Археология русского интернета. Телепатия, телемосты и другие техноутопии холодной войны

Таким образом, сама идея создания электронной счетной машины возникла в ситуации, когда важной задачей было не отстать от противника. Пределом мечтаний советских конструкторов было сделать ЭВМ быстрее, чем в США, и при этом не хуже. Эта задача с учетом трудностей послевоенной экономики и производства требовала мобилизации значительных ресурсов.

С самого начала главной проблемой для советских инженеров был доступ к материальной базе, от которой зависела производительность ЭВМ: промышленность не выпускала высокотехнологичные детали в нужном количестве, а те, что были доступны, относились к довоенному поколению техники. Помимо этого дефицита была и другая проблема: громоздкая система государственного управления наукой и наукоемким производством не справлялась с нестандартными потребностями зарождающейся отрасли. Поэтому всеми успехами первых советских ЭВМ страна была обязана личным качествам главных конструкторов и их способностям находить уникальные решения. Чаще всего для этого нужно было использовать личные связи, случайно найденные на складе детали, рекламные проспекты американских компьютеров, обрывочные сведения из западных радиопередач и т. п.

В результате разработчики боролись между собой за ресурсы, и судьба проектов во многом зависела от умения их авторов доносить свои идеи до политических элит и от доступа к дефицитным материалам. Так, например, два главных конструктора первых советских ЭВМ Сергей Лебедев и Исаак Брук при практически идентичной биографии и похожих достижениях занимают в истории советских компьютеров совершенно разные позиции. Они оба родились в 1902 году и умерли в 1974-м, в 1920-е закончили один и тот же Московский энергетический институт, во время Второй мировой войны занимались совершенствованием военной техники, а в 1951 году с разницей в несколько недель представили комиссии два первых советских компьютера. При этом Сергей Лебедев получал финансирование напрямую от государства, что позволяло ему строить мощные суперкомпьютеры, а проекты Исаака Брука были локальными и финансировались Академией наук. Лебедев считается отцом советских компьютеров, а Брук – лишь одним из ряда советских кибернетиков.

Проект Лебедева, хорошо интегрированный в научную и производственную инфраструктуру, основывался на элементах, которые умели производить в СССР. В отличие от Лебедева, Исаак Брук не имел больших связей, у него был только академический бюджет и команда из выпускников МЭИ. Зато как военный инженер Брук имел доступ к трофейным фондам, благодаря чему его М-1 была не полностью ламповой, а частично строилась на полупроводниках (“купроксах”), вывезенных из Германии в 1945 году. Вот как вспоминал об этом один из инженеров команды Брука Михаил Карцев: “В начале 1950 года среди имущества, привезенного с трофейного склада, была обнаружена странная деталь… Ее назначения и происхождения долго никто не мог понять, пока не сообразили, что это миниатюрный купроксный выпрямитель. Эта деталь была по достоинству оценена, и М-1 стала первой в мире ЭВМ, в которой все логические схемы были сделаны на полупроводниках”[16 - Малиновский Б. История вычислительной техники в лицах… С. 182.].

Смекалка и неформальный подход позволили Бруку построить машину и представить ее всего на две недели позже Лебедева, однако это не помогло ему вписаться в истеблишмент. Создав еще несколько машин первого поколения, Брук в конце концов переключился на административную работу, изредка публикуя статьи по теории машин, а Лебедев до конца дней продолжал создавать флагманские модели советских ЭВМ.

