Недоставленное письмо

Наконец «морпех» произнес: «Здравствуйте! Вы, очевидно, только что приехали?» Оторопевшая Нина, молча, кивнула и протянула ему свой пропуск. Мужик внимательно изучил «документ» и со словами «Добро пожаловать, Нина Николаевна!» пропустил Нину в свои владения. И строго добавил ей вслед: «Только без фанатизма! Шторм начинается!»

«Да, пожалуй, он не просто «морпех», а прямо-таки сержант доблестного американского флота!» – усмехнулась про себя Нина, пристраивая свой рюкзак на свободное пляжное (как потом выяснилось, не самое удачное) место, и, вспомнив напутствие «сержанта» про шторм, стала торопливо переодеваться в купальник. Но подбородок с ямочкой, пять минут назад маячивший на уровне ее глаз, не давал покоя – куда там Кевину Костнеру, главному старшине морских спасателей! Она небрежно кинула майку и брюки рядом с рюкзаком (все равно стирать после поезда) и, как девчонка, повизгивая от восторга, бросилась в море! Вот оно, счастье отпускников!

Без фанатизма у нее не получилось: верных полчаса Нина качалась на волнах где-то в окрестности буйка, и постепенно ее сносило все дальше в море. А когда она, наконец, решила возвращаться и повернула к берегу, то увидела, как «морпех» что-то кричит ей в рупор (слов разобрать из-за шума волн она не могла) и показывает свободной рукой куда-то в сторону Турции. Нина оглянулась – ее настигала огромная волна: не девятый вал, конечно, но как накроет, мало не покажется! Набрав воздуха в легкие, она попыталась «поймать» стремительно надвигавшуюся мощную волну, но немного не рассчитала, и та все-таки накрыла ее с головой.

Когда Нина вынырнула на поверхность и бросила взгляд на волнорез, где минуту назад стоял спасатель, то увидела как тот, бросив свой рупор, сломя голову несется вниз, к воде. Тут женщину снова накрыло волной, и следующий раз ей удалось вынырнуть уже на акватории пляжа. Вся в песке и водорослях с головы до ног, с красными глазами, Нина, пошатываясь от усталости, выбралась на берег. Ей навстречу шагнул «морпех», выражение лица которого не сулило ничего хорошего. Нина ожидала, что на ее мокрую голову сейчас обрушится солидная порция крепчайшего мата, и готовилась безропотно принять кару – в общем-то, она ее заслужила. Но мужик, скрипнув зубами, только бросил со злостью: «Я же просил – без фанатизма!» и протянул ей слегка подмокший рюкзак.

Нина оглянулась в поисках своей одежды – у самой стены, подальше от воды мокрой грязной кучкой лежали ее вещи, выловленные из моря спасателем или просто кем-то из отдыхающих – мир не без добрых людей. Она вздохнула и поплелась под душ: ничего себе – начался отпуск! На ее счастье, полотенце в рюкзаке оказалось сухим, телефон тоже не пострадал, так что можно было считать, что она отделалась легким испугом.

Когда закутанная в полотенце, но все равно дрожащая от холодного душа Нина поднялась на набережную, выяснилось, что автобус, отвозивший отдыхающих в пансионат к обеду, уже ушел. Тащиться вверх по лестнице с мокрой одеждой в руках, распугивая своим видом всех встречных, было немыслимо – она беспомощно озиралась вокруг в поисках такси или просто попутной машины, которых, конечно же, поблизости не было: въезд на набережную был разрешен только по пропускам. Вдруг за ее спиной раздался голос сменившего гнев на милость «морпеха»: «Я могу подвезти вас до пансионата».

«Буду вам очень признательна», – пролепетала Нина в ответ, и пошла следом за спасателем, который, не оглядываясь, направился к стоящему в тени одного из деревьев черному трехдверному «Паджеро». Она готова была поклясться, что мощный джип слегка подпрыгнул от радости на своих упругих колесах, когда его хозяин нажал на кнопку брелка, открывая машину, – так походил автомобиль на огромного черного ротвейлера, заждавшегося прогулки. Между тем «морпех» любезно распахнул перед Ниной дверь джипа и, забрав у нее из рук мокрые вещи, положил их в багажник.

Несмотря на то, что машина стояла в тени, ее салон прилично нагрелся: в другое время Нина ойкнула бы, коснувшись горячей кожи сиденья, но на этот раз она только блаженно вздохнула – наконец-то тепло! Спасатель, коротко взглянув на свою пассажирку, усмехнулся и уже совсем мирным тоном произнес: «Разрешите представиться, Нина Николаевна – Алексей Сергеевич, можно просто Алексей». Нине ничего не оставалось, как ответить: «Очень приятно! Можно просто Нина». И, не удержавшись от ехидства, сказала: «Какая машина! Вы спасли благодарного миллионера или крымские спасатели так хорошо зарабатывают?».

Ну, что вы, какие миллионеры на пляже «Дружного», здесь скорее можно встретить налогового инспектора! Кстати, вы случайно не принадлежите к числу этих достойных людей? Вопросы провокационные задаете…

О, нет! Я – всего лишь скромный инженер, на мою зарплату такого красавца не купишь, – вздохнула Нина: при всей любви к своему собственному джипу она не могла не признать очевидного превосходства автомобиля, в котором сидела.

Могу вас уверить, что на зарплату спасателя – тоже. Эта машина – остаток прежней роскоши, – загадочно произнес Алексей.

То есть вы получили наследство, а спасателем работаете по призванию? – продолжала допытываться Нина.

В общем-то, согласитесь, профессия уважаемая, и хотелось бы присвоить себе столь благородное призвание, чтобы выглядеть рыцарем в ваших серых глазах, но все гораздо прозаичнее: в один прекрасный день… Впрочем, это довольно длинная история, а мы уже приехали, так что предлагаю продолжить наш разговор как-нибудь в другой раз в более подходящей обстановке, – Алексей остановил машину у самых дверей пансионата и повернулся к своей пассажирке, ожидая ответа.

Хорошо! Спасибо за все! – с этими словами Нина выскользнула из салона гостеприимного джипа, не забыв прикрыться полотенцем, чтобы не смущать своим видом спокойствия отдыхающих, уже собравшихся в ожидании обеда на площадке перед входом в столовую.

Но прибытие Нины в пансионат на машине спасателя не осталось незамеченным: пока Алексей доставал из багажника ее пожитки, она успела перехватить такой взгляд диетсестры, стоявшей в позе Наполеона на пороге столовой, что слова вежливого прощания с благородным «морпехом» так и не прозвучали. Нина только молча кивнула, прижала к себе комок мокрых вещей и быстро вошла в прохладный холл пансионата. Подойдя к лифту, она обернулась: Алексей о чем-то разговаривал с «работницей питания», и, судя по мимике собеседников, предметом их беседы вряд ли могло служить меню предстоявшего обеда.

Еле успев до обеда принять душ и наскоро выстирать вещи, Нина торопилась в столовую. Освобожденные от песка и водорослей только что вымытые волосы она решила спрятать под капюшоном – сушить их было уже некогда, а возле «Дружного» ветер дул в любую погоду – высота! Вместо любимых просторных штанов-карго ей пришлось надеть узкие бледно-голубые джинсы, которые планировалось пустить в ход, когда под воздействием прогулок и купаний исчезнет пара килограммов веса, но события разворачивались таким образом, что процесс смены имиджа приходилось форсировать.

Нина спешила, но с трудом натянутые на слегка влажное тело джинсы немного сковывали движения, когда она доставала из чемодана мокасины – сандалии, заботливо выловленные «морпехом» из морской пучины, сушились на лоджии. Белая майка, хранившая складки после суточного лежания в багаже, не доходила до пояса джинсов, как Нина ни старалась ее опустить. Ну и ладно, в конце концов, это всего лишь обед в крымском пансионате, а не прием у английской королевы!

Накинув капюшон и запахнув полы кофты, Нина быстрым шагом пересекала холл, когда у самых дверей столовой ей преградила путь давешняя собеседница Алексея. «Вы опаздываете! – констатировала она и добавила мстительно, – Никто ничего разогревать не будет – здесь вам не ресторан! И не задерживайте персонал: ровно в три часа мы закрываем столовую!» «Хорошо!» – уронила Нина, и, обойдя выдающийся бюст, направилась к своему столику.

Несмотря на то, что борщ действительно был чуть теплым, а котлета с небрежно брошенной на тарелку ложкой гречневой каши и вовсе холодная, Нина пообедала с аппетитом: купание в шторм отнимает немало сил. Из окна столовой было видно, что волнение моря только усилилось – белые «барашки» увеличились в размерах, но солнце припекало совсем по-летнему. Нина согрелась, и ее длинные волосы наконец-то просохли. Сбросив капюшон, она оглянулась: в зале, кроме нее, никого из отдыхающих не осталось, только за ближайшим к кухне столиком собирались обедать работники пищеблока.

Вспомнив «строгое предупреждение» диетсестры, Нина встала из-за стола, сняла свою кофту, повязала ее вокруг талии, взяла гроздь винограда, одиноко лежавшую в вазе, и направилась к выходу. Чувствуя, что в спину ей упирается взгляд «работницы питания», Нина шла, не торопясь, нарочито покачивая бедрами, расправляя свободной рукой блестевшие в лучах послеобеденного солнца волосы. Ее раздражала и одновременно забавляла, в общем-то, ничем не мотивированная ревность женщины, которая, похоже, была немногим старше Алены.

Поворачивая ключ с тяжелым брелком в замке двери своего номера, Нина думала только о том, чтобы сразу же лечь в кровать: событий для первого дня отдыха произошло уже более чем достаточно, а он, этот день, еще не закончился – впереди целый вечер, так что поспать не мешало. После обеда, каким бы он ни был, Нину слегка разморило, но как только ее голова коснулась подушки, сон как рукой сняло. Выражение лица диетсестры не давало ей покоя: стоило сомкнуть веки, как в памяти всплывало другое лицо с точно таким же выражением, в котором уязвленное самолюбие странным образом смешивалось с чувством абсолютного превосходства над предполагаемой соперницей. Давным-давно, в последнее лето детства с Ниной случилась История…

Справедливости ради следует признать, что Иван был прав, упрекая жену в чрезмерном увлечении фильмом Чухрая – Нина действительно очень любила «Чистое небо», причем любила с детских лет, с того самого торжественного просмотра в кинозале «Совэкспортфильма» в Амстердаме. Конечно, восприятие картины менялось с течением времени: то, что было совершенно непонятно в детстве, постепенно прояснялось, одни эпизоды уходили в тень, другие, наоборот, выступали на первый план с пронзительной яркостью – Нина знала фильм почти наизусть. Но все равно, слезы выступали у нее на глазах каждый раз, когда на экране военный эшелон проносился мимо толпы женщин, собравшихся на перроне в напрасной надежде хотя бы на минуту увидеть своих мужчин – отцов, братьев, мужей или просто любимых…

Став взрослой, Нина честно признавалась себе, что еще в школьные годы образ Мужчины Ее Мечты воплотился в Алексее Астахове. Нет, она никогда не была влюблена, как часто случается с подростками, в артиста Евгения Урбанского, хотя за его работами следила с интересом и была потрясена трагической гибелью. Но история Любви, рассказанная в фильме, надолго стала для Нины эталоном этого чувства, а героиня Дробышевой Сашенька Львова – идеалом Женщины. Именно Сашеньке девочка подсознательно стремилась подражать, и то обстоятельство, что имя Дробышевой – Нина, только поддерживало такое стремление.

Не вполне осознанное желание походить на героиню «Чистого неба» привело к тому, что никто из одноклассников не привлекал внимания Нины – они казались ей сущими детьми. А в результате влюбилась она в соседа-студента, Валерку Старостина, и случилось то, что в семье Рукавишниковых называлось «Историей», причем слово это произносилось всегда слегка пониженным тоном, как бы немного секретно.

Строго говоря, Валерка был соседом Нининой бабушки, Агриппины Алексеевны, которая жила в подмосковном городке Энске на Почтовой улице. Именно там проводила Нина почти все свои летние каникулы, пока училась в школе. Гостить у бабушки девочка любила, несмотря на довольно спартанские условия, во всяком случае, по сравнению с московской квартирой, – Агриппина Алексеевна жила в деревянном двухэтажном доме с двумя подъездами, отопление было печное, вода в колонке на дворе, там же и сортир. Но зато у бабушки была отдельная квартира, окна которой выходили в маленький палисадник, где по весне бушевала сирень, летом цвела бестолковая толпа разноцветных ромашек, а осенью выстраивались в ряд гордые гладиолусы.

Отсутствие удобств юную Нину нисколько не смущало: подумаешь, нет душа – вон оно, озеро, рукой подать, стоит только спуститься вниз по деревянной лестнице, которой и заканчивалась улица Почтовая. Озеро было небольшим, но в те времена довольно чистым: в нем били ключи, и местные жительницы полоскали там белье с мостков. С этих же мостков можно было и окунуться, а если мало покажется, то бегом по тропке через поле, а там река, на берегу которой можно провести целый день, пока голод домой не загонит. Но это все летом, а зимой…

Зимой палисадник почти до самых окон заваливало снегом, на стеклах частенько возникали морозные узоры, и так уютно было смотреть, как ловко бабушка топит печь, слушать, как потрескивают в топке поленья, как шипит, закипая, чайник на чугунной плите. Зимние каникулы гораздо короче летних, и такая жизнь не успевала наскучить Нине. Однако бабушке все эти занятия романтичными не казались, и поэтому с возрастом Агриппина Алексеевна все чаще предпочитала проводить самый холодный месяц в гостях у сына, в Москве. Там и Новый год встречать веселее, и в зимнюю стужу дрова жечь утро-вечер не надо.

Но, как говорится, «готовь сани летом»… В то последнее лето детства, когда Нина уже поступила в университет и приехала к бабушке на пару недель в августе, во дворе дома на Почтовой улице во всю шла подготовка к зиме. Старостины купили машину дров, ядреных, березовых, и Валерка вдохновенно колол их, разбивая белобокие кругляши с одного удара напополам. Нина застыла в воротах с тяжелой сумкой в руках, не дойдя до бабушкиной двери – так похож был Валерий на ее любимого Урбанского. Да что там похож, это была прямо-таки сцена из фильма «Коммунист»: те же блестящие от пота широкие плечи, мускулистые руки, держащие топор, который взлетал над кудрявой головой, и даже оставшиеся от отца старые солдатские галифе на узких юношеских бедрах – все совпадало! И пропала Нина…

Закружились-завертелись вихрем оставшиеся деньки уходящего лета: Нина впервые в жизни влюбилась по-настоящему. Ей и раньше нравился Валерка Старостин, но был он до той поры совершенно недосягаем для школьницы с длинными косами, потому что зимой парень учился в Энергетическом институте, а летом работал в стройотряде. Если же оставалась от студенческих каникул неделя-другая, чтобы провести ее дома, в Энске, то днем Валерий старался помочь матери по хозяйству (отца к тому времени уже не было в живых), а вечером отправлялся на танцы. По рассказам его мамы, Клавдии Петровны, изредка заходившей по-соседски к Рукавишниковым, не было отбоя ее сыну от местных девиц, конкурировать с которыми Нине раньше было трудновато.

Однажды после очередного визита Старостиной бабушка, заметив расстроенное лицо Нины, сказала: «Да не слушай ты Клавдию! Все хочет доказать, что ее сын не хуже моего Николая! Ведь она с Колей, с папой твоим, гуляла в молодости, хоть и немного постарше его, ну да после войны, сама понимаешь, девушкам особенно выбирать не приходилось. И вроде поначалу все у них с Колей серьезно было, а потом что-то разладилось. Поссорились – Клавдия, она всегда была с характером! А тут как раз Андрей Старостин демобилизовался – он после войны-то еще в Германии служил. Приехал – фронтовик, герой, красавец: Валерка-то копия отца! Ну, влюбилась Клавдия, поженились они. Папа-то твой поначалу сильно переживал, а потом маму твою встретил, и все у них с Наташей сладилось. А у Клавдии не очень-то счастливо жизнь сложилась: здоровье Андрей на фронте подорвал – два ранения у него было, так что умер он рано, хотя Клавдия ухаживала за ним (медсестра она хорошая, тут уж ничего не скажешь!), до последнего надеялась… Однако, осталась с маленьким сыном на руках. Может, иногда в тяжелую минуту и жалела о своем выборе – отец-то твой выучился, в Москве стал работать, потом за границу его послали. Вот и хочет теперь Клавдия доказать себе и всему миру, что все у нее отлично, не хуже, чем у папы твоего! А чего уж там хорошего…» Продолжать Агриппина Алексеевна не стала, решив, что с внучки достаточно – и так девчонка с соседского парня глаз не сводит.

Но тем летом все изменилось: Нина тоже стала студенткой, и не просто студенткой, а студенткой университета – возможно, именно это обстоятельство заставила соседского парня взглянуть на нее другими глазами. А, может быть, сыграли свою роль темные блестящие Нинины волосы, освобожденные, наконец, из пут девичьих кос и струившиеся по ее узкой спине почти до того самого места, откуда ноги растут… Ноги, кстати, тоже были ничего себе.

Застрекотала старая бабушкина машинка «Зингер» – Нина подрубала одну юбку короче другой. Из старых джинсов вышли отличные шорты, а папину клетчатую рубашку она переделала в блузку, завязав полы узлом над голым плоским животом – лет на тридцать опередив нынешнее модное безумство. И понеслось: пляж, волейбольная площадка, кино и танцы – Нина с головой окунулась в «social life» молодежи города Энска. Две недели пролетели – лето закончилось катанием на лодке по озеру, букетом кувшинок и неумелым поцелуем на крыльце.

С начала учебного года Нина не переставала думать о следующих каникулах – зимних, потому что продолжения завязавшихся отношений с Валеркой практически не было. К бабушке Нина наведывалась нечасто: все-таки учеба на мехмате отнимала много времени и сил, к тому же первокурсников постоянно пугали возможным отчислением в зимнюю сессию. А если и удавалось вырваться в Энск на выходные, то, как назло, именно в эти выходные не бывало дома Старостина.

В результате упорных занятий первую сессию Нина сдала не только на «отлично», но и досрочно, так что вскоре после Нового года у нее начались долгожданные каникулы. Дома еще стояла елка – Рукавишниковы по-прежнему наряжали живую красавицу, хотя Нина давно уже вышла из детского возраста. И все еще гостила бабушка – у нее повысилось давление, и Николай Васильевич боялся отпускать мать в Энск, несмотря на то, что Нина клятвенно обещала во всем помогать Агриппине Алексеевне. В другое время Нина сидела бы под елкой, да распивала чай с бабушкиными плюшками и рассказами о том, «как раньше жили», но в ту зиму ей все это было не в радость.

После Нового года ударили морозы, и бабушка все волновалась, как там ее квартира, не замерзнет ли фикус, да что скажет соседка Клавдия Петровна – мол, топить за двоих приходится, дров не напасешься… От таких волнений давление только повышалось, и на семейном совете было решено отправить Нину в Энск одну – раз уж так все сложилось, чтобы она протопила квартиру, да и отдохнула на свежем воздухе: все-таки Энск – не Москва, где дом в двух шагах от Садового. Нина, не помня себя от радости, собрала сумку, получила из бабушкиных рук ключи от квартиры, выслушала все наставления и с утра пораньше, почти затемно, отправилась в путь.

В Энске морозило еще сильнее, чем в Москве – во всяком случае, так показалось Нине. Быстро сменив свою шубку на бабушкин рабочий тулупчик, она метнулась в сарай, набрала охапку поленьев, прихватила кусок бересты, припасенный заботливой Агриппиной Алексеевной на растопку, и попыталась затопить печь. Но то, что у бабушки получалось легко и просто, как бы само собой, у Нины никак не выходило: береста загоралась, начинали схватываться поленья, и … с легким дымком все гасло. Провозившись около часа, она уже была близка к отчаянию, как вдруг раздался легкий стук в дверь, и, не дожидаясь приглашения, через порог шагнул … Валерка Старостин!

И вот минут через пятнадцать уже уютно гудела растопленная умелыми руками Старостина печка, чайник закипал, и сиявшая от радости Нина накрывала на стол, чтобы угостить соседа московскими гостинцами. Но Валерий сказал, что у него совершенно нет времени – завтра экзамен, и рано утром надо будет ехать в Москву, а вот когда он вернется, непременно заглянет к Нине на огонек. «Но возьми хоть конфет!» – расстроенная Нина протянула парню большой пакет с «мишками», за которыми специально ездила перед Новым годом в Елисеевский гастроном, где отстояла длиннющую очередь. Валерка ухмыльнулся, покрутил головой, как мальчишка, и, забрав горсть конфет, со словами: «Спасибо! Устоять невозможно!» скрылся за дверью.

Старостин не обманул – через день, ближе к вечеру, когда уже совсем стемнело, он снова возник в дверях квартиры Рукавишниковых: «Привет, соседка! У меня «отлично», а ты как здесь справляешься? Не замерзла, Снегурочка?» Истомленная двухдневным ожиданием счастья Нина улыбнулась и сказала, что, в общем, справляется, но от его, Валеркиной, помощи не отказывается. Потом набралась мужества и добавила: «Сегодня Старый Новый год, давай встретим его вместе!» Валерию такое предложение понравилось, и он пригласил девушку подняться к ним в квартиру, потому что там теплее, а его мать, которая работала медсестрой в городской больнице, ушла на дежурство. Но Нина отказалась: не зря же она полдня потратила на салат «оливье», не говоря уже о курице, которую впервые запекала в духовке, а печка – это не газовая плита в московской кухне!

«А если прохладно, то можно еще раз печку протопить…», – не успела Нина закончить фразу, как Валерка рванул к себе наверх и через минуту вернулся, довольный, с бутылкой шампанского в руке. «Вот, осталась одна! – он вопросительно посмотрел на Нину. – Ты, вообще-то, шампанское пьешь? Полусладкое…» Нина в ответ засмеялась, сказала, что, конечно же, пьет, и очень любит. И что, «вообще-то», она уже взрослая!

Напрасно Нина волновалась за свои кулинарные способности: салат у нее вышел не хуже маминого, да и курица получилась вполне съедобной, только вот соли Нина немного переборщила, но Валерий уверял, что именно так он и любит. Шампанское было выпито, разговор потихоньку замер, они сидели у вновь затопленной печки и смотрели на огонь в топке. Ну, чистое «Чистое небо»! Незаметно рука Старостина оказалась на плече у Нины, и она тихонько шепнула Валерке прямо в ухо: «Я так скучала по тебе…»

Было еще темно, когда тихий, но какой-то нервный стук в дверь разбудил Нину. Она осторожно выбралась из-под Валеркиной руки, надела валенки, закуталась в огромную клетчатую бабушкину шаль и пошла открывать. В коридоре стояла разгневанная Клавдия Петровна: «Валерий у тебя?!» Нина не успела ничего ответить, как за спиной у нее появился почти одетый Валерка. «Быстро домой! Да тише иди по лестнице! А то весь дом будет в курсе ваших подвигов!» – соседка уже сбавила тон, только толкнула сына ладонью в спину. «А ты оденься, бесстыдница!» – в сердцах бросила растерянной Нине Старостина и, поджав губы, покачала головой. Потом развернулась и вслед за сыном стала тяжело подниматься по лестнице.