Месть оптом и в розницу

– Домой я тогда уже не успею, – вздохнул собеседник. – Мне утром опять на службу. Я вообще-то женился в прошлую субботу… – Коля смутился и покраснел.

– Все ясно, – обреченно вздохнула я. – И как меня угораздило так вляпаться? Ладно, грузи тело.

«Довезу и выпихну прямо пинком под зад», – мстительно думала я, наблюдая за суетой радостного парня.

– Ирина Анатольевна, я разыщу вас на днях, с меня презент, – пообещал сержант, закончив возиться с попом. – Вы долго пробудете в Лисицине?

– Уеду, как надоест. У меня отпуск вообще-то… Н-да… Судя по тому, как он начался, время я проведу интересно и содержательно.

– Я ваш должник навеки! – прокричал Николай, махая рукой нам вслед.

Проехав по лесной дороге минут пятнадцать, я вдруг с ужасом осознала, что совершенно не знаю, куда везти тело батюшки-алкоголика. Название Евсеевка мне ничего не говорило. Пара километров от Лисицина – и все. А в какую, простите, сторону? Даже если мне повезет и я случайно наткнусь на указатель этого села, то как, скажите на милость, найти нужный дом? Главное, и спросить будет точно не у кого. В сельской местности нет ни ночных клубов, ни казино, поэтому в такое время не спят только те, у кого бессонница или еще какие-то проблемы со здоровьем… Если я буду бродить по селу, как привидение, и стучать во все двери подряд, запросто ведь могут и собак спустить. Да, Коля, удружил! Мне что, до утра кружить по деревням с этим храпящим боровом за спиной? Да от него воняет перегаром так, что голова начинает кружиться. Решение приходило только одно – придется везти Ксенофонта к себе, а утром пусть уж сам добирается до своей матушки Елены.

Подъехав к нашему дому, я коротко посигналила. Через пару минут на крыльце второй половины появился долговязый нечесаный парень в широченных семейных трусах. Он спустился по ступенькам и отпер ворота гаража.

– Привет, могла бы и сама открыть. Обленилась совсем. – Витек по привычке зудел так, для профилактики, мы оба это прекрасно знали. На самом деле он ужасно ждал моих приездов и оскорбился бы безмерно, не разбуди я его по прибытии. Вторая половина бабушкиного дома досталась Виктору в наследство, так же как и мне. Но распорядился он ею совершенно иначе: быстренько сдал под офис свою городскую квартиру и со всеми пожитками переехал в Лисицино. Данное нехитрое мероприятие помогло ему исполнить практически все заветные мечты детства: жить на лоне природы, не работать, философствовать и выпивать на деньги, вырученные за сданную квартиру. Чтобы не прослыть тунеядцем, Витек в «свободное время» пописывал стихи. Печататься не считал нужным и услаждал своим поэтическим даром слух добродушных односельчан и моих городских гостей. У соседа и кроме этого была куча других неоспоримых достоинств. Он замечательно готовил шашлыки, топил баню в любое время дня и ночи, помогал мне во всех хозяйственных проблемах, причем делал все это совершенно бескорыстно. Не удивительно, что мы с Виктором сдружились очень быстро, несмотря на то что раньше, в прошлой, городской жизни, никогда в глаза друг друга не видели.

Порой я вспоминаю нашу первую встречу с Виктором, и мне становится смешно. Мы жутко ненавидели друг друга в то время и были уверены, что имеем для этого сотню веских, ужасно серьезных причин. История нашей семьи вообще запутанная и непростая… Хотя, если разобраться, во многом схожа с тысячами других.