Внешняя конкуренция в этой области была устроена чуть более сложным образом. Деятелям советской радиоэлектронной промышленности было важно создавать как можно более мощные и стабильные машины, которые затем становились поводом для пропаганды успехов в области передовых технологий[17 - Так, например, в 1955 году на конференцию по электронным счетным машинам в Дармштадт приехала советская делегация, чтобы представить БЭСМ Сергея Лебедева и “Урал” Башира Рамеева. В русских источниках о конференции 1955 года в Дармштадте БЭСМ Лебедева стандартно описывается как “самая мощная в Европе” и упоминается фурор, который вызвал доклад Лебедева и Базилевского. (См., например, Самохин В. П., Мещеринова К. В. “Академик Сергей Сергеевич Лебедев” // Машиностроение и компьютерные технологии, № 06, 2018. С. 18–88.) Американский участник конференции тоже описывает чувство удивления – во-первых, от самого факта, что ему удалось увидеть разработчиков из СССР, во-вторых, от характеристик БЭСМ, которая была, по его мнению, “сравнима по скорости и мощности с любой американской или европейской машиной, кроме NORC компании IBM”, а в-третьих – от осведомленности советских разработчиков об успехах американских коллег (Householder A. S. “Digital Computers in Eastern Europe” // Computers and Automation, № 12, 1955. С. 10). Современные немецкие источники уточняют, что БЭСМ была признана “самой быстрой за пределами США на 1952 год” (Computerszene 1955. Heinz Nixdorf Museumsforum, 23.10.2020. https://blog.hnf.de/computerszene-1955/ (https://blog.hnf.de/computerszene-1955/)). А в статье Сеймура Гудмана, посвященной развитию советских компьютеров, говорится, что БЭСМ в Дармштадте “была признана (в том числе американскими спецслужбами) одной из наиболее мощных машин в континентальной Европе” (Goodman S. “The Origins of Digital Computing in Europe” // Communications of the ACM, September 2003, Vol. 46, № 9. P. 21–25). Скорее всего, под мнением американских спецслужб имеется в виду та самая публикация Хаусхолдера – единственного американца – свидетеля презентации Лебедева. На самом деле уточнение статуса БЭСМ среди других современных ей машин продолжается до сих пор, и выяснить, каким был вердикт других участников конференции в Дармштадте и был ли он вообще, уже практически невозможно.]. Важнейшими критериями этого успеха были скорость и объем памяти ЭВМ, в то время как вопрос оригинальности разработок никого в СССР не волновал. Это вполне объяснимо, учитывая информационную изоляцию и исключенность из мирового рынка. Во-первых, даже если бы западные разработки были доступны, отечественная материальная база не давала шансов приблизиться к ним. Кроме того, условия, в которых функционировала социалистическая экономика, делали проблему авторских прав и связанной с ними коммерческой выгоды фактически нерелевантной. Проще говоря, не было ничего зазорного в том, чтобы следовать западным технологиям, если это служило общему делу: укреплению экономики и обороны своей страны. В результате единственной действительно оригинальной разработкой в СССР стала ЭВМ “Сетунь”, созданная в конструкторском бюро МГУ в 1959 году. “Сетунь” основывалась не на двоичной, а на троичной логике, разработанной Львовско-Варшавской математической школой в 1917 году. Однако эта ЭВМ так и не стала революционной: мировая компьютерная индустрия продолжала и до сих пор продолжает строить компьютеры на основе двоичной логики.

Тем временем вопрос авторских прав всерьез волновал американскую сторону. Один из конструкторов ENIAC, Герман Голдстайн, например, был полностью уверен, что Сергей Лебедев каким-то образом скопировал американское изобретение[18 - Stern N. “Herman Goldstine Interview” // The Center for the History of Information Processing, 11 August 1980. Charles Babbage Institute, University of Minnesota. http://conservancy.umn.edu/bitstream/11299/107333/1/oh018hhg.pdf (http://conservancy.umn.edu/bitstream/11299/107333/1/oh018hhg.pdf).]. “Принципы Лебедева”, на которых строилась МЭСМ, сильно напоминали “принципы фон Неймана”, лежащие в основе нескольких поколений американских компьютеров: двоичное кодирование, последовательность исполнения программ, хранение программ и данных в одном месте и так далее. Позже, в 1959 году, Лебедев в составе советской делегации ездил в США и посещал среди прочих компанию IBM, а после этого регулярно получал литературу от американских коллег[19 - Иванова Е. “Сергей Лебедев: предметы и документы” // Политех, 13 мая 2014. https://polymus.ru/ru/news/blogs/channels/8116-rossiyskie-deyateli-nauki-i-tehniki/8360/.]. Однако документы, которые подтверждали бы прямую связь между советскими и американскими компьютерами, по крайней мере до середины 1960-х, не известны.

