Дом учителя

– Извини, сейчас не могу! Мне еще клубнику обрабатывать.

– У-у-у! – якобы разочарованно, выпятив нижнюю губу, протянула Анна Аркадьевна. – Тогда я пойду варить щи. Кому клубничка, а кому морковку чистить.

Этот их разговор был игрой, в которой сексуальные намеки были уже фишками на поле, а не порывом, мгновенной реакций, как в молодости. В молодости намеков не требовалось, было бы укромное место и чуток времени. Однако и в подсмеивании над прошлой ненасытностью была прелесть, пусть старческая, но ведь веселая.

Анна Аркадьевна вернулась в свою пристроечку, совершила вечерний туалет, умылась, почистила зубы, нанесла на лицо ночной крем – якобы питательный, отвратительно плотный и не ароматный, он ощущался как жирная противная маска, которую хотелось немедленно стереть. Крем был куплен на фермерской ярмарке, изготовлен каким-то народным целителем (как гласила табличка), который стоял за прилавком и уныло тосковал. Никто не соблазнился ни его снадобьями от разнообразных болезней, ни мылом на травах, ни натуральной косметикой. Анне Аркадьевне стало жаль целителя, у него было убитое лицо пророка, не обретшего паству. Что, если целитель перепутал наклейки, и крем этот для пяток?

Она не спросила мужа о визите в застенки гестапо. У него расшатался зуб-имплант по стоимости, как они называли всякую несусветную дорогую вещь, крыла самолета. И с гарантией на полвека. Хорошенькая гарантия для человека, которому в следующем году исполнится шестьдесят! Можно сказать, абсолютная.

Ее злость на мужа растворилась без следа. Он сейчас лежит в одинокой постели, таращится на потолок и страдает, дурашка. Анна Аркадьевна взяла телефон и отправила мужу SMS: «Хоть ты и тиран, диктатор и воинский начальник, я все равно тебя люблю! Спокойной ночи!»

Благо, мысленно похвалила себя Анна Аркадьевна, она не стала говорить мужу, что сегодня встречалась с Валей Казанцевой. Он решил бы, что Кисловодск – юдоль порока.

Валя звонила трижды. Она узнала, что Анна Аркадьевна в Кисловодске, вот удача, они с Бахой тоже здесь отдыхают. В правительственном санатории.

– Кто такая Баха? – спросила Анна Аркадьевна.

– Кто такой, – рассмеялась Валя, и смех был счастливым. – Бахадур, что в переводе с азербайджанского означает «богатырь, герой». Мой герой, избранник, спутник, бойфренд…

«Любовник», – мысленно подытожила Анна Аркадьевна, от встречи отказалась, сослалась на занятость лечением и необходимостью отдыхать от него. Валя позвонила снова, опять с уговорами.

Не отстанет, поняла Анна Аркадьевна. Если Вале чего-то хочется, она не успокоится, пока не добьется. Пожелала бы луну с неба, пусть ей азербайджанский богатырь достает светило, – и занесла телефон Вали в черный список.

Но на следующий день отменила карательную меру. Чего она боится? Что снова попадет в Валины сети? Так и будет бегать и прятаться, опасаясь не столько Вали, сколько собственной слабости? Это унизительно.

Валя позвонила третий раз, сказала, что послезавтра они уезжают, и Анна Аркадьевна приняла приглашение на обед в ресторане при санатории, который даже Баха, а он та-акой гурман, хвалит.

Санаторий, в котором лечилась Анна Аркадьевна, отличался от санатория для чиновников высокого ранга и просто очень богатых людей, как замызганный старый вокзал от дворца падишаха. В громадном вестибюле всюду мрамор, позолота, цветочные композиции, журчит фонтан, располагают присесть мягкие кожаные диваны, играют витринами бутики, откровенно и гордо пахнет роскошью.

Валя выглядела прекрасно, издалека можно принять за девушку, вблизи прибавишь десяток лет, но никак не дашь Валиных пятидесяти с большим хвостиком биологических. В отличие от Анны Аркадьевны, которая никакими косметическими утехами не тешилась, прикрывалась рассуждениями о достоинстве всего натурального и естественного, Валя на борьбу с морщинами и лишним весом тратила большие деньги: заработанные, подаренные поклонниками, взятые в долг. Но именно Валя когда-то сказала Анне Аркадьевне, что можно хоть всю кожу натянуть и на заднице узлом завязать, хоть с ног до головы исколоться ботоксом, питаться одной травой и не слезать с тренажеров, красит женщину только влюбленность. У нее будет лицо как печеная картошка, кожа на теле висеть растянутым баяном, но если она любима и влюблена, будет красавицей.

