Портрет семьи (сборник)

Дипломная комиссия перепугалась, и ей задали только один вопрос:

– Вы на какую оценку рассчитывали?

Люба не смогла сразу ответить, скривилась от боли.

– Пять! – замахал руками председатель комиссии. – Вы получаете «отлично»! «Скорую»! Девушка, только не здесь!

Еще сутки Люба пролежала в больнице, пока не родилась Алиска. Младшего сына, Егорку, она родила уже на Севере.

Антона распределили в Сургут. Они жили в продуваемом бараке. Зимой до льда замерзали стены, у детей с декабря по июнь зелеными вожжами из носа текли сопли. На три летних месяца детей с Севера увозили в пионерские лагеря.

Я приходила на вокзал – увидеть, передать гостинцы. Поезда с детьми все шли и шли. Радио объявляло: из Тюмени, из Мурманска, из Норильска, из Сургута… Поезда, забитые детьми, как в войну. Детям нужны солнце и фрукты. Я даже боюсь задать вопрос, где берут сегодняшние дети-северяне солнце и витамины.

Летнего запаса здоровья Алиске и Егорке хватало до Нового года, а потом снова – бронхиты, гаймориты, ангины. У бабушки на каникулах они были загорелыми и крепкими, к весне – дохлятиками.

Для Любы, выросшей на юге, круглосуточные полярные ночи, морозы и метели были почти каторгой. Но за мужем она бы поехала и на каторгу.

Очень долго жизнь ребят напоминала мне борьбу за выживание. И все, что они теперь имеют, заслужили по праву.

Антон успешно двигался по служебной лестнице, к моменту дележа нефтяного пирога имел в руках большой ножик. Но из государственной корпорации не ушел, превратился в метиса – гибрида олигарха и чиновника. Ребята вдруг разбогатели.

Конечно, деньги у них были всегда. Приезжали в Москву – шиковали, как капитаны дальнего плавания. Но теперь денег стало не просто много, а не переварить.

У меня же все катилось по наклонной: семья, работа, психическое состояние. Люба приехала отправлять детей на учебу в Англию и покупать квартиру в Москве. Детей она отправила, а первой квартиру купила мне. Возражения отмела с обидой:

– Неужели я бы от тебя не взяла?

– Хорошо, но только если ты и себе купишь апартаменты.

– Гроши кончились.

– Вот видишь!

Она набрала их сургутский номер:

– Антон! Кирка стоит в позе, можешь мне пять тысяч зеленых выслать, чтоб ее распрямить?

Тогда, в начале девяностых, хорошая квартира в центре так и стоила – пять тысяч долларов. Для меня эта сумма была не просто большой. Астрономической!

Люба купила четырехкомнатную квартиру на Ленинском проспекте. От меня десять минут езды.

Но жила там недолго.

Подруга 2

Лет семь назад Люба поселилась на Майорке, на одном из островов Балеарского архипелага, в Испании. Приезжает два-три раза в год, но никогда – зимой. Она натерпелась холодов на всю оставшуюся жизнь. Антон к ней периодически, но не часто летает.

Не знаю, что произошло между ними. В своей семье не разобраться, что уж других судить. Они не разводились, не ссорились, они по-прежнему муж и жена.

– Но почему? – пытала я Любу. – Как можешь ты допустить, что Антон приходит вечерами в пустую квартиру? Как можешь ты без него существовать? Вы выдержали испытание холодом, нищетой, болезнями детей, а богатством не выдержали?

– Оно рассосалось, – ответила Люба.

– Что «оно»? Любовь? Муж, дети?

– Все! Был тугой комок, стала тонкая пленка. Такая тонкая, что и дыр не заметно. Да ты не переживай, у нас все отлично. Вот в Англию полечу. Барон охоту на лис завел. Костюмов специальных из сукна нашили, красное с белым и при котелке. Буду за лисами на лошади скакать.

Старшая дочь Хмельновых Алиса вышла замуж за обнищавшего английского барона. На папины деньги баронесса отремонтировала родовой замок.

Теперь там какая-то помесь музея и отеля. Егорка Хмельнов ушел в бизнес. Что-то с помощью папы отпочковал от российской промышленности и качает нашу нефть в Англию.

Наверное, Алиса и Егорка, которые для меня почти такие же родные, как Лешка, никогда не вернутся на Родину. Мне от этого плохо. Мне кажется, будто их обокрали, хотя они разбогатели.

– Почему Лешка не ездит к моим? – спрашивает Люба.

– Он ездил… он весь в науке, ты же знаешь.

Лешка один раз наведал в туманном Альбионе друзей детства. Его приняли по первому классу.

Вернулся, сказал: «Мне это неинтересно!» – и прекратил общение. Первый перестал отвечать на электронные письма, даже на дни рождения забывает без моего напоминания Алиске и Егорке позвонить. Они ему неинтересны. Точка. Кол на голове теши!

– Я никому не нужна, – Люба усмехалась, плакала без слез, – ни Антону, ни детям.

– Ты максималистка! Тебе подавай быть нужной на сто процентов, а восемьдесят, сорок или тридцать тебя не устраивают! Дети выросли, у них своя жизнь, они не болеют и плевали на наш жизненный опыт.

– Муж тоже вырос?

– А ты хочешь, чтобы он, как в двадцать лет, табуреткой с ушами торчал у памятника Тимирязеву?

– Кирка! У нас все нормально. На других посмотреть, так они только зубами в глотку друг другу не вонзаются. Вот и ты с Сергеем… не смогла… Но когда вакуум в двадцати или в шестидесяти процентах, надо его каким-то дерьмом заполнять? Вот я собой и заполнила.

– Ты себя называешь дерьмом?

– Не придирайся к словам. Лучше приезжай ко мне на Майорку! Все поймешь!

Но прежде чем нанести визит, я регулярно общалась с Любой по телефону. Там у них целая колония отселенных жен новых русских образовалась.

– Что вы делаете? – кипятилась я. – Прозябаете? Я читала в газете: тупеют, жиреют и спят со своими шоферами.

– Про банкиршу Райку, что ли, написали? – живо интересовалась Люба.

– Меня не интересует Райка! Меня волнуешь ты! Чем у тебя день заполнен?

– Во-первых, дом и участок. Во-вторых, я стала писать.

– Кому?

– Писать – это рисовать, деревня! Беру уроки акварели. Еще хочу вокалом заняться, диск свой иметь.