Следующие модели ЭВМ первого поколения разработчиков Сергея Лебедева, Исаака Брука и Башира Рамеева увеличивали быстродействие и переходили от ламповой элементной базы к полупроводниковой. Информации о том, как устроены западные компьютеры, становилось чуть больше – разработчики заказывали ее в спецхранах, где для них переводили специализированные западные журналы[20 - Об этом, в частности, вспоминал Юрий Рогачев, сотрудник лаборатории Исаака Брука, член команды проектировщиков одной из первых советских ЭВМ “М-1”, а позже – главный конструктор М-13. Рогачев Ю. Вычислительная техника от М-1 до М-13 (1950–1990). М.: НИИВК, 1998.]. Однако дефицит материалов сохранялся, и отставание от американской компьютерной индустрии увеличивалось.

Болезнь роста: переход в режим копирования

Мировая индустрия перешла на третье поколение компьютеров на интегральных схемах. В это время советские ЭВМ, по отдельности полезные в оборонной промышленности и гражданской экономике, имели совершенно разную архитектуру и устройство. Кроме того, переход к третьему поколению был невозможен без международной кооперации, из которой СССР в условиях холодной войны был выключен. В 1964 году фирма IBM представила первую построенную на интегральных схемах машину – IBM-360. Это дало толчок к большой дискуссии в СССР об унификации всех разработок и о создании Единой системы ЭВМ (ЕС ЭВМ, или “Ряд”). Среди участников дискуссии, которую организовало Министерство радиопромышленности, были конструкторы ЭВМ первого и второго поколений Лебедев, Брук и Рамеев, а также чиновники Госплана и самого Министерства. Внутренняя конкуренция между разными институтами и КБ продолжалась, но одновременно увеличивалось и отставание советских разработок от западных. Поэтому дискуссия велась не о том, нужно ли в принципе переводить все разработки на единую систему, и даже не о том, нужно ли копировать западные модели, а о том, какой именно западный компьютер взять в качестве образца для ЕС ЭВМ.

Обсуждался выбор между тремя производителями: американской IBM, западногерманской Siemens и британской ICL. Компания IBM была заинтересована в сотрудничестве, но не смогла получить разрешение от американского правительства, поэтому не передала в СССР ни машину, ни сопутствующую документацию. Башир Рамеев начал вести переговоры с британской фирмой ICL, которая неожиданно продемонстрировала большой энтузиазм, пообещав продать несколько машин, доставить документацию и даже обучить советских специалистов работе на ней. В компании ICL были готовы пойти на нарушение ограничений CoCom, потому что видели серьезную выгоду в захвате большого восточноевропейского рынка и последующей победе в мировой конкуренции над IBM.

При этом компьютер System 4 компании ICL был не оригинальной разработкой, а копией американской машины RCA Spectra 70 (Radio Corporation of America), которая, в свою очередь, была клоном IBM-360[21 - Lavington S. Moving Targets: Elliott-Automation and the Dawn of the Computer Age in Britain, 1947–67. Springer Science & Business Media, 2011. P. 457.]. Фактически советские разработчики стояли перед выбором – копировать одну и ту же машину в сотрудничестве с компанией-производителем или же без него. Учитывая, что в System 4 были использованы американские технологии, компания ICL, готовясь к продаже СССР своей машины, запросила США о разрешении. В записке ЦРУ от 1971 года сообщается, что ICL получила отказ, однако проигнорировала его[22 - ICL Computers for the USSR. Central Intelligence Agency. FOIA Collection. 0000969851. Washington: CIA, January 1, 1971. https://www.cia.gov/library/readingroom/docs/DOC_0000969851.pdf (https://www.cia.gov/library/readingroom/docs/DOC_0000969851.pdf).].

