Шапка Мономаха

– А разве князья не женятся на боярских дочках? – снова ринулась в бой Забава. – Ольга-княгиня кем прежде была – дочкой перевозчика из Плескова, а нынче аж святой почитается! Владимир-князь вовсе от холопки рожден! Иные же князья берут себе в жены немытых половчанок, не брезгуют, а у тех всего приданого – стадо вельблудов! Да потом их дочери с этими вельблудами за немецких королей замуж выходят!

Путяте тоже не нравился нынешний брак германского императора Генриха с дочерью киевского князя Всеволода Ярославича. И без того у русских князей с латынскими правителями отношения запутанные, семейные, так еще масла в огонь добавили этой громкой свадьбой. Тому уже, правда, четыре года минуло, и слышно, будто старый Генрих не слишком доволен молодой женой. А вельблуды, на которых Евпраксия увезла свое приданое, верно, передохли давно.

– У меня же в приданом и злато, и сребро, и паволоки, и… и сапожки всякие… и посуда узорчатая… и перины пуховые… – Глаза у Забавы стали изумленно растерянными. – Ну и пусть, что не много всего! Жили бы мы, батюшка, в Киеве, а не в Турове, и тамошнему князю служили, всего бы у меня было вдоволь и в избытке!

– Это как же ты, лань быстроногая, собралась киевскому князю служить? – поднял брови Путята.

– Да ну как… – Забава закусила нижнюю губку, подумала. – А отдай меня замуж за князя, батюшка! Женой ему послужу!

– Эвон куда собралась! И где я тебе такого князя сыщу, чтоб на тебя позарился?

– Чего искать, – Забава гордо вскинула подбородок, – вон князь наш туровский, Святополк, без жены живет.

– Девок на ложе у него хватает, – проворчал Путята, скрывая оторопь, – тебе ли туда стремиться? Я тебе молодого, пригожего жениха найду. Только уж из бояр, не взыщи.

Отроковица примолкла, раздумывая. Потом состроила невинное личико, сложила руки на коленях.

– А правда ль, батюшка, что нашего Святополка на киевский стол не пустят, когда там старый князь помрет?

– Нечего тебе нос в это совать, – нахмурился боярин.

– Что будто бы его в поруб заточат, ежели он захочет в Киеве сесть? – нарочно не слушала отца Забава. – А кто же его не пустит и в темницу посадит, если наш Святополк после своего дядьки, старого Всеволода Ярославича, самый старший на Руси? Князь Мономах, пусть и храбрый воин, да все же младший из внуков Ярослава! Неужто киевские бояре такие злые? То-то князь Всеволод, говорят, уж сколько лет хворый от злости-то боярской.

Воевода сгорбился на лавке, словно пришибленный словами пятнадцатилетней девицы. И откуда набралась всего? Кого подслушивала? Оттаскать бы за волосы после этого, да нельзя – зарок дал пальцем не трогать сироту.

Боярин сам не заметил, как стал подыскивать слова для ответа:

– Всеволод хоть и хворый сколько лет, а нашел силы упечь нашего князя из Новгорода в Туров. Родного брата его, Ярополка, еще раньше убили… Из рода Святославичей на Руси один Давыд остался, но этот богомольник, ему киевский стол и не нужен… Всеслав полоцкий ослабел от войн. Так и выходит, что один Мономах всю власть над Русью возьмет… Но это еще как посмотреть!

Путята Вышатич распрямил спину, потряс грамотой в руке. Забава с любопытством глянула на пергамен, взмолилась:

– Посмотри, батюшка! Ты ведь так умеешь посмотреть, чтоб все стало как нужно. И князя надоумь, если сам не догадается! Не хочется мне всю жизнь прозябать туровской женкой! В Киев хочу, батюшка! А может, с дядькой Янем столкуетесь?..

Воевода в недоуменьи глядел на дочь – пытался понять, отчего это он говорит о княжьих делах с юницей, еще не так давно игравшей в куклы. Видно, глубоко в душе у него засели занозой те княжьи дела.

– Ну вот что. Брысь-ка, Забава Путятишна, в свою светелку, за пяльцы!

Девица покорно поднялась, кротко тупя глаза в пол. Кулачком закрыла смеющиеся уста.

Дверь горницы распахнулась, на пороге объявилась Анфимья, второпях поправляя убрус на голове.

– Путша! Князь к тебе! – Приметив Забаву, мачеха неласково велела: – А ну шасть отсюда!

Забава наскоро подобрала с пола рясна и шмыгнула в сенцы.

– Пояс подай, жена, – распорядился воевода, встав с лавки. – Да мечи на стол все, что в доме съестного есть.

…Туровский князь Святополк был последним из оставшихся в живых сыновей князя Изяслава, некогда княжившего в Киеве сразу после своего отца, великого кагана Ярослава по прозванию Мудрый. По простоте душевной и незадачливости Изяслав дважды терял киевский стол и дважды на него возвращался. Во второй раз просидел на нем недолго, всего полгода. В кровавом споре русских князей, дядьев и племянников, нашел свою смерть от копья. Изяславу наследовал в Киеве младший брат Всеволод, у которого во все его княжение не ладились отношения ни с одним из множества племянников. Молодняк показывал дяде зубы, временами снаряжал против него рати, но Всеволод в итоге управился со всеми. С заратившимися воевал руками своего сына, Владимира. Других посадил на окраинные уделы, третьих сама судьба уложила в сыру землю, а иным досталась чужбина. В конце концов со старшим из племянников, тихим и нехрабрым Святополком, киевский князь решил вовсе не щепетильничать – прислал просьбу освободить новгородский стол для своего внука. Просьба была подкреплена дружиной всего в сотню воинов, но Святополк предпочел не спорить с Киевом.

Туровский князь задевал головой притолоки и растил долгую бороду, ниже груди, однако умом был прост, как и его отец. Советов же от других не любил и принимал лишь по нужде, когда сам не мог решить дела. Увидев князя в своем доме, Путята Вышатич быстро догадался, что приспела самая крайняя нужда.

Пока холопы ставили блюда и наполняли серебряные чарки некрепким медом, Святополк нетерпеливо двигал очами. Воевода отослал челядь и сам плотно притворил дверь.

– На тебе лица нет, князь.

– У меня не только лица, – Святополк наскоро хлебал мед, капая на рубаху с меховой опушкой, – сил моих больше нет! Со всех сторон одолевают, подзуживают… Спрячь меня от ляхов, Путята!

– Да ведь ты сам, князь…

– Знаю, что сам, – отмахнулся чаркой Святополк. – Сам в гости зазвал, сам их речи слушал, сам порубежные червенские города обещал отдать в обмен на помощь. Так это когда было! Когда думал уговориться со Всеволодом по-хорошему. Теперь же он помирать собрался, и вместо него сядет его сынок Мономах. А Володьше ляхами грозить – что псу кость показывать. За ляхов он меня вообще со свету сживет.

– У тебя есть дружина, – напомнил воевода. – И ляхи помогут.

– Не буду с Мономахом воевать! – покривился князь. – Еще не забыл, как он моего брата Ярополка погубил через подосланного убийцу.

– То не он, а волынские Ростиславичи, – осторожно заметил боярин.

– А Ростиславичей кто подговорил? – зычно вопросил Святополк, наливая еще меду. – Уж верно, что он. Матерь мою пленил, в Киев забрал. А она-то… – В горле у князя булькнуло. – Умом на старости тронулась. Грамоты рассылает.

Святополк расстегнул обручье, вынул из рукава свернутый в трубку пергамен.

– Прочти.

Путята Вышатич развернул грамоту, узрел знакомое начертание.

– Княгиня Гертруда пишет, что киевский Всеволод совсем плох… того и гляди отойдет.

– Далее читай. Пишет, чтоб я был наготове и по первому зову выступил на Киев с войском. По первому зову, – фыркнул Святополк. – Такую ж грамоту видел у ляшского воеводы Володыя. Немудрено, если и венгерский Ласло с польским Владиславом по пергамену от матушки получили.

– Немудрено, – сдержанно отозвался Путята. – Племянники все ж княгинины, родня.

– Она бы еще немецкому Генриху отписала – так, мол, и так! – Святополк ударил чаркой об стол. Посудина помялась и была отброшена.

– Генрих женат на сестре Мономаха, – сдержанно заметил боярин.

Князь страдальчески сморщился.

– Хоть ты не поминай об этом… Ведаешь ли, воевода, что створит со мной Мономах, коли дознается об этих грамотках? В поруб засунет и забудет. Как дед Ярослав своего брата Судислава – за одно лишь подозрение в сговоре с данами.

– Князь, – проникновенно сказал Путята, – а если… что если Мономах сам окажется в порубе?

Взор Святополка сделался неосмысленным.

– А кто его туда посадит?

Путята ответил не вдруг.

– Слышал ли ты, княже, чтоб чернь достала князя из поруба?