Про девушку, которая была бабушкой

Маша мне потом говорила:

– Человек, который завтракает со сковородки, необязательно деревенский пентюх.

– А его мама необязательно особа, которая ненавидит мыть посуду, – кивнула я. – Когда Агату Кристи спросили, как у нее рождаются сюжеты, она ответила, что во время мытья посуды. Это занятие кого угодно наведет на мысль об убийстве.

Если вы испытываете смущение, то проще всего спрятаться за цитатами.

Маша не знает, что, когда Дане исполнилось тридцать лет, я ужаснулась: вырастила себе сына-прилипалу. Мое будущее выглядело вполне привлекательно: сын до гробовой доски (моей) будет пребывать рядом. Но у него-то должна быть своя личная: интересная, трудная, изматывающая, зубосточительная жизнь! В семье, с детьми, с выстрелом в будущее. Я – мать-ведьма, которая лишает своего сына будущего – потомков, бессмертия.

И я стала дрелью. Сначала ручной, потом на аккумуляторах, потом питающейся из электрической розетки, не прекращающей подачу энергии. Ты не хочешь жену-пилу, получи мамочку-дрель. Хотя мы виделись урывками – за завтраком, редкими его возвращениями вечером, когда я еще не сплю, по выходным, когда погода не позволила ему прыгать с парашютом, участвовать в гонках на квадроциклах (летом) или гонять на снегоходах (зимой).

Даня поступил на факультет вычислительной математики в МГУ и на первом же курсе свихнулся на продуцирующих адреналин утехах. Я терпеть не могу физкультуру и спорт. В ущерб его мальчишечьим потребностям все детство вбуровливала в него интеллектуальные ценности. Исключение сделала только для бассейна. Недалеко от дачи Москва-река, мальчишки туда бегают, не уследишь. Пусть научится плавать, чтобы не утонуть. Через несколько месяцев тренер сказал, что Даня перспективный, что его переводят в спортивную группу, это бесплатно, но тренировки каждый день.

– Решать тебе, – предложила я восьмилетнему сыну. – Однако английские глаголы никто не отменял, и я хотела, чтобы ты занялся музыкой. Слух у тебя средненький, но хотя бы освоишь азы музыкальной культуры.

Данька выбрал бассейн, и наступило мучение. Из школы он ехал на тренировку, возвращался домой, обедал и клевал носом над домашним заданием, а тут еще я с английским. «Костьми лягу, ты ляжешь, но язык выучишь, это трудно и нудно только на первом этапе». Дотянули до лета, после каникул Данька в бассейн не пошел. Ему было позволено смотреть мультики сколько влезет, но только на английском языке. Я с ним занималась год, во втором классе. Блестящее знание английского – его собственная заслуга. Особенно он продвинулся, когда мы смогли позволить себе купить компьютер, игры были на английском, хочешь, не хочешь – выучишь.

Даня поступил в университет и предался опасным для жизни развлечениям. Ему следовало жениться еще и поэтому – ради жены и детей не подвергать себя риску. Да и вообще пусть его супруга сходит с ума от волнения. Может, ей больше повезет с психосоматикой, и она не станет, как я, заедать тревогу в процессе бесконечного жевания.

Маша – это мне подарок небес. Если у вас никогда не было дочери, а вы мечтали о ней, если выпало стать свекровью, сын привел девушку – точно такую, какую вы мечтали вырастить, а она уже готовенькая, без двадцати с лишним лет тревог и хлопот, – это и есть подарок небес.

Данька успешный программист, адреналинозависимый эрудит с убийственным чувством юмора, сильно отдающим чернотой и беспардонностью. Очень покладистый – всегда с вами соглашается, но делает только по-своему, не снисходит до споров по пустякам. Девяносто процентов того, что волнует нормальных людей: быт, внутренняя и внешняя политика, жизнь медийных звезд, рост цен, пробки на дорогах – для Даньки пустяки. Для меня-то он единственный и неповторимый, но попробуй с таким сосуществовать!

В период работы дрелью я сверлила сыну мозги:

– Конечно! Ты умный человек, поэтому не женишься. Ты знаешь, что непереносим в быту. Прекрасно, что не женишься! Ведь тебя будут возвращать мне через полгода с длинным списком рекламаций. Как неремонтируемый телевизор, который показывает только те программы, которые хочет. Главное, сыночек, чтобы срок гарантии закончился.