Когда-то давно, на заре советской власти, бывшие в то время молодыми людьми, Александра Федоровна и Дмитрий Васильевич построили дом в Лисицине и начали создавать здоровую коммунистическую семью. Сашенька работала на ферме, Митя в том же колхозе трудился трактористом. Вскоре, как положено, в молодой семье родилась девочка, которую назвали Людочкой. Когда девочке исполнилось три годика, в деревню приехал агроном Петр Лаврентьевич, которого, за неимением другого свободного жилья, временно поселили в доме Александры и ее мужа. Молодой агроном и доярка быстро нашли общий язык, и в отсутствие мужа нередко Петр Лаврентьевич позволял себе в отношении хозяйки много лишнего. А Сашеньке это нравилось. Может, все и обошлось бы, но однажды Александра Федоровна обнаружила, что беременна. Только и это бы еще ничего, не случись такое именно в то время, когда Дмитрий Васильевич был брошен на обработку дальних полей и уже третий месяц не возвращался к жене в родной дом. Зная буйный характер своего мужа и опасаясь его гнева, Александра стала уговаривать агронома уехать из Лисицина, взяв ее с собой. Агроном добился перевода на учебу в город и покинул деревню, прихватив чужую жену. Людочку взять с собой Петр Лаврентьевич категорически отказался. Так, в результате случайной внебрачной связи, на свет появился Анатолий Петрович Белкин – мой отец. Вскоре мои дед с бабкой поняли, что погорячились, создавая новую ячейку общества. Обоих многое не устраивало друг в друге. Петр начал стесняться деревенской неотесанной жены, она очень проигрывала на фоне его худеньких образованных сокурсниц. Саша тоже тяготилась новым браком. Мужиком Петр оказался довольно слабеньким, в сравнении с ее мужем-трактористом. Жить с ним было невыносимо скучно, в гости он ее с собой не брал, к себе никого не водил, целыми днями пропадал на учебе или бог его знает где. Работы в городе для бывшей доярки не находилось. Она сидела в двенадцатиметровой комнате, выделенной для них в бараке, и потихоньку сходила с ума от скуки и безделья. Через два года, не выдержав постоянных ссор и попреков, Александра Федоровна сбежала от своего агронома назад в деревню, взять с собой сына она не рискнула. Идти ей, кроме Лисицина, было некуда, и она вернулась к Дмитрию Васильевичу. Он, вопреки ожиданиям, скандала устраивать не стал, но и жить с беглой женой отказался. Так как дом принадлежал им обоим, то Митя честно разделил его на две части и сделал два отдельных входа, чтобы даже на крыльце не сталкиваться с неверной супругой. Постепенно отношения у них наладились, они стали помогать друг другу по хозяйству, ходить в гости, подозреваю, что дело у них доходило и до постели, но все же жили они до самой смерти по отдельности. Каждый вел хозяйство на своей половине. Примечательно, что никто из этой троицы так и не создал впоследствии настоящей семьи. Все были по-своему несчастны: Петр, один воспитывающий сына, Толик, лишенный материнской любви, Митя и Саша, живущие как кошка с собакой, и наблюдающая все это Людочка. Никому не позавидуешь в этой истории. Наверное, поэтому все члены одной семьи с детства были научены родителями ненавидеть членов другой.

Все вместе мы встретились только однажды, на похоронах Александры Федоровны. Дмитрий Васильевич к тому моменту уже умер, Петр Лаврентьевич тоже был плох. Он горько плакал у гроба своей возлюбленной, что не мешало ему при этом продолжать обвинять ее в своей покореженной жизни. Мои отец с матерью и Людочка с мужем в основном молчали и посматривали друг на друга неодобрительно. Мне, откровенно говоря, никогда не были понятны отношения отца с его сестрой. Делить им явно было нечего, а после смерти стариков они остались практически единственными близкими родственниками. Но в нашей семье всегда разговоры о бабушке и ее семье жестоко пресекались дедом, и я не считала возможным расспрашивать об этом отца.

Здесь же, на похоронах, я впервые познакомилась с Виктором. Он уже несколько лет после смерти деда жил в Лисицине и ухаживал за больной бабкой. Как я уже говорила, ему нравилось жить в деревне, хотя в городе он имел собственную жилплощадь. Его до глубины души оскорбило то, что бабкина половина дома достанется не ему, а какой-то незнакомой тетке. И дело, конечно, было совсем не в квадратных метрах. Ему вполне хватало для жизни просторной дедовой половины, но он с ужасом и тихим бешенством представлял грядки, вспаханные предприимчивой родственницей, ораву орущих детей, носящихся под его окнами. Это вгоняло его в тоску и ставило крест на тихой жизни одинокого философа. Он смотрел на меня с такой ненавистью, что я поначалу испугалась.

После церемонии погребения ни отец, ни Людмила не пожелали остаться в доме матери, сухо пожали друг другу руки и разъехались в разные стороны. Деда отец забрал с собой. Мне поневоле пришлось остаться, чтобы навести порядок на половине бабушки. Вымыв пол и посуду, я заперла дверь на ключ и понесла его Виктору, с опаской постучала в дверь неприветливого родственника.

– Входите, не заперто!.. А, это ты, новая владелица дома.

