Невеста ветра

Гроган лежал на рваной грязной подстилке и шумно, со свистом дышал; кругом толпились его соплеменники. Эсме не боялась гроганов – этому ее тоже научил Велин. Мало кто испытывал к этим созданиям другие чувства, кроме страха и отвращения; даже Кайо и другие надсмотрщики их опасались и потому во всем полагались на плети.

– Отойдите… в сторону, – попросила Эсме, не сразу вспомнив, что гроганы понимают только строго определенные команды. Они отступили. Высокие, заросшие шерстью с головы до пят, с необычайно широкими плечами и мускулистыми руками до колен, гроганы выглядели агрессивно, даже когда стояли не шевелясь. Их плоские лица не выражали эмоций, но достаточно было одного взгляда на острые клыки, выглядывавшие из-под верхней губы, на маленькие красные глазки…

Эсме простерла руки над раненым.

Мыслеобразы у гроганов обычно были простые и понятные – еда, постель, холодно, тепло. Боль они ощущали в виде пламени, которое сжигало их изнутри, и Эсме знала, что первым делом нужно избавить раненого грогана от этого ощущения, иначе он может позабыть даже о страхе перед плеткой надсмотрщика и тогда ей не поздоровится. Это создание способно одной рукой сломать пополам здоровенного матроса – а с ней и полумертвый гроган справится играючи.

Эсме очистила разум от посторонних мыслей и прикоснулась к телу раненого.

Стена алого пламени встала перед ней мгновенно, но, против всех ожиданий, оно было не таким уж сильным. Грогана сильно прижало, у него было сломано несколько ребер. Эсме шагнула вперед, прямо в пламя – оно не обжигало и при соприкосновении с ее силой отстранялось, словно в испуге. Ей много раз приходилось проделывать это вместе с Велином, пока учитель удостоверился, что она в состоянии работать сама. Они лечили гроганов неоднократно, потому что эта работа считалась грязной и за нее мало платили – другие целители Тейравена не желали опускаться так низко, а Велин говорил, что никакая живая тварь не заслуживает боли и страданий.

Эсме протянула руки и ухватила один из языков пламени, который тотчас превратился в красную нитку, и принялась осторожно сматывать боль в клубок.

Когда нить закончится, она поймет, где источник боли, – без этого невозможно исцеление…

Целительница открыла глаза и увидела прямо перед собой поросшую черной шерстью физиономию: гроган оглядывал ее лицо, посапывая, и, в общем-то, опасным не казался. Но не испугаться было трудно. Она оглянулась – Кайо по-прежнему стоял у порога, поигрывая плеткой.

– У н-него сломано пять ребер, – внезапно севшим голосом проговорила Эсме. – Осколок пробил легкое. Я… я вылечу…

Кайо кивнул, и на мгновение Эсме показалось, что он смущен.

– Целительница… там, в порту… они… в общем, когда фрегат попытались успокоить, он… задавил еще пятерых. Ты примешь их?

Эсме посмотрела на раненого – он приоткрыл глаза и дышал ровнее, но не шевелился.

«Потерпи, я сейчас!»

Она кивнула.

– Конечно, Кайо. Моих сил хватит на всех.

Самым сложным было сделать так, чтобы осколок кости вышел, не навредив сильнее, чем это уже удалось сделать фрегату. Она не могла одновременно удерживать боль и сращивать сломанные ребра, поэтому определенная доля риска в этой работе все-таки была.

Потерпи, я скоро…

Когда Эсме закончила работу и открыла глаза, гроган лежал тихо, словно не веря, что все кончилось. Ей даже показалось, что на мгновение его физиономия осветилась радостью, которая роднит всех живых существ, – радость, когда у тебя ничего не болит. Потом он медленно встал и потопал к выходу – работать.

Гроганы в своей жизни знали только то, что надо работать – иначе будет больно.