– Напротив, не закончился, – поправлял меня Данька. – По гарантии можно подсунуть другой продукт. У меня приятелей много. А без гарантии, компенсируя претензии, ты разоришься.

– Почему, когда я пытаюсь наставить тебя на путь истинный, даже путем трепанации черепа, проваливаюсь сверлом в пустоту?

– Потому что волнуешься по пустякам.

Данька не мог повести под венец безмозглую длинноногую модель. Он выбрал модель с природным материнским, семейным инстинктом, с отличным экономическим образованием и со свойством, не побоюсь быть нескромной – как у меня: шутить над болью. Не досаждать близким своими несчастьями (проблемами, трудностями, несправедливостями), а шутить. Кто умный и добрый, тот поймет, его не нужно просить. Паклям-шмаклям будет неудакля! – на нашем с Данькой языке так звучало напутствие нечутким, эгоистичным людям.

Маша не просто спустилась с небес. Через семь месяцев после свадьбы она из сказочных высей добыла нам сокровище – мою внучку Катю.

Вчера с Катенькой я разговаривала по телефону. Внучка, ей сейчас четыре годика, сказала, что она теперь не Катя, а Екатерина, а потом будет Великой, только ей не хватает платья «как у цалицы бальсой-бальсой чашкой», и я пообещала, что, когда приедет ко мне, я сооружу кринолин из картонной коробки. Екатерина Великая – это она, наверное, смотрела сериал с бабушкой Любой по телевизору. Сейчас как раз по телевизору повторяли «Екатерина. Взлет». Моя сватья, мать Маши, Любовь Владимировна, – личность неординарная, и я о ней обязательно потом расскажу.

Кого-то изображать – это папины гены. Данька в детстве попеременно был пиратом, космонавтом, милиционером… Смена образа зависела от книг, которые я ему читала, потом которые он читал самостоятельно, от диафильмов и фильмов, от пластинок, которые он слушал. После «Человека-амфибии» он вздумал вырастить себе жабры и жить под водой. Целый день проторчал в ванной, ныряя и задерживая дыхание. Я принесла табурет и сидела рядом – как бы не утонул. Жабры вырастать не хотели, а я предложила почитать Фенимора Купера. Через две недели сын уехал в пионерский лагерь и там подбил ребят удрать в лес. Бледнолицые, они отправились спасать индейцев. Переполох был нешуточный, Даньку едва не отчислили.

Хорошо, что у девочек, то есть у Кати, фантазии эстетичные, не залихватские и не опасные для жизни. Платье чашкой – это красиво и безопасно.

4

Я перебирала свой скромный гардероб и думала о детях. Ведь я теперь моложе сына и невестки. Как они отнесутся к подобной метаморфозе? Сама не знаю, как к ней относиться. Возможно, завтрашним утром я проснусь в прежнем обличье. А если дети нагрянут вечером или через три часа?

Набрала телефон сына:

– Привет, Даняк!

Так я сына называю не часто и только когда нас никто не слышит.

Много лет назад, когда о персональных компьютерах и мечтать не приходилось, я числилась внештатным корректором в издательстве. Брала работу на дом, я вообще мало трудилась в коллективах – не могла оставить сына. В издательстве случился аврал, нужно было срочно вычитать верстку. Чем я и занималась до полуночи, а Данька, придя ко мне после школы, играл на редакционном компьютере. На следующий день я застала редакторов в недоумении. Они тоже были не чужды геймерства, но во всех таблицах рекордов всех игр значился какой-то «даняк».

Я сразу расшифровала и повинилась:

– Следовало написать Даня К. – Даня Калинин. Это мой сын.

Коллеги, уточнив, сколько ему лет (семь), сказали, что Даняк – гений.

– Привет, мам! Хотел тебе звонить. Мы сегодня привезем Екатерину Великую, без кринолина ей жизнь не мила. Оставим на выходные, ладно?

– Здорово! То есть нет! Дело в том, что я срочно улетаю. В Благовещенск. Там моя двоюродная сестра… э-э-э… Вера. Она заболела, буду ухаживать. Я уже билет на самолет купила. По Интернету, теперь это просто. – Врать надо быстро, поняла я за десять секунд. – А в моей квартире пока будет жить дочь Веры, моя тезка, только Шура. Милая девушка, на меня в молодости похожа.

– Погоди-погоди! – насторожился сын. – Что-то не так. Я первый раз слышу про твою сестру.

– Мы недавно нашли друг друга, в «ВКонтакте», то есть в «Одноклассниках», не виделись с детства, стали активно общаться.

