Охота на Церковь

Женя в халате санитарки спустилась с крыльца и, опершись на перила в самом низу лестницы, улыбнулась ухажеру.

– Здравствуй! – Николай протянул ей веточку, расплывшись в ответной улыбке. – У тебя ночное дежурство? Давай немного пройдемся, если ты не спешишь.

Они пошли по дорожке вглубь парка, держась чуть отстраненно. Все прежние попытки Морозова понемногу сокращать расстояние между ними оканчивались тем, что Женя восстанавливала дистанцию. Уважая в ней силу характера, сопряженную с девичьей осторожностью, он перестал форсировать развитие их отношений.

– Я хочу пригласить тебя в кино. – Морозов любовался профилем девушки. Ее густые темные волосы были забраны под платок, повязанный сзади узлом. – Скажем, послезавтра?

– Смотреть сказки про колхозников или про летчиков? – рассмеялась Женя.

– Можно комедию. «Девушка спешит на свидание» – не видела? Или по Пушкину, про Дубровского.

– Не люблю кино, – призналась она.

– Ну, тогда я приду к тебе домой в гости, – в шутку пригрозил кавалер. – Ты столько рассказывала про своего отца, а я до сих пор с ним не знаком. Может, я напишу про него статью. «Академик из Москвы ведет работу в муромском краеведческом музее». Звучит?

– Папа никогда не был академиком. Его арестовывали по «делу академиков» вместе с другими историками. А когда освободили из лагеря, предложили академическую работу. Но он отказался, и мы уехали в Муром.

Морозов обернулся на звук быстрых шагов позади. Их нагонял крепкого сложения подросток лет четырнадцати, по виду – из самой отпетой шпаны. Недоумевая, что тот делает в больничном парке, Николай перегородил дорогу, закрыв собой девушку. От городской шпаны, даже малолетней, перенимавшей навыки у настоящих бандитов, ожидать можно было всякого.

– Я к ней, – кивнул мальчишка, остановившись. – По делу. Отвали в сторону, фраер.

– Ты его знаешь? – спросил Морозов у Жени. Шпанец казался ему смутно знакомым. – Мелкий и наглый.

– Сашка, говори, не бойся, – сказала девушка. – Коля свой.

– Да кто тут боится-то. – Пацан скривил губы, чтобы выстрелить слюной на дорожку, но передумал. – Отец Димитрий сегодня не может. Поехал спроваживать на тот свет какую-то старуху. Придется вашему коммуняке подыхать без исповеди.

Он все-таки сплюнул, но без шпанецкого шика.

– Что же делать, Сашка? – взволновалась Женя. – Отец Димитрий единственный, кто согласился к нам приходить.

– Коммуняцкое покаяние все равно что честное слово вора. Не верь ему, пускай так дохнет.

Мальчишка почесал напрямую по траве, мимо дорожек, к воротам больницы. Женя стояла, касаясь руками висков. Морозов ничего не понял из их разговора, кроме того, что в диспансере отдает концы чахоточный партиец.

– Ты не представляешь, как тяжело они умирают, – заговорила девушка. – Те, которые без веры, без Бога, без покаяния. Со всеми смертными грехами на душе. Это как с мешком камней на закорках увязнуть в трясине. Смерть от туберкулеза мучительная, агония длится часами. А если умирать без надежды и без прощения…

– Да еще когда руки по локоть в крови… – подсказал Морозов.

– За тот год, что я здесь работаю, мать Серафима… то есть Анна Ивановна, наш врач… Она вернула к вере несколько человек, убедила их исповедаться перед смертью. Мы договорились с отцом Димитрием из Благовещенского собора, что он будет тайком по ночам приходить и совершать в ординаторской таинства. Но из партийных – этот первый. Он не доживет до утра…

Страдания агонизирующего коммуниста Морозова нисколько не трогали. Он вспомнил, откуда ему знаком нахальный шпанец.

– Это же Сашка Анциферов, главарь малолетних бандитов!

– Его мать наша медсестра. Тоже монахиня, как мать Серафима. Сашка парень добрый, отзывчивый. Только жизнь у него была такая, что без кулаков не выжил бы. А потом его просто затянуло в это разбойное болото… Но что же нам делать? – тревожилась Женя. – Где взять священника?

– Парень прав, незачем к коммунисту звать попа, – резко ответил Морозов. – Но если ты так переживаешь из-за него… Только ради тебя! Я схожу в Карабаново, там хороший священник, упрошу его. Отец Алексей Аристархов.

– Отец Алексей мой духовник, – чуть удивленно произнесла Женя. – До прошлой весны он служил на Казанке.

– Вот так мир тесен, – хмыкнул Николай.

– Я сейчас! – крикнула Женя, убегая по тропке. – Только отпрошусь у Серафимы. Тебе не нужно идти в Карабаново, я сама! Дорогу знаю…

– Так я тебя и отпустил одну, – пробормотал Морозов и крикнул вслед: – Буду ждать у ворот.

Свою полуторку он час назад поставил в гараж, и завгар повесил на дверь замок. Идти придется пешком – в сумерках, потом в темноте. Хорошо, если при луне. В обратный путь можно будет сговорить Степана Зимина. Дальний родственник по матери, такой же ссыльный горемыка, как и Морозовы, Степан родне не откажет, подвезет до города на лошади.

Женя обернулась быстро. Прибежала в своем старом летнем пальто, но санитаркин белый платок с головы снять забыла. Сумерки медленно плотнели. Людей на улицах, пока они шли по городу, становилось все меньше. В темнеющих окнах загорались огоньками лампы-керосинки. Женя торопилась и все равно шагала медленнее, чем мог Морозов, если бы отправился один. Не спрашивая разрешения, он взял ее за руку. Ощутил легкое сопротивление, но не выпустил.

– Хотел бы я поговорить с ним.

– С кем?

– С этим вашим коммунистом. Сколько людей они уморили ни за что. Ненавижу их. За всех мужиков и баб, которых они закопали в землю, обрекли на голод и мучение, ненавижу. – Морозов сорвался на тихий, вполголоса, но яростный крик, после которого ночная тишь пустынной улицы, пронизанная шорохами, показалась оглушительной. Через минуту он продолжил, едва сдерживаясь: – А самим-то помирать жутко. Бог ему понадобился, цепляется за жизнь, сволочь!

– Не надо так, Коля, – попросила девушка. – Господь всем нужен, и убийца может покаяться.

– Вам, женщинам, простительно верить в Бога. Вы слабый пол, вам нужна моральная подпорка в этом жестком мире. Да и то не всем, а таким… которые, как ты, и в навозе золото отыщут. Которые любить умеют, по-настоящему, по-человечески. Мужчина и без высших сил проживет.

– Вот и неправда! Святых намного больше мужчин, чем женщин. Князь Владимир, Сергий Радонежский… А Борис и Глеб?! Князь Глеб построил первый храм в Муроме, там теперь Спасо-Преображенский монастырь… то есть был, а сейчас военный гарнизон. В музее, где папа работает, хранятся мощи святых муромских князей. Их уже не выставляют, убрали в запасник, а несколько лет назад люди приходили в музей как в храм. Там в подвале, где ковчежцы с мощами, живет гробовая монахиня, присматривает за ними.