Получается замкнутый круг, ответила тогда Анна Аркадьевна. В печеную картошку влюбиться проблематично, значит, надо молодиться, чтобы представлять интерес, самой влюбиться, чтобы быть красивой. По этой теории, длительная, стойкая, духовная любовь-привязанность косметического эффекта не имеет. Требуется постоянно следить за товарным видом и регулярно влюбляться. Все это жутко утомительно. Кроме того, в фанатичной заботе о лице и теле есть нечто вульгарно материальное. Словно они, – лицо и тело, – какой-то посторонний объект, вроде медного самовара, который надо регулярно чистить, полировать, дабы сиял. Или, точнее, – костюм, который требуется постоянно штопать, утюжить и даже перешивать.

– Правильно! – кивнула Валя. – Уважающая себя женщина всегда хорошо, чисто, аккуратно и модно одета. Не будем показывать пальцем на тех, кому повезло с костюмчиком. У тебя прекрасные кожа и волосы, ты не толстеешь, хотя трескаешь пироги за обе щеки. Вот и нечего на нас, бездуховных, кривиться. И никто, добавлю, лучше шибко возвышенных натур не умеет так ловко прятать свою лень за многословными рассуждениями и хлесткими сравнениями.

Ныне Валя была на пике: ухожена и влюблена. Волосы выкрашены полосато: у корней темные, золотистые кончики кудрявятся. Косметики минимум. Этот минимум она наносит по два часа. Одета в кофточку простой вязки, точно подобранного приглушенно-розового цвета, будто намекающего, что высокая грудь под ним так же розова и соблазнительна. Узкие брючки подчеркивали талию, не тонкую, а зрело-женственную, от которой шли нехрупкие округлые бедра. Закачивался нижний этаж узкими щиколотками, погруженными в батильоны на высоких каблуках.

Анна Аркадьевна обнялась и расцеловалась с Валей, которая, отстранившись, сделала шаг назад, покрутилась: смотри, как я хороша.

– Хороша! – согласилась Анна Аркадьевна без зависти, словно хвалила нарядную девочку.

Сама Анна Аркадьевна под утепленной ветровкой имела черные джинсы без декоративных строчек, практически брюки, свободный темно-малиновый джемпер с V-образным вырезом, в котором виднелся белый в едва заметную полоску батник. Джемпер закрывал бедра, спускался почти до коленей. Анна Аркадьевна была ростом чуть выше Вали и нисколько не полнее. Она считала, что в их возрасте обтягивать нехрупкую фигуру так же вульгарно, как ходить в шортах, потряхивая целлюлитом. Судя по тому, как одевались сейчас многие женщины бальзаковского возраста, с Анной Аркадьевной они были не согласны. Вульгарность (по стародавним меркам) и Валя были настолько слиты, что уже превращались в новое состояние, за гранью хорошего (старого) вкуса, в нечто гармоничное, цельное и привлекательное.

Валя бурно радовалась их встрече, изображала девичью восторженность, едва ли не прыгала на месте. Она всегда тонко чувствовала реакцию других людей. Если, конечно, желала чувствовать, и реакция ей льстила. Теперь она уловила распределение ролей: Анна Аркадьевна – старая подруга, она, Валя – шаловливая ветреница. Так обрадовалась, что забыла познакомить со своим любовником.

– Анна Аркадьевна, – первой протянула руку, представилась Анна Аркадьевна.

– Баха.

– Баходур, верно? А ваше отчество, простите?

– Можно просто Баха. Султанович.

– Очень приятно, Баходур Султанович!

– Я тебе говорила, говорила! – веселилась Валя. – Она такая! Необыкновенная! Ах, как я ее обожаю!

Моложавость и красивость влюбленности, вероятно, требовали постоянной подпитки, допинга. Например, в виде радостного возбуждения. Счастья не бывает много, только горя бывает – не расхлебать.

Анна Аркадьевна и Баходур Султанович смотрели на радостно возбужденную Валю с улыбками родителей, чадо которых получило заветный подарок.

Нет, все-таки лишь у Анны Аркадьевны удовольствие чистое, бескорыстное, забытое и любимое. Султанович улыбался как собственник, купивший «мерседес» последней марки или слона в личный зоопарк.

Типичный этот Баходур. Почему-то из восточных принцев, кавказских или среднеазиатских, в молодости стройных красавцев, витязей, коль достигнут они к сорока годам известного статуса, богатства, получаются вот такие пузаны. Лысоватые, раскормленные, с выкатившимися животами, с чванливо значимыми выражениями на лицах. Вероятно, даже определенно, есть и другие фигуры, должны быть, но они Анне Аркадьевне не встречались. Хотя ведь помнит по телевизионным передачам тонкострунного Бюль-Бюль-оглы и златоголосого Магомаева.