В голосе Виктора послышалась такая горечь, что я поспешила его успокоить:

– Ну что ты, какая из меня владелица… я вообще ненавижу деревню. Я просто пришла отдать тебе ключи и больше не появлюсь здесь, обещаю… ну, может, на девятый день приеду и на сороковой, если пустишь, положено ведь поминать…

– Положено… а наши уехали, даже стопку за бабку не опрокинули. Она знаешь какая хорошая была… Хотя откуда тебе знать, – с горечью сказал он. На столе я заметила откупоренную бутылку водки, салат, нарезанную колбасу, селедку. Около фотографии бабушки стоял стакан, накрытый хлебом, и свечка. – Хотел все по-людски устроить, – сказал Виктор, перехватив мой взгляд. – Готовился… Может, хоть ты присоединишься, родственница все же?

– Да я за рулем… – нерешительно начала я. Мне и самой было неприятно поведение родителей.

– Переночуешь на своей половине, а завтра уедешь, – настойчиво убеждал меня новый родственник.

В конце концов я согласилась и охотно уселась за накрытый стол.

Поминая Александру Федоровну, мы поближе познакомились с Виктором. Оказалось, что наши взгляды на жизнь во многом сходятся, недаром все же мы были довольно близкими родственниками. Расходились спать мы весьма довольные друг другом.

С утра пораньше меня разбудил новый родственник.

– Хочу с тобой поговорить, – очень серьезно начал он, – сегодня мне приснилась бабушка, она ничего не сказала, но я по лицу понял – она расстроена. Она ведь не просто так, похоже, оставила тебе эти полдома. Ей всю жизнь хотелось, чтобы две ее семьи наконец-то объединились, и, видимо, она нашла способ. Я присмотрелся к тебе, ты мне понравилась, клянусь, это правда. Не важно, как относятся друг к другу наши родители, но я хочу с тобой дружить. Если ты не против, конечно.

– Нет. Ты мне тоже симпатичен, – с улыбкой призналась я. – Если пригласишь, я буду иногда приезжать к тебе в гости…

– Зачем? – удивился он. – У тебя же есть своя половина.

– Но мне она не нужна, я вчера тебе сказала и от своих слов не отказываюсь.

– Это не тебе решать, – строго перебил меня Виктор, – неприлично от дареного отказываться. Поняла?

– Как скажешь, – не стала спорить с родственником я.

С тех пор мы на самом деле дружим с Витей, и у нас нет никаких претензий друг к другу…

Когда ворчащий сонный родственник открыл мне ворота, я вышла из машины и горько пожаловалась:

– Ты даже не представляешь, Витек, в какое дерьмо я вляпалась по дороге сюда.

Сосед подозрительно покосился на мои ноги.

– Я чувствую, воняет чем-то, да вроде не дерьмом… хотя…

– Да ты не понял, пахнет батюшкой, – глубоко вздохнула я.

– Твоим отцом?! – поразился все еще не до конца проснувшийся собеседник.

– Просто батюшкой. Вернее, пахнет-то перегаром. Святой отец сегодня немного не в форме…

В подтверждение моих слов Ксенофонт на заднем сиденье громко икнул, причмокнул и смачно всхрапнул. Виктор подскочил от неожиданности.

– Что, тьфу… Кто это? – Витек осторожно заглянул в машину. – Батюшки! Отец Ксенофонт!

– Ты чего, знаешь его? – удивилась я.

– А кто ж его тут не знает? Он местная знаменитость. Я тебе такого могу про него порассказать…

– Здорово, – перебила я возбужденную речь соседа. – Завтра обязательно поделишься. А сейчас лучше помоги вытащить его из машины.

Поднатужившись, мы выволокли батюшку на дорожку. Бедная матушка Елена, если она постоянно таскает своего благоверного туда-сюда, ей надо как минимум иметь мускулатуру Шварценеггера.

– Слушай, Вить, он часто в таком состоянии бывает? – переводя дыхание, поинтересовалась я.

– В таком? Не знаю. Я засыпаю раньше, – хохотнул сосед.

– Ясненько. Тогда забирай этого алкаша к себе.

– А чего я-то? – Веселости у Виктора явно поубавилось. – Он с похмелюги проснется, неизвестно в каком настроении… буянить еще начнет.

– Тем более, – пробурчала я.

– Чего?

– Говорю, не хочу его компрометировать перед общественностью. Ночевать с такой красоткой, как я, – крест на репутации святого отца.