«Сейчас развернется и хлопнет дверью, – мелькнуло у него в голове. – Что я тогда буду делать?»
– Скажите четко, – он поубавил пыл, – какие именно продукты надо купить. Я съезжу в магазин.
На лице Тамары Ивановны отразилась целая гамма чувств. Во-первых, она не ожидала такого поворота вещей, и ей стало неловко за то, что обрушилась на неповинного человека, во-вторых, запас приготовленных оскорблений еще не исчерпался, и она как собачка после разбега должна была резко тормозить и сдерживать инерцию, в-третьих, она лихорадочно придумывала предлог, чтобы не извиняться. Предлог не заставил себя долго ждать – захныкали дети.
– Иду, иду, мои лапочки, – пропела Тамара Ивановна и отправилась в спальню.
– Давайте не будем ссориться, – двинулся за ней Петров. – Я погорячился, извините. Так что нужно купить?
– Так всё. Мясо, рыбу, фрукты и овощи. Творог обязательно. Как у бедняжки зубы только не высыпались.
– Почему они должны были высыпаться? – удивился Петров.
– Молоко кальций из организма вытягивает. Косточки теперь, наверное, у нее хрупкие, как соломинки.
– До моего прихода, надеюсь, обойдется без переломов, – сказал Петров и ушел.
Он созвонился с директором универсама, в котором сотрудники «Класса» отоваривались с заднего хода. В самом магазине – шаром покати и длиннющие очереди за колбасой и молоком.
– Свадьба? – кивнул на его покупки директор.
– Вроде того.
– Я и вижу – лицо у тебя счастливое.
Петрову смертельно хотелось спать, вообще свалиться и забыться.
Продукты ему упаковали в четыре коробки. Их надо было тащить до машины, потом до лифта, потом до квартиры. Наверное, профессиональная болезнь филантропов – радикулит.
– Тамара Ивановна, вы разберете все это?
– Конечно, голубчик. Я ужин приготовила – курицу у тебя нашла и картошку пожарила. Придешь?
Теперь Тамара Ивановна была сама кротость.
– Спасибо, с удовольствием. Как насчет рюмашки?
– Я не буду, а тебе, может, и следует. Ты пьющий? – спросила она подозрительно.
– Умеренно. Я пойду умоюсь и принесу коньяк.
Зина услышала, как вошел Петров, и открыла глаза.
В комнате мягко стелился свет галогенного торшера.
– Привет, Зинаида.
– Здравствуйте, Павел.
– Если ты мне будешь выкать, я вспомню, сколько мне лет. Никто не знает, что десять лет назад семьдесят стукнуло.
Петров говорил не глядя на Зину. Он доставал из шкафа чистую майку и спортивные штаны.
– Я хотела уйти к себе, но Тамара Ивановна не позволила.
Зина понимала: надо поблагодарить соседа. Но удивительным образом никакой особой благодарности к нему не испытывала. Если растрескавшейся земле нужен дождь, то не важно, пригнал тучу северный или южный ветер, она будет просто впитывать влагу.
– Как ты себя чувствуешь? – Петров изучающе посмотрел на нее.
Желтенькая ночная рубашка в кружевах. В его постель залетела девочка-подросток из пионерского лагеря.
– Я себя не чувствую. Это кто-то другой.
– Есть хочешь?
– Нет, меня Тамара Ивановна бульоном кормила. Из вашей… твоей курицы.
– Тогда я тоже пойду подкреплюсь. Тебе ничего не нужно?
– Ты мальчиков видел?
– Видел, – соврал Петров. – Отлично выглядят…
Он хотел еще что-нибудь приврать, но Зина закрыла глаза и уснула.
«Кафка по мне плачет, – думал Петров. – Полнейший сюрреализм».
Он сидел на чужой кухне, поглощал ужин, приготовленный женщиной, о существовании которой еще вчера не подозревал, и обсуждал семейные дела посторонних людей.
– Звонила Валентина, сестра Зины, – делилась Тамара Ивановна, – бабушку их положили в больницу. Валя взяла отпуск и ухаживает за ней. И правильно, кому старуха там нужна. Чуть не углядел – и пролежни.
Петров не знал, что такое пролежни. Тамара Ивановна ему подробно объяснила.
– Я купил приборы для сцеживания молока. Вы видели?
– Не нужны они. Я грудь Зине перевязала.
– В каком смысле?
– Чтобы молоко перегорело. Куда ей еще кормить?
– Но Козлов этого не говорил.
– Много он понимает. Нет, конечно, детский врач он очень знающий.
– Тамара Ивановна, нужно еще что-нибудь Зине, детям?
– Одежонки у них маловато, застиранная вся. Уже ползунки стала надставлять, они ведь растут. Нет у тебя знакомых, у которых младенцы подросли?