Их с Ильей последних лет опыт общения с азербайджанцами и армянами плачевен. Азербайджанцам нельзя сказать доброго слова про армян, армянам про азербайджанцев. Слетают культурные наслоения, вылупляется (у людей умных, образованных, воспитанных) какая-то дикая, сорняковая, безудержная ненависть. Карабах и еще триста тысяч примеров подлости с каждой стороны.

Но нельзя было не пригласить на 55-летний юбилей Ильи Ильича Колю Вартаняна и Рашида Гейдарова. Друзья молодости, вместе служили, ни о какой вражде тогда и речи не шло. Нельзя много пить!

Когда они схлестнулись (два восточных человека, знающих, что праздник портить нельзя!), Илья Ильич вдруг, перебивая, заголосил:

Благодарю тебя
За песенность города
И откровенного и тайного.
Благодарю тебя,
Что всем было холодно,
А ты оттаяла, оттаяла…

У него не было ни слуха, ни вокальных данных, только очень громкий голос.

– Музыка Арно Бабаджаняна, исполнял Муслим Магомаев, – сообщил Илья.

Анне Аркадьевне ничего не оставалось, как подхватить порыв мужа:

– Давайте просто признаем, что нам повезло жить в советский период, когда была какая-никакая дружба народов, общая культура, смешанные браки. Пусть подспудно тлела вековая ненависть, но ей не давали вырваться наружу. Худой мир лучше доброй войны. Мы жили в мире, мы не знали ксенофобии, нам повезло. Предлагаю за это выпить!

Она не собиралась за обедом касаться скользких тем, надеялась, что Баходур Султанович не превратит трапезу в озвучивание саги о своих достижениях и о важных людях, с которыми он на короткой ноге. Получилось даже лучше. От яств ломился стол. Баходур обладал завидным аппетитом, жевал, не чавкая, вовремя вытирал жир с подбородка и помалкивал.

Валя блистала. Остроумно, в лицах, рассказывала о санаторском быте. Как насельники приходят в ресторан на завтрак, все съесть не могут, но понадкусывают, заполняют карточки меню на следующий день с таким усердием, словно составляют список вещей для зимовки в Антарктиде. Потом все идут на процедуры, у каждого в руках листочек – список процедур с указанием времени и кабинета. Графики составляют специально обученные девушки, как бы медсестры, но вместо шприцов и клистеров у них компьютеры. Несмотря на план действий народ постоянно путается, и эти девушки, наряженные в костюмы под медсестер из магазина «для взрослых», покачивая бедрами, расплываясь улыбками, отводят богатеньких буратин на нужный этаж в нужный кабинет. Далее обед, на который насельники приползают полудохлыми после лечения, но у некоторых все-таки находится гонор вытребовать диетсестру или старшую по кухне, чтобы доказывать, что он заказывал рассольник, а не куриную лапшу. Персонал улыбчивый и деликатный, относится к ним с хорошо отрепетированной ласковостью, как к умственно отсталым детям в интернате для состоятельных олигофренов.

После обеда святое время, тихий час, помнишь, его еще называли мертвый час. Все мертво дрыхнут. Потом желающие идут на полдник, на прогулки по персонально-санаторскому терренкуру, он тут фантастический. И главный выход – ужин. Все дамы разнаряженные, намакияженные, от смеси запахов дорогих духов не продохнуть, котлета по-киевски или мясо по-литовски не лезут в горло. Далее культурные программы. В фойе играет симфонический квартет, в актовом зале выступление известного эстрадного певца. Затем кино. Можно пойти на дискотеку – их несколько, молодежные и для тех, кому за сорок. Если хочется почесать нервы и интеллект – игра «Мафия». С Валей и Бахой за столом в ресторане сидели сестры – ветераны санаторного лечения. На ужин являлись все в парче и бархате, каждый день новый костюм, их супруги по линии силовых структур. Пыхтя духами, сетовали, что нынешние дискотеки не то, что танцы прежде. Старые пятидесятилетние перечницы!

«Наши ровесницы», – подумала Анна Аркадьевна. Настоящее красноречие не обходится без гипербол, преувеличения, и Валя, конечно, утрировала, доводила некоторые детали до абсурда.

Баха жевал, поглядывал на Валю с удовольствием хозяина зоопарка, что-то уточнял у официантов, давал распоряжения. Большой человек – он и в ресторане должен держать марку. Спасибо, что не испортил трапезу, что Анна Аркадьевна не показалась ему персоной, достойной внимания и распускания хвоста.

После обеда Баха отправился на тихий час в номер. У нас люкс, конечно, – не забыла уточнить Валя. Они гуляли по санаторскому скверу. Валя обращала внимание на альпийские горки, заросли можжевельников, группки туй и голубых елей, еще каких-то непривычных хвойных растений с большими иголками:

– Версаль отдыхает. Представляешь, какая тут красота, когда цветники благоухают!