Эсме закусила губу и поманила к себе следующего грогана – у него оказалась сломана рука, и по сравнению с осколком кости в легком это был очень простой случай. Еще у двоих была содрана кожа на спине – не иначе, их протащило вдоль каменного пирса. Да и шкура у фрегата вовсе не шелковая…

– Идите. – Гроганы повиновались. Еще долго их можно будет отличить от собратьев по большим залысинам на спинах и плечах – может, стоит позвать обратно и доделать работу? Но как раз в этот момент привели новых раненых, и одного взгляда на них хватило, чтобы понять: сегодня, похоже, она наконец-то будет спать без сновидений.

Эсме коснулась каждой лохматой головы и выбрала того, в ком пламя боли горело сильнее прочих, почти на пределе возможного.

Заглянув внутрь, она испугалась и тотчас начала сматывать нити – но их с каждой секундой становилось все больше и больше. Они лезли отовсюду, становились все длиннее, путались, прилипали к рукам. Глухие удары чужого сердца звучали неравномерно, постепенно затихая.

Эсме огляделась.

«Неужели я не справлюсь?»

Хребет грогана сломать не так просто, но от удара фрегата он треснул, как гнилая доска, и это было только полбеды.

«Я сумею! Я все сделаю!! Я…»

Внутренности грогана превратились в сплошное месиво.

Кровь текла, нити все прибывали…

«НЕТ!!!»

Кто-то схватил целительницу за плечи.

– Эй! – Это был Кайо. – Я не хочу, чтобы ты угробила себя из-за этой скотины! Он не жилец, видно же. Его вообще сюда не надо было тащить.

– Я смогу! – Эсме попыталась вырваться. – Он… я все сделаю, пустите!

– Девочка, – надсмотрщик усмехнулся. – Даже твой учитель не взялся бы за раненого, у которого не осталось ни одной целой кишки. Да из него три ведра крови вытекло по дороге!

По щекам Эсме потекли слезы.

– И, в конце концов, невелика потеря. Займись лучше тем, что можно спасти.

Больно…

Раненый со сломанной спиной испустил последний вздох.

Эсме, словно во сне, подошла к следующему грогану – тому, кто был ближе…

В тот вечер она срастила десятка два сломанных костей, залечила множество ран, и запах крови сделался ей привычен. Гроганы молчали, посапывали.

Я избавляю от боли…

Усталость тела не имеет ничего общего с усталостью души. К тому моменту, когда последний ее пациент был исцелен, Эсме казалось, что она превратилась в кувшин, из которого вылили всю воду… или, может, лишь на самом донышке осталось пару капель.

– Ты хорошо поработала, – донесся откуда-то издалека голос Кайо. – Вот плата.

В ее протянутую ладонь лег небольшой кошелек. Эсме не развязала его, но отрешенно подумала: если внутри серебро, то этого слишком много, если медь – слишком мало. На несколько дней в любом случае хватит…

Снаружи погасли последние отблески заката; где-то поблизости шумно дышало море. Кайо щелкнул плеткой, и гроганы друг за дружкой двинулись к выходу – их работа продолжалась до поздней ночи. Они шли, покачиваясь, обдавая Эсме волнами звериного запаха и привычными спокойными мыслеобразами – работа, спать, спать, еда, – но последний на мгновение задержался и пристально посмотрел на целительницу. В его глазах она разглядела совсем не звериное выражение, и… он наклонил голову. Эсме растерянно моргнула: будь гроган человеком, она решила бы, что он так выражает ей признательность.

«Утро началось с приставучей чайки, а закончилось благодарным гроганом. Тебе пора спать, дурочка…»

Она привязала кошель к поясу и двинулась домой. Ей хотелось только одного – спать, хотя за день произошло немало событий, которые следовало бы обдумать. Но этим, как решила целительница, можно заняться и завтра.

Эсме вошла в свой тихий дом и лишь у лестницы на второй этаж сообразила, что не заперла дверь. Обратный путь до порога показался неимоверно длинным, потому что глаза слипались, а ноги шли тяжело – будто по песку.

Дверь закрываться почему-то не хотела.