Запах Солнца

Есть такая страна Лампландия. Если вы хотите приехать из весны в зиму, то поезжайте туда, потому что, когда у нас на улице уже весна, там зима, когда у нас лето – там зима, там зима всегда, за исключением праздников.

Туда очень сложно добраться, потому что это так далеко, что ни у одного из операторов не действует Интернет, а стало быть, навигатор.

Добираться туда надо так. Поскольку на карте все дороги прямые, а на деле, когда ты едешь в Лампландию – то шоссе вдруг изгибается под прямым углом, оставаясь все это время собою, и поверить после пяти таких поворотов и ошибочных рулений не в ту сторону в то, что это все – та же самая дорога, ты уже не в состоянии. Потом, когда наконец-то ты буквально наощупь въезжаешь на финишную прямую, то приходиться преодолевать совсем не какие-то 109 км, как указано на знаках, а неприменимый к действительности скоростной режим, который предписывает двигаться со скоростью 80 км/ч, иногда 60, и через полтора часа езды, не понимая, почему ты никуда не двигаешься, ты уже начинаешь считать оставшиеся километры, причем, остатки километров и тут норовят разбежаться из-под пальцев и тебя обмануть – на дорожных знаках они явно смеются над тобой, отставая от показаний километража в машине сначала на один, потом на два, потом на три, – а потом оказывается, что надо ехать еще на целых четыре километра больше.

Дорога тянется вдоль заснеженных озер и все время норовит затеряться в темноте и затерять нас с собой безвозвратно.

Именно поэтому я и была уверена, что коли сейчас так тяжело – то мы с легкостью найдем наш отель, потому что лампландский городок, куда мы едем, должен состоять всего из трех улиц. Но на всякий случай, предвидя заранее фокусы потерявшего дар речи и потерявшего нас навигатора, я специально распечатала две карты с указанием окрестных улиц – побольше с приближением и поменьше, где зеленой точечкой был обозначен наш отель.

Но когда мы въехали поздним вечером в городок, быстро поняли, что названия улиц даже примерно не соответствуют названиям у меня на бумажке, хотя мы поездили и пошарили во всех четырех направлениях.

Приближалась ночь, у нас в машине была наша доченька, которую нужно было уложить в мягкую постель, и перспектива ночевать в машине на неизведанных улицах даже не имела места быть. А дело было еще в том, что в городе в этот час никого уже не было, и когда случайно из темноты мы выудили двух прохожих с собакой и погнались за ними, – после долгого и пристального изучения моих карт лампландская старушка, шевеля губами, наконец разобрала хоть одно ей знакомое название улицы и лишь неопределенно махнула рукой – туда. Следующие трое опрошенных ночных владельцев собак все, как один, показали, что таких мест у них нет и таких улиц они не знают. В последней надежде все-таки добыть для доченьки сегодня мягкую постель, потому что мы уже смирились, что придется ночевать в машине, я обратилась с последней мольбою к навигатору, который вдруг встрепенулся и на чистом русском языке женским голосом мгновенно с нами заговорил: «Двигайтесь на юго-восток, на круговой площади держитесь первого съезда, сверните в него, направляйтесь на север, направо, налево, далее следуйте на северо-запад, налево, налево, потом налево и еще раз налево, ваше место назначения будет слева, левее некуда. Больше за все время нашей жизни в Лампландии он не действовал ни разу.

Дверь в отель открылась нам навстречу сама. Нас ожидала настоящая лампландская красавица в сине-сиреневой шали и с такого же цвета сине-сиреневыми глазами, с заплетенной сбоку русой косой колоском, встретившая нас на русском языке, хоть и немного с лампландским акцентом, и вручила нам наконец-то ключи от той самой комнаты, о которой мы уже и не мечтали. Что характерно, больше ни этой русоволосой красавицы, ни вообще никого мы во всей округе не видели…

Еще немного времени ушло на поиски ближайшего кафе, потому что навигатор к этому времени уже нас безвозвратно покинул, и следуя инструкциям лампландской хозяйки отеля, мы бодро съездили в лес, перед нами выскочил и протрусил через дорогу, тряся ушами, настоящий лампландский заяц, мы дважды повернули налево, как нам было велено, но когда заехали в чащу – оставалось только одно – так же аккуратно, наощупь, не перепутав ни одного поворота, выбраться снова к отелю (ох, уж эти заколдованные места), снова выудить одинокую в темноте местную тетеньку-собачницу (эти собачницы нас спасли) и спросить у нее дорогу по новой. Одним словом, когда в 11 ночи мы сидели в ближайшем (через три км) супермаркете-кафе, где оставался открытым еще салат-бар, наша бедная уставая дочурка уже было сказала: «Мамочка, давай больше сюда никогда не поедем».

Все искупил наш дом и сон.

Когда я бронировала этот отель, мне очень понравилось, что он на берегу озера, описание отеля гласило, что это – бывший дом священника и что у нас будут окна на сад. И вот, когда мы вошли, нас ждало такое уютное, пахнущее настоящим деревянным домом, тепло, незыблемое, как запах огня или хлеба, чистая и такая элегантная комнатка в своей изумительной чистоте и простоте с видом на ночное озеро (и на сад, как оказалось уже с утра). И вот в этом доме начались чудеса.