Проект ЕС ЭВМ касался всех стран Варшавского договора, и важнейшим партнером СССР в этой области была ГДР, в которой на момент дискуссии уже начали клонировать непосредственно IBM-360. Поэтому в результате в 1969 году было принято решение о создании единой серии компьютеров, основанных на архитектуре IBM-360 – в отсутствие документации, нужных элементов и какой-либо помощи со стороны компании-разработчика. В течение нескольких лет финансирование собственных разработок в СССР резко сократилось и все деньги на вычислительную технику были направлены на создание Единой системы электронных вычислительных машин (ЕС ЭВМ)[23 - Малиновский Б. История вычислительной техники в лицах… С. 78–80, 234–235.]. Первый компьютер из серии ЕС был выпущен в 1971 году, последний – в 1998-м. По воспоминаниям очевидцев, они сильно проигрывали не только американским оригиналам, но и собственным советским разработкам, например, БЭСМ-6 Сергея Лебедева. В результате этого решения конца 1960-х энтузиаст унификации советских ЭВМ и сотрудничества с Великобританией Башир Рамеев уволился с поста заместителя главного конструктора ЕС ЭВМ. Лебедев отстоял самостоятельность своего Института вычислительной техники и продолжал делать БЭСМ. Большая часть остальных разработчиков в России и других странах бывшего СССР считают, что именно этот момент стал переломным для кризиса советской компьютерной индустрии.

Цифровая империя: проекты всесоюзной компьютерной сети

В отличие от проектирования и производства ЭВМ советская кибернетика смогла выйти из догоняющего режима. Первоначальная идея теории управления принадлежала американскому математику Норберту Винеру. Советские компьютеры, без которых было невозможно строить кибернетические системы, сильно отставали от американских. И тем не менее советская кибернетика породила свою собственную, оригинальную и мощную техноутопию.

С середины 1950-х до середины 1960-х события происходили очень быстро. Ключевой фигурой перехода от строительства отдельных ЭВМ к созданию компьютерной сети стал инженер-полковник Анатолий Китов. В начале 1950-х он работал военным представителем в Специальном конструкторском бюро 245, где в этот момент проектировали первую серийную советскую ЭВМ “Стрела”. В спецхране СКБ-245 Китов нашел книгу Винера “Кибернетика”, увлекся идеей автоматизации управления и начал ее популяризировать, несмотря на официальную критику кибернетики как “буржуазной лженауки”. В 1955 году в журнале “Вопросы философии” вышла статья Китова, Соболева и Ляпунова “Основные черты кибернетики”, после чего она была наконец признана, а в журнале “Природа” – статья Исаака Брука “Об управляющих машинах”. Год спустя Китов опубликовал книгу “Электронные цифровые машины”[24 - Соболев С. Л., Китов А. И., Ляпунов А. А. “Основные черты кибернетики” // Вопросы философии, 1955, № 4. С. 136–148; Брук И. “Об управляющих машинах” // Природа, 1955, № 5. С. 18–26; Китов А. Электронные цифровые машины. М.: Советское радио, 1956.].

В 1959 году Китов отправил письмо Хрущеву с предложением построить компьютерную сеть для усовершенствования системы управления национальной экономикой. Как считают историки советской IT, это письмо повлияло на последующие решения ЦК КПСС, в частности “о внедрении радиоэлектронной техники во все отрасли народного хозяйства”[25 - Кутейников А., Шилов В. “АСУ для СССР: письмо А. И. Китова Н. С. Хрущеву 1959 года” // Вопросы истории естествознания и техники, том 32, № 3, 2011. С. 48–49.]. Однако Китов не был удовлетворен результатами и через полгода после первого письма отправил второе. В нем излагалась подробная программа строительства единой сети. Но поскольку в этом же письме Китов критиковал Минобороны, в котором состоял на службе, его программа не нашла поддержки, а чиновники Минобороны обиделись на критику, и Китов был уволен.

Тем временем кибернетика уже начала свое триумфальное шествие – усилиями Китова и других ученых она из “лженауки” превращалась в теорию управления, пригодную для строительства коммунизма. В конце 1950-х проект Китова и кибернетика в целом активно обсуждаются в Академии наук СССР. В 1959 году Берг, Ляпунов и Китов делают доклад на заседании Президиума, после которого принимается решение о создании Научного совета по кибернетике под председательством Берга.

В 1962 году в статье “Наука величайших возможностей” в журнале “Природа” Берг описывает идею создания компьютерной сети следующим образом: “…В стране намечено построить управление всем народным хозяйством по единой системе, через специально создаваемые для этой цели мощные вычислительные центры, снабженные современными сверхбыстродействующими электронными вычислительными машинами и связанные с планирующими, финансирующими, транспортными и промышленными организациями единой системой так называемой технологической автоматической связи. Это позволит обеспечить получение руководящими органами своевременной полноценной информации о ходе и развитии хозяйственной деятельности в стране и даст возможность оперативно, непрерывно и в наивыгоднейшем режиме управлять им… С такой системой управления не сможет соперничать ни одна капиталистическая система, так как она всегда построена на противоречивых, антагонистических интересах разных групп населения”[26 - Берг А. И. “Наука величайших возможностей” // Природа, № 7, 1962. С. 16–22.].

