Либелломания

– Я понял. Альда, всё нормально, я отзову адвокатов и подпишу всё, что захотите. Никаких проблем. Только если Вам известно, где ребёнок…

Комм пискнул и загрузил изображение. В воздухе перед Бритцем возникла Хокс в пеньюаре со шлейфом и полумаской электронного пластификатора на лице. Она опять исправляла свой прямой, как штангенциркуль, нос.

– Просто подумала, что в любом случае сейчас выгляжу лучше тебя, – и она не ошиблась. – Значит, так, Верманд прошерстил все приюты, пока не сдался. Все, кроме одного. Это закрытый, маленький какой-то частный пансион, его держит дамочка из минори. Я там не была, но мой информатор клянётся: личинка осела у них. Можно считать, мы договорились?

– Конечно.

– И ещё. Меня назначили послом на Брану, мне там нужен преданный помощник из своих. Должность мелкая, но с перспективой и лицензией на убийства.

– Хотите держать меня при себе, чтобы я вдруг не дал ход апелляции за Вашей спиной, несмотря на то, что психопатов опасно подпускать к оружию?

– Да.

– Вы восхитительны, госпожа. Я согласен.

– Пришлёшь отказ от претензий к суду, скину тебе адрес. Да, причёска – чистый секс. Пока.

Мерно гудели бортики, принимая на себя мощь поднебесных ветров. Они были односторонние для экономии: пропускали только «туда». Следующие несколько минут Кайнорт строчил заявления. Эта сделка была едва ли надёжнее мыльного пузыря. Альда требовала плату вперёд, не давая никаких гарантий. А если даже и не лгала, то сама полагалась на бог весть какого информатора. Но в чём она была права, так это в отношении Кайнорта к репутации. Он отказывался от недоброго имени, денег, без которых прекрасно обходился два года, да от себя самого с потрохами. Взамен шанса найти сына.

Получив адрес, Бритц направился было к лифту, но опять услышал рыдания. Что-то не дало просто пройти мимо. Шчер сидел слишком близко к краю над багровыми облаками. Он заметил Кайнорта и встал рывком:

– Не смейте или прыгну! Я не вернусь туда. Шваммляйтер заметил, что меня нет, и бил с брелока током, пока батарейка не села. Или, может, руки у него отсохли. А мне уже всё равно.

– Вижу, Вы опытный шантажист, раз пугаете эзера самоубийством.

– Тогда буду драться. Что, страшно теперь, дрищ?

– Страшно – это дослужиться до обергаупткребса галет-бюро вашего, – ответил Бритц.

Шчер сжимал и разжимал кулаки, пока не убедился, что эзер не собирается хватать его сию секунду и волочь назад в цех. Он провёл ладонями по опухшему от слёз лицу, по шее, на которой не осталось живого места, и посмотрел вниз.

– Не замечал, как красива Миргиза, пока вы её не отобрали. Уж лучше бы сожгли, ей-ей. А раньше я был тут владельцем: да, это был мой небоскрёб и мой завод. Я жизнь на него положил! Это я ходил в блестящем костюме.

– Угадаю, вы здесь не мусор по консервам закатывали.

– Мы делали детское питание, – возмутился шчер. – Высококлассные заменители молока, укрепляющие смеси для недоношенных. Гипоаллергенные кашки. Кашки! А теперь! Если бы только мусор! Если бы!.. Они заключили два контракта. Не один. Одними очистками не добиться нужного баланса белков и жиров.

Шчер поднял лицо к небу, чтобы проглотить новые слёзы. Облака внизу порвались и открыли вид на пригород Миргизы.

– А, секретный ингредиент. Второй контракт с канализацией, раз мух сюда так и тянет? – предположил Бритц.

– С похоронной службой.

– Ого, – брови Кайнорта скакнули вверх.

– А вы что думали, что правда снизилась смертность среди рабов?! – шчер окинул руками планету с высоты трёхсот этажей. – Оказывается, вот что: нас кормят трупами наших близких. Как там… «В дробилку – в сушилку – и к вам на стол!»

Шчер приложил ладонь ко рту, подавляя приступ рвоты. А Кайнорт посмотрел на комм и решил, что в приют всё равно уже поздно.

– Для эзеров переработка тел – нормальная практика, – сказал он. – Разумеется, это следовало указывать на упаковке, но…

– Издеваетесь! Вот возьму и расскажу всем.

– Вот я узнал, и что? Подозреваю, фирма скрывает это не столько от насекомых. Сколько от вас. Но бунтами вы сделаете себе только хуже.

– Я больше не могу, – прошептал шчер. – Не могу больше. Я жену два года не видел. Может, я её… уже съел?

Шчер обернулся к Бритцу и опять сник. Кому он жаловался? Но странный холодный эзер говорил на октавиаре, так может быть, поэтому паук впервые откровенничал с врагом.

– Знаете, было время, когда я бы Вас отговорил, – признался Кайнорт. – Но полчаса назад мне самому хотелось прыгнуть. Кажется, всё, на что я способен теперь, это подтолкнуть. Вам хочется услышать, что станет лучше, стоит только вернуться в цех и ещё чуточку потерпеть. Или что есть какой-то смысл в этой новой жизни, только перестань трепыхаться. Как в зыбучем песке. Или что Вы принесёте больше пользы, пока живы. Но Вы только закатаете больше банок со скорлупой и старушками. И через год вернётесь на эту крышу, только здесь уже не будет меня, чтобы обезболить уход.

– Вы очень точно подметили. Нам же постоянно твердят: свыкнетесь. Но есть разница между тем, когда людей хватают дома и волокут на другую планету, и тем, когда ты вдруг у себя дома – раб. Где-то там далеко – новый мир, в котором ты допускаешь начало новой жизни. А здесь… Всё, что было твоим миром, поедом едят, как термиты. Это как если твою женщину насилуют на твоих глазах! А тебе говорят: свыкнетесь… Нет, я так больше не могу.

Бритц молчал. Шчер покивал сам себе и закончил с твёрдой злобой:

– А если прыгну – кто-то и меня потом съест.

– Шчер съест. А если передумаете – эзер.

– Спасибо! Спасибо, вы помогли мне сделать выбор.

Он вскочил на парапет, шагнул сквозь силовой бортик, и многоэтажный ветрище сорвал его с крыши, как потерянный шарфик. Шчер падал в кучевое море без крика.

– Пожалуйста, конечно, – пробормотал Кайнорт и закурил у бортика. Рабочий день закончился.

Он был уже в орникоптере далеко от небоскрёба, когда пискнул комм:

«Минори Бритц! Поздравляем, вы с треском прошли стресс-интервью. Предлагаем вам должность фервольт-анвербеншефа с зарплатой от тысячи зерпий в неделю (бонусы, страховка и корпоративные ши) взамен скоропостижно уволенного господина Звейга. По всем вопросам…»

Дочитывать он не стал и ответил:

«Купите мой стержень для ручки».

Глава 3. Урок, не предусмотренный расписанием

На другом краю Миргизы двух-трёхэтажные домики толклись без просветов и соревновались между собой в миниатюрности, цветении садовых люминесцентов и постоянстве надписей «Тараканы, убирайтесь вон!» мелом по забору. К чести тараканов, мел стирали каждую ночь. К чести пауков, надписи возникали на прежнем месте, как пятна крови в замке с привидением.

В частном пансионе минори Олеа в тупике Аргиопы, дом 7, просыпались с первыми лучами. Двенадцать гнёздышек должны были опустеть к четырём утра и ни секундой позже. Иначе – аэрографеновые розги. Минори Олеа гордилась хрестоматийным воспитанием чистокровных аристократов буквально с пелёнок. Её воспитанникам было от года до семи: в пансионе жили сироты до первой линьки, пока им ещё не требовалась кровь. В год они бывали величиной с раскрытую ладонь, а к семи вырастали впятеро. Но до тех пор занимали мало места, скромно питались, не снашивали горы одёжек, не стаптывали обуви, не болтали, не кричали и не приставали с вопросами. Потому что ещё не умели превращаться в человека и говорить вслух. Хозяйка была похожа на сушёную цикаду в своём неизменном тёмно-зелёном платье и с такой тонкой талией, что обзавидовались бы осы. Худобу Олеа подчёркивал мачтовый рост. На желтоватом пергаменте лица особенно выделялся нос: с двумя горбинками, длиной чуть ниже верхней губы. Ещё немного, и он коснулся бы вздёрнутого подбородка.

Утро начиналось с дюжины одинаковых ванночек с водой, специально охлаждённой до температуры ниже нуля. На рассвете лучшие представители породы должны были успеть умыться прежде, чем от их прикосновений вода кристаллизуется и станет льдом. К ванночкам подпускали строго в порядке иерархии ветвей минори. Первыми летели протагоны-пчёлы, их было всего две в пансионе, медоносная и шмель. После них мылись дейтерагоны: стрекозы и разные шелкопряды. Затем – цикады и сверчки из ветви триагонов. И последними купались бескрылые ульторы. Муравьи. Им, парадоксально, везло больше остальных, потому что вода нередко успевала нагреться до комнатной температуры. Минори Олеа ходила вдоль ванночек, шуршала матовыми юбками, окунала дрожащих малышей в лёд и повторяла ежеутреннее назидание, что истинные аристократы должны быть скоры и выносливы.

Потом был завтрак. Те, кто имел крылья, звенели по полу золотыми цепочками, привязанными к задней лапке. Детей надлежало оберегать, направлять и контролировать, поэтому няни-минори при каждом удобном случае нажимали на брелок, и намагниченная цепочка свободным концом цеплялась к браслету или поясу взрослого.

За завтраком подавали скромные белковые шарики, сбрызнутые глюкозой. Минори Олеа в этот час по обыкновению внушала воспитанникам, что истинные аристократы должны быть сдержанны во всём, начиная с еды и заканчивая воздухом вокруг. А если ты не сыт ощущением собственного превосходства, то какой же из тебя минори.

Занятия с гувернёрами длились без перерыва до самого ужина, который накрывался на закате. На жалобное жужжание директриса отвечала неизменным контрмонологом об истинных аристократах, кои должны быть в первую очередь всесторонне образованны и воспитанны. А уже потом всё остальное. На «всё остальное» у малышей было полчаса в день, когда на прогулке няни монотонно зачитывали им научно-популярные очерки на дипломатическом, бранианском, немножко на ибрионском и даже на октавиаре. Минори Олеа взяла на себя смелость обучать подопечных языку вероятного противника и наречию рабов. Потому что истинный аристократ должен быть на шаг впереди тех, кто его ненавидит.

Этим утром минори Олеа сама вывела на прогулку малышей триагонов. К её талии крепились три золотые цепочки. Рядом по траве скакали два примерных сверчка, а над шляпкой директрисы порхала цикада. Цепочки деликатно звякали. В конце аллеи щёлкнул замок, и Олеа по-солдатски резко растрясла зелёные юбки. Явился посетитель.