– Все это нелогично и странно. Дочь бросает больную маму, а ты летишь на край географии. И с каких пор ты в соцсетях тусуешься?

Я почти физически чувствовала, как в мозгах сына выстраиваются, то есть никак не выстраиваются логические связи, алгоритмы не складываются. Надо этот процесс прервать, запутать еще больше, подбросить в топку хаоса еще больше абсурда.

– Девушка приехала в институт поступать. Нелогично! – с обидой воскликнула я. – Вы постоянно упрекаете меня, что сижу сиднем, а когда я собралась в дорогу, возникают нелепые подозрения. В этом есть логика? Ты меня, Даня, удивляешь! Тороплюсь, скоро придет такси. Целую! Буду звонить! Пока! – Я нажала «отбой» и шумно выдохнула: – Фу-у-у… – и вытерла несуществующую испарину на лбу.

Голой (надеть-то мне нечего) разговаривать с великовозрастным сыном, врать на чистом глазу! Почти стать героем или принять ислам. На интернет-сленге, которым в совершенстве владеет мой сын, это означает «умереть». Представляете, как веселился Данька и ему подобные, когда запустили рекламу видеокамеры со слоганом «Стань героем!». По Данькиной терминологии я граммар-наци – человек, помешанный на правилах орфографии и пунктуации, не любящий вульгарных ка?лек и пошлых заимствований лексики. Данька специально меня дразнит, употребляя интернет-сленг, и то, что сейчас разговаривал литературно, означает, что сын серьезно напрягся. А что было бы с ним, узнай он правду?

Вернемся к гардеробу. Молодое тело требует модной одежды. И не хочет сидеть дома. Если бы я проснулась как обычно, то уже завтракала бы, растянув прием пищи часа на два, прислонив электронную книгу к сахарнице, поглощая новый роман. Потом переползла бы в комнату на диван. Дочитав роман, вряд ли села бы трудиться за компьютер. Работа не волк, а поспать перед обедом бывает очень сладко.

Есть совершенно не хочется, аппетит отсутствует. Чашку черного кофе, маленькую, а не привычную литровую бадью кофе с молоком и тремя ложками сахара? Еще, пожалуй, галетку из пачки низкокалорийных сухариков с анорексичной девицей на коробке и надписью: «Контроль веса». Поддалась порыву, купила три недели назад. «Сами ешьте эти куски подметок из отрубей, – рассуждала я еще вчера. – Мне милы пряники, вафли, булки из пекарни». Разрезаешь булку вдоль пополам, намазываешь маслом, на одну половинку щедрый шмат ветчины или колбасы, на вторую – пластинку сыра толщиной в палец. Вкуснотища!

Данька и Маша тоже любят эти булки.

Маша говорила с набитым ртом:

– Надо скинуться на киллера и пристрелить этого пекаря. Объедение!

– Бери шире, – вторил жующий Данька. – Подложить в пекарню бомбу и взорвать, пусть они примут ислам и станут героями.

– Гуманисты вы мои! – радовалась я хорошему аппетиту детей.

Сейчас на булки мне и смотреть не хочется. Куда девать их недельный запас? Положить в холодильник. И почему я продолжаю разгуливать нагишом? Потому что приятно с чашечкой кофе в очередной раз подойти к зеркалу и полюбоваться на юное тело. Молодость – время здорового нарциссизма.

На выход я выбрала тунику из тонкого поплина – цветастого, в экзотических, из джунглей, растениях – подарок Маши. Невестка давно меня одевает и знает мою униформу – брюки и туники до середины бедра, то есть почти до колена. Джемперы отменяются, в них я потею как престарелый боксер, вздумавший вернуться на ринг. Летом брюки превращаются, превращаются – в бриджи. Туники остаются.

Туника из джунглей хороша тем, что имела завязки – по горловине шнурок прятался в кайме – и можно регулировать декольте путем стягивания или растягивания шнурка. Надев тунику и затянув шнурок до максимальных сборок, я имела нечто вроде платья-балахона. И выглядела как девушка в пестром наматраснике!

Не будем поддаваться панике! Если взять шелковый шарфик, опять-таки Машин подарок, скрутить его в жгут, повязать вокруг живота (нет у меня живота!) вроде пояска… Ну-у-у… как-то… терпимо. Можно сказать авангардно, если не сказать нелепо. Талию подчеркнули, ножки представили. Когда у меня была талия? В прошлом столетии – и это не фигура речи, а исторический факт.