К началу 1960-х годов по всему СССР стали создаваться лаборатории, институты и отделения кибернетики, появилось целое поколение кибернетиков – теоретиков и практиков, инженеров, физиков, математиков и управленцев. По определению историка советской науки Славы Геровича, кибернетика превратилась в математический дублер всех научных дисциплин: “Включив в кибернетику все применения электронно-вычислительных машин и ссылаясь на ставшее тогда популярным представление о компьютере как объективном глашатае истины, советские кибернетики сумели обезоружить идеологических критиков и провозгласили цель «кибернетизации» всех областей науки”[27 - Герович В. “Интер-Нет! Почему в Советском Союзе не была создана общенациональная компьютерная сеть” // Неприкосновенный запас, № 1, 2011. С. 27–39.].

В начале 1960-х идею Китова подхватывает Виктор Глушков, сменивший Сергея Лебедева на посту заведующего лабораторией вычислительной техники Института математики в Киеве (с 1961 года – Институт кибернетики). В отличие от инженера-электрика Лебедева Глушков был математиком, поэтому возможности кибернетики по улучшению управления в масштабе всей страны волновали его гораздо больше, чем создание компьютеров. В этой смене директоров ведущего советского института кроется символический момент смены системы координат: кибернетик Глушков наследует место инженера Лебедева, поколение “прагматиков” уступает место новому поколению “идеалистов”. Безусловно, в СССР продолжали проектировать и строить компьютеры, обеспечивающие материальную базу для кибернетических идей, но именно кибернетика стала новой техноутопией. И именно Глушкову удалось развить это направление стратегически, создав из прикладной отрасли новую науку о будущем.

Как и проект Китова, суть концепции Глушкова сводилась к созданию и централизации автоматизированных систем управления (АСУ), которые предполагалось установить на всех производствах Советского Союза. Проект назывался Единая государственная сеть вычислительных центров”, или ЕГСВЦ (в начале 1970-х название сменилось на “Общегосударственная автоматизированная система учета и обработки информации”, или ОГАС). За контроль над работой всех фабрик и заводов, а в перспективе и других организаций должен был отвечать специально спроектированный межведомственный вычислительный центр, куда бы поступала и обрабатывалась информация с мест.

Добиваясь финансирования проекта, Глушков объяснял чиновникам его важность потребностями плановой экономики социализма и вытекающими из этого задачами строительства коммунизма. Глушков даже предлагал перейти к электронным платежам, по крайней мере в одной из версий проекта[28 - Историю ОГАСа подробно описывает Бенджамин Петерс (Peters B. How Not to Network a Nation. The Uneasy History of the Soviet Internet. Cambridge, Massachusetts: MIT Press, 2016).]. Сама по себе идея безналичного расчета не была оригинальной: еще в 1871 году американская компания Western Union внедрила систему оплаты по телеграфу[29 - Standage T. The Victorian Internet: The Remarkable Story of the Telegraph And the Nineteenth Century’s On-line Pioneers. New York: Walker, 2007. P. 119.], не говоря уже о кредитах, чеках и других системах виртуальных расчетов, историю которых можно проследить вплоть до древних цивилизаций. Однако концепция электронных платежей Глушкова не существовала сама по себе, а была частью его большой утопии электронного социализма, за которым логично следовал и коммунизм. В отличие от американских компаний, внедряющих электронные платежи для стимулирования покупок, Глушков создавал свою систему с мыслью вовсе отказаться от денег. По крайней мере тогда, когда на смену его версии электронного социализма придет коммунизм.

Можно сказать, что этому проекту идеально подходило сталинское определение кибернетики как “империалистической утопии”, только уже не буржуазной, а социалистической. Это была концепция централизованного управления, доведенного до машинного совершенства, объективного и безошибочного. С помощью автоматизированных систем можно было получить контроль над всей территорией советской империи, независимо от масштаба объектов и их удаленности от Москвы.

Кризис середины 1960-х, о котором шла речь выше, коснулся не только компьютерной индустрии, но и проекта компьютерных сетей. Только в области проектирования и производства ЭВМ он был в большей степени связан с внешнеполитическими проблемами, а проект ОГАС, по крайней мере формально, не был реализован по экономическим причинам. В начале 1960-х в СССР стали готовить давно назревшие экономические реформы, которые должны были коснуться в первую очередь управления и планирования хозяйством. На этом фоне идея общегосударственной информационной системы заиграла новыми красками: потенциально кибернетика могла избавить социалистическую экономику от проблем громоздкого и запутанного планирования, которое не справлялось со своими задачами. В 1962 году Глушков представил концепцию ОГАС Алексею Косыгину, на тот момент заместителю председателя Совмина СССР, и заручился его поддержкой. В 1963 году при Госкомитете по науке был организован научный совет по внедрению математических методов и вычислительной техники в народное хозяйство. Совет возглавил Глушков, а его рядовым членом стал Анатолий Китов. В 1964 году они представили предэскизный проект сети Косыгину, но после критики со стороны Госстата и других учреждений он вернулся на доработку[30 - Кутейников А., Шилов В. “АСУ для СССР…”].

Однако когда пришло время выбирать модель экономической реформы, Косыгин предпочел дорогостоящему проекту Глушкова концепцию “либеральных экономистов”. Впервые она была сформулирована профессором кафедры статистики и учета из Харькова Евсеем Либерманом в 1962 году, поэтому на Западе реформы называют “либермановскими”, а не “косыгинскими”. В основе идеи Либермана лежала частичная демократизация и либерализация экономической системы, поэтому идеологически она противостояла ОГАСу, фундаментом которого была, наоборот, идея тотальной централизации и контроля. Соавторы реформы, экономисты Виктор Белкин и Игорь Бирман, не были принципиально против Глушкова или компьютеризации экономики, но считали затраты на ОГАС бессмысленными, пока не будут решены более базовые проблемы инфраструктуры: “Можно построить компьютерные центры и придумать прекрасные алгоритмы, но из этого ничего не выйдет до тех пор, пока транспортные организации считают километры в тоннах”[31 - Ellman M. Planning Problems in the USSR: The Contribution of Mathematical Economics to Their Solution 1960–1971. Cambridge University Press, 1973. P. 10.].

В конце 1960-х, когда становится известно о запуске компьютерной сети Арпанет, ЦК КПСС возвращается к вопросу о единой сети. На протяжении 1970-х проект ОГАС редактируется, к 1980 году готов его эскиз, однако, так и не получив ни официального одобрения, ни отмены, он перестал продвигаться и к середине 1980-х сошел на нет. Новая волна экономических реформ и постепенное истончение железного занавеса привели в конечном счете к переходу на американские сетевые технологии. А Глушкова и Китова, пока проект ОГАСа редактировался и пересматривался, пригласили работать над локальными сетями – в частности, военными. Благодаря их деятельности Министерство обороны СССР перевело подчиненные ему подразделения на АСУ еще в 1970-е годы.

В своих воспоминаниях, записанных в начале 1980-х годов, Глушков оценивал стоимость проекта ОГАС в 20 миллиардов рублей, но упоминал, что разработчики предусмотрели самоокупаемость затрат по его созданию. “Но наши горе-экономисты, – говорит Глушков, – сбили Косыгина с толку тем, что, дескать, экономическая реформа вообще ничего не будет стоить, т. е. будет стоить ровно столько, сколько стоит бумага, на которой будет напечатано постановление Совета Министров, и даст в результате больше. Поэтому нас отставили в сторону и, более того, стали относиться с настороженностью. И Косыгин был недоволен”[32 - Малиновский Б. История вычислительной техники в лицах… С. 160.].

От электричества к электронике: апгрейд революционной утопии

Провал ОГАСа не стал провалом кибернетической утопии. В этом нет ничего удивительного, ведь он был лишь одним из ее продуктов – грандиозным и политически значимым, но не единственным и даже не главным. Слава Герович и Бенджамин Петерс, автор книги по истории советских компьютерных сетей “Как не построить национальную сеть” (How Not to Network a Nation