Испекли мы каравай (сборник)

– Дрейфит, – кивнул Сергей.

– Что естественно, – буркнул Антон.

Сергей всегда и во всем поддерживал Настю, Антон ей постоянно возражал – оба были в нее влюблены.

– В день открытия здесь может собраться толпа, очередь, – предположила Даша.

– Ажиотаж нам только на руку, – сказал Лева.

– Хуже, если никто не придет, – согласилась Настя. – Пустое кафе, скучающая продавщица у прилавка – это как мольберт, забытый на пляже, тоска.

По большому счету Настя, Лева, Антон, Сергей и Даша свои функции выполнили, и успех бизнеса должен был волновать только Арину и Филиппа. Но за дело переживали все, как за собственное. В то, что народ не придет на открытие пекарни, не верилось, а давка казалась вполне вероятной.

– Первые заскочат, столики займут, – хмурился Филипп. – Усядутся, не прогонишь их. Надо было стоячие места делать, высокие столы, без стульев.

– Ну да! – возмутилась Настя. – Как в совковых пирожковых.

– Сосисочно-сарделечных, – усмехнулся Сергей.

– В которых люди могли быстро и недорого подкрепиться, – напомнил Антон.

– Фастфуд для бедных, – продолжал насмехаться Сергей, поглядывая на Настю в надежде на одобрение.

– Да уж, не миноги с рябчиками для олигархов, – упорствовал Антон, не глядя на девушку.

– Мальчики, не спорьте, – манерно-капризно велела Настя и тут же предложила нормальным тоном: – Нужно придумать какое-нибудь развлечение для стоящих в очереди.

– Можно наварить компота или лимонада, сделать мешок сухариков, – предложила Арина, – и бесплатно угощать тех, кто в очереди.

– Сухарики и напитки будет, например, клоун раздавать, – подал идею Антон.

Лева не согласился:

– Лучше девочка, наряженная плейбоевским зайчиком – черный купальник, ушки, хвостик.

– Я не хочу хвостик, – испуганно проговорила Даша, решив, что именно ее Лева желает видеть вызывающе одетой, вернее – раздетой.

– Динамики на улицу вынести, музыку включить, – внес свою лепту Филипп.

Они были прожектерами, мечтателями, по каждому поводу фонтанировали идеями. Их часто заносило в сторону или ввысь, начав обсуждать проблему очереди при открытии пекарни, дофантазировались до дискотеки под открытым небом.

Мечтателям, строящим воздушные замки, бывает очень больно падать с облаков, разбивать нос о землю, по которой ходят не только прекраснодушные, отзывчивые и добрые люди.

Филипп и Арина наводили порядок в цехе: мыли противни, столы. Только что закончили очередное испытание печи – пирамида ватрушек с творогом отдыхала под льняным полотенцем. Во входную дверь позвонили. Филипп посмотрел на часы: десять вечера. Серега должен заехать за ватрушками завтра утром, сдаст их на реализацию в ларек на строительном рынке по десять рублей за штуку, ватрушек сотня, выручка – тысяча рублей. Продаваться ватрушки будут по двадцать рублей, но тут уж ничего не поделаешь. Арина каждый вечер пробные выпечки делала, хоть малую часть затрат покрыть – уже дело.

Филипп пошел открывать: наверное, Сергей решил сегодня выпечку забрать. Но за стеклянной дверью стояли четверо полицейских. Раньше они милиционерами назывались. Филипп не знал ни одного человека, который переименование одобрил бы, а люди старшего возраста восприняли его пугливо, настороженно. Бабушка рассказывала, что во время войны страшнее немцев из регулярных частей были полицаи – свои, местные, предатели, на сторону фашистов перешедшие. Полицаи были садистами, извергами, не знавшими сострадания и жалости. В то, что смена вывески очистит ряды правоохранителей, никто не верил, о том, что аттестация, по сути, профанация, знали и дети.

Стоящий первым полицай нетерпеливо постукивал дубинкой по стеклу. От нехороших предчувствий Филипп напрягся, но дверь открыл. Чего ему бояться? И с какой стати оказывать неповиновение стражам порядка? Может, им помощь нужна.

Дверь Филипп открыл, но назад отшагнуть не подумал.

Спросил с порога:

– В чем дело?

– Проверка, – бесцеремонно оттолкнул его в сторону старший сержант.

Он был явно главный. Коренастый, с мясистым лицом, воловьей шеей – быкоподобный. Трое младших сержантов напоминали крыс или шакалов – оглядывались по сторонам с желанием что-нибудь схватить, урвать, впиться зубами. Но кроме столиков, пустой витрины в зале ничего не было.

– Что за дела? – повторил Филипп. – Что вам надо?

– Шоколада, – хохотнул старший сержант и двинулся в глубь помещения. Шестерки потянулись за ним, и получилось, что в цех Филипп вошел последним.

– Здравствуй, красотка! – нараспев поздоровался с Ариной полицейский.

Она не сразу его узнала. Когда узнала, ахнула:

– Юрка? Озеров?

– Собственной персоной!

До Арины доходили слухи, что после армии Юрка поступил в милицейскую школу, потом где-то служил, был даже офицером. Но натура взяла свое: то ли до смерти избил, то ли покалечил на допросе подозреваемого, сам попал под следствие. Выходит, выкрутился, теперь у них в городе возник.

– Что ж ты меня не дождалась, красотка? – Озеров улыбался плотоядно и шел на Арину, разведя руки в стороны, намереваясь обнять.

– Грабли убери! – рванул вперед Филипп.

– П-с-с! – Озеров, не оглядываясь, издал звук, которым подзывают собак.

Двое сержантов бросились вперед, схватили Филиппа и заломили ему руки. Озеров медленно развернулся и с оттягом, с размаха врезал Филиппу в солнечное сплетение. Филипп на секунду потерял сознание, обвис на руках озеровских адьютантов. Те бросили его на пол. Филипп быстро пришел в себя, но не мог дышать, хватал ртом воздух, боль была такой чудовищной силы, что, казалось, внутри не осталось ни одного целого органа, только кровавая мешанина.

– Не смей! – закричала Арина.

– А я что? – куражился Озеров. – Я мирный, я добрый, пусть твой козел себя хорошо ведет.

Сержанты обнаружили ватрушки, хватали по одной, надкусывали, бросали на пол и топтали.

– Да ты брюхатая! – Озеров уставился на аккуратный животик Арины, обтянутый трикотажной футболкой. – Но я не брезгливый. Потешимся? Дашь мне, а потом моим пацанам?

Пацаны мерзко заржали. Филипп с трудом встал на четвереньки и пополз к жене.

– Филипп, не надо! – взмолилась Арина.

Озеров насмешливо наблюдал за ее ползущим и падающим мужем. И когда Филипп приблизился, потянулся, чтобы захватить ногу Озерова, тот сильно ударил кованым ботинком Филиппа в лицо. Филипп упал навзничь, изо рта у него потекла кровь.

– Какой непослушный! – прокомментировал один из полицейских.

– Плохой мальчик! – покачал головой другой.