Искра в сердце

Оставив сердце в Иерусалиме,
Бежать в Гавану, Тегусигальпу,
Надеясь, время обеты снимет,
Пить эту жизнь не глотками – залпом!

Потерь, падений не счесть на карте,
Где нас ровняли под всех, кроили,
Но поднимались мы многократно,
Чтоб просиять – в Кордове, Каире.

И в этой жизни – сильна десница,
Пока язык не присох к гортани,
Судьба о встрече с тобой молиться,
Бросаться в бездны воспоминаний.

Куда бы ветром ни заносило,
В каких морях ни срывало парус,
Но сердце бьется в Иерусалиме,
Где песня с небом соприкасалась.

«В бесконечную ночь из холодного мира взирая…»

В бесконечную ночь из холодного мира взирая,
Я к тебе возвращаюсь, твое одиночество пью.
Среди сумрачных скал открывается небом Израиль,
Поднимает сознанье над серым кружением вьюг.

И в морозные дни обжигает дыханьем Мегиддо,
Пробуждается память, торосы крушит изнутри.
На отчаянный зов откликается мудрость магида,
Голос тысячи предков с любовью поет, говорит.

Я хватаюсь за жизнь! Ледники перетоплены в слезы.
Пламенеет под сердцем тугая звенящая нить.
Мой нечаянный дар для того был задуман и создан —
Искупительный север с восточной звездой породнить.

«Я знаю, кто спираль судьбы исправил…»

Я знаю, кто спираль судьбы исправил,
Пути чужой кометы искривил,
Когда горел и плавился Израиль
В твоей холодной северной крови,

И ты боролся с небом, как Иаков,
Не принимал возможности иной…
Я в мириадах ангелов и знаков
Стояла молча за твоей спиной.

Уже казалось, неизбежно – падать,
Я никогда тебя не подниму…
Но дух сиял, как горняя лампада,
В бреду и страсти, в муках и в дыму.

И все попытки сдаться были тщетны,
Господь провел среди валов и льдин
К одной любви, его земле заветной,
Которая открылась впереди.

«Мир – открытым сердцам и распахнутым небу шатрам!..»

Мир – открытым сердцам и распахнутым небу шатрам!
Свет великой любви бесконечным потоком рассеян.
Бродят хмурые тени по древним библейским холмам,
Воскрешая на ощупь молитвенный путь Моисея.

Из источника в скалах задумчиво брызнет вода,
Восхищенный свидетель ударов змеиного жезла.
О блуждающих звездах пустыня грустит иногда:
Идумейская боль глубины сопричастья, блаженства.

Тот отрезок судьбы мне божественной милостью дан,
Чтобы пропасть паденья утраченной силой восполнить.
Через многие скорби вернуться душой в Ханаан,
По следам праотцов – всех увидеть и вспомнить.

«Ветер режет морщины в медных сумерках моря…»

Ветер режет морщины в медных сумерках моря,
Обнимает прибоем, облака бороздит.
Пусть меня близость неба воскресит и омоет,
Прижимаюсь к Израилю, его теплой груди.

Обо всех вспоминаю, собираясь из пепла
Уничтоженных штетлов, ржавых концлагерей,
Эту музыку нежную в детстве слышала где-то,
По струне моей памяти возвратись поскорей.

Нас навек успокоят ночи теплые, длинные,
В них блуждает зарницами дальний плач скрипача.
На губах горечь времени и еврейского имени,
Как же трудно о будущем разучиться молчать.

Дым холокоста

«Именам не стереться…»

Именам не стереться.
Даже в черной пустыне —
Пламенеет свеча.