* * *

Наутро мы проснулись, позавтракали и уже без единой запинки доехали до центра. Все магазины, как выяснилось, были закрыты, в стране были объявлены праздники Ожидания Прилета Первых Птиц – и у входа в каждый магазин стояли кормушки с чипсами «Pringles». Мы не обиделись, мы немножко еще поездили, и, как в озарении, узнавали все вчерашние места, где мы пытались остановится, чтобы вычислить наши координаты – вот тут мы выловили первых прохожих, вот тут у вывески «Julia» (парикмахерская) – вторых, а вот тут настала полная неразбериха, а вот мимо этих домов мы проехали, покружили, вернулись обратно уже в полном помешательстве – перед тем, как нас спас навигатор. Все это было так смешно и приятно, как, наверное, человек при полной потери памяти вспоминает виденные им события и очень удивляется, когда удается как-то их сложить в один ряд. Мы пошли кофе пить, и вот тут и началось самое интересное.

Людей в этот день на улицах не было, поскольку стоял Праздник Ожидания Первых Птиц, людей мы встретили только в кафе, точнее, птиц, которые ожидали людей. Нас встречал большой скворец с черным клювом, сверкнув черными бусинками мудрых и хитрых глаз, он сказал на чистом лампландском языке: «Хей!» – «Хей!» – сказали мы ему.

– А где же все люди?

– А они улетели.

– Мы хотели бы кофе попить.

– А хотите еще и семечек?

– Нет, семечек не хотим, спасибо.

– Ну тогда вот вам жареные грибочки и лук.

На это мы согласились, это было так вкусно, что ничего более вкусного мы никогда в жизни не ели. Кофе у них оказался из кедровых шишек, он отдавал смолой и хвоей и свежим зимним зеленым лесом.

Мы сообщили Скворцу, что приехали сюда купать в аквапарке доченьку, потому что у нее весенние каникулы. Он сказал: «О да, поезжайте, там сегодня плавают мои друзья зайцы и совы, так что вам будет весело».

* * *

Но поразительнее всего был дом, в котором мы оказались. В первое же утро, как только мы пошли на завтрак, а потом мне пришлось вернуться, чтобы сходить за фотоаппаратом, а я очень легко заблуждаюсь и, конечно же, заблудилась и здесь сразу и взошла не на то крыльцо. Я долго искала наш номер на втором этаже, но перед этим внизу я заметила приоткрытую дверь и, конечно же, заглянула, – и уже спешила рассказать своей дочке, что под нами целый зал – настоящая синяя гостиная – как в старые времена – с огромным столом через всю комнату, за которым когда-то собиралось, должно быть, очень много гостей, и у стены стояло настоящее пианино! Наверное, здесь во времена священника были праздничные застолья, улыбки, свечи…

Наконец, я добралась до нашего крыльца, но синяя гостиная так манила меня, что вечером я снова вернулась туда – длинный-длинный коридор – и оказалось, что это место имеет сообщение с нашей половиной; каково же было мое удивление, когда рядом с гостиной я увидела маленькую кухню и в ней в холодильнике – любимый сорт испанского сырокопченого бекона моей доченьки и помидорки черри для нее, сыры д’ор блю и грюйер и мандарины, а также упаковка сливок для кофе – и двухпроцентный зерненый творог, а в ящичке – чай, кофе, сахар, вилочки и ложечки в форме веточек и даже кофемашина стояла у окна.

В гостиной было переливающееся лаком в вечернем свете коричневое пианино с золотой табличкой, на которой было сказано, что его изготовил лампландский мастер в 1908 году, и моя доченька мгновенно выучила «Во поле березка стояла», тему из фильма «Обыкновенное Чудо» и «Миллион алых роз». На пианино лежал томик с церковными гимнами.

Вокруг огромного, цвета темного дерева, стола в центре стояли гнутые, обитые темно-синей парчой с золотыми вензелями кресла, и даже банкетка у стены напротив пианино была такого же цвета. Обои были сине-голубоватые с таким золотым орнаментом, который мы так хорошо знаем по квартирам наших бабушек – такой рисунок обоев был очень распространен в России в богатых домах в советские годы, – но оттого, что здесь он был подсвечен темно-синей на голубоватом фоне тенью справа, то казался трехмерным, выступающим, особенно, при вечернем свете, когда мы так любили зажигать свечи. Да, я забыла сказать: окна с сине-белыми шторами выходили на огромную террасу, сквозь которую то и дело просвечивало солнце и весенний лес, на ней стояли сложенные белые кресла для летнего вечернего чая…

Но чудеснее всего был коридор в нашу гостиную, он был такой длинный и темный, и из него открывалась такая куча запертых ныне дверей, что никак нельзя было понять, во сне это или наяву – казалось, сейчас двери откроются перед тобой – и ты окажешься во сне, пойдешь по лабиринту комнат и навсегда заблудишься – как это во сне часто бывает.

В центре на стене нашей гостиной в красивой старинной потускневшей бронзовой раме висела картина с портретом Господа – благородно-коричневых сепийных оттенков, и входя каждое утро в гостиную, я первым делом приветствовала ее взглядом.

И только к вечеру мы поняли названия здешних чудесных мест, присмотревшись: наш дом назвался «Вилла Первых Грачей», соседний – «Вилла Музыки», дом через сад напротив – «Вилла белых Тюльпанов». Как оказалось, впоследствии, во всех этих виллах, кроме нас, никого не было, мы были единственными обитателями этих прекрасных мест.

Меня не оставляло чувство, что я хозяйничаю в своем сне, но это не сон, неужели можно загадывать свои сны так, что они сбываются наяву. Казалось, что кто-то очень тщательно и с большой любовью подготовился к нашей встрече, или мы случайно наткнулись на необитаемом острове на громадный великолепный дом, который, как могучий прекрасный корабль под синими парусами, величаво несет нас к чудесам…

По утрам, когда мы выходили на улицу, