Нелегалка-2-2015. 2014-2015-2016

Мы поговорили, и тут случилось второе чудо. Надю пустили в реанимацию. Как оказалось, когда-то она училась в медицинском, и проходила практику в реанимации Елизаветинской больницы. Знакомые остались.

– Как он?

– Шутит.

– Шутит?

– Я его покормила.

– Господи…

– Это надолго.

Это было чудо номер два. Первое, как утверждали медики – что сын вообще смог выжить. Он сам говорил, что ему помог образок святого Николая.

Мои мальчишки крещены в Никольском соборе. А в Турции мы с дочкой и внуком, среди прочих экскурсий, взяли поездку в Демре. Там я купила тканые образки, закреплённые между металлических полуовалов, с висящими крестиками. Привезла всем – детям и родителям. Берт накануне роковой поездки почему-то подумал, что святой покровитель путешественников должен быть с ним всегда. Он вынул образок из металла и вложил в права.

Я уверена, что Берт упорно вылезал из невозможности выжить, потому что рядом была Надя.

Через 12 дней врач встретил меня словами: «Вашего сына здесь нет». Я схватилась за сердце.

– Женщина! Да, что Вы! Его перевели в травматологию!

Часто дыша, выдыхая как при схватках, я понеслась на шестой этаж.

Это было что-то.

В больнице вёлся ремонт. Отделение травматологии даже в муравейником сравнить нельзя было. Койки в коридорах, больные в гипсе, родственники, заваленные пакетами полы, запах крови и испражнений… Я очумела с первого взгляда и не сразу поняла, что где-то далеко мне машут Надя и Берт.

Двинулась вперёд.

На первой же кровати в коридоре лежала абсолютно голая пожилая женщина и кричала как сумасшедшая (неврология тоже на ремонте).

Затем – мужчина. Толстый, с загипсованной ногой. Нога – на стуле. Стул – на кровати. Мужчина невозмутимо читает газету.

Семейное ложе. Юноша с перебинтованной головой, кровь запёкшаяся, бинты серые. Но – радостно возбуждён. Рядом с ним лежит девушка, крепко его обнимая. Болтают, не замечая ничего.

Старик. Мат на мате. Воняет невыносимо.

Пожилая женщина. Санитарка меняет ей постельное, ворочая больную, не обращая внимания на слёзы.

Парень. Нога в гипсе. Строчит что-то в ноутбуке.

Женщина.

Мужчина.

Берти. Надя и медсестра пытаются зафиксировать его правую руку повязкой, он отбивается (у него двигается только эта рука): «Не дамся! Я так хоть попить могу взять!»

– Здравствуй, ребёнок!

– Привет, мам!

– Наталья Михайловна, скажите ему, что рука должна зажить, у него ключица сломана!

– Какой ужас! А что с пальцами?

– Мам, ничего, уже зажили! Почти.

– Он так и будет здесь лежать?

– Мам, познакомься, это Маша!

– Здравствуйте, Маша! Очень приятно.

– Маша – моя знакомая. Она здесь работает.

– Через час выписывают кого-то из шестой палаты, я его сразу туда определю. Там кровать нормальная.

Кровати. Наверное, довоенные. С железными провисающими сетками.

Через час мой ребёнок лежал в палате на шесть человек. Койка – почти современная. (Надо купить противопролежневый матрас). Лекарства, продукты, простыни… («Где деньги, Зин?»)

Но сначала – ребёнка надо помыть. Как? Я боялась к нему притронуться. Командовала Надя. Берт судорожно вцепился в простыню: «Нет! Мама, не смотри, мне стыдно!» Я вздохнула: «Хватит уже, что я, тебя не видела?» – «Мама, я голый!» – «Понимаю» – «Ты не понимаешь! Они-меня-побрили!!!»

Мы хохотали втроём, борясь за простыню.

Денег на матрас прислала Ира из Катании. Совершенно неожиданно. Она всё ждала, когда я приеду к ней в гости, но об этом речь уже не шла. И вдруг написала, что сделала мне перевод.

Я приезжала в больницу каждый день, сидя между кроватью сына и умывальником с 9 утра до 9 вечера. В 8 меня сменяла Надя, приезжая после работы. Вдвоём мы мыли и переодевали пострадавшего, меняли постельное. Наволочки, простыни и пододеяльники по графику менялись раз в 10 дней. Одна из нянечек меняла наши каждый раз в свою смену. Но бельё пачкалось каждый день. Я купила в ИКЕА несколько дешёвых комплектов и забирала стирку домой.

Почти каждый день приезжали друзья Берта.

Лежачие мужики, в гипсах, в капельницах и катетерах, скоро перестали меня стесняться. Только один возмущался: «Тебе здесь нельзя! Это мужская палата! Мне не нравится, что ты здесь сидишь!» Каждый раз его вопли сдабривались матюгами и тыканьем. Как-то я не выдержала и обложила его в три этажа, предъявив требование обращаться ко мне на «Вы». Он притих. Берт укорил меня: «Мама, он же больной».

Я тоже больная. Сердце прихватывало всё чаще. Сидеть на табуреточке 12 часов, вздрагивая от малейшего звука, моему здоровью противопоказано. Врачи говорили, что хорошо бы, если бы я находилась при сыне круглосуточно. Это было выше моих сил. Дома ложилась и не могла уснуть. Я почти перестала спать в те месяцы.

К родителям выбралась в конце октября. На выходных с Бертом остались сестра и невеста.

Мама и папа слушали печальный рассказ.

– Мама, я не смогу к вам приезжать. Если получится вот так, на выходных.

– Что делать…

В электричке прикидывала, как ездить к родителям. Просить дочку, работающую за двоих, и посещающую брата, жертвовать редкими выходными? Дома ждал сюрприз. Дочка сломала ногу. Я позвонила маме: «Не знаю, когда теперь к вам приеду. Держитесь» – «А мы что, мы ничего. Продукты есть, дома тепло».

Илья Муромец лежал на печи 33 года. Мой байкер лежал на спине 33 дня. Врачи говорили, что это на полгода, не меньше. Ходить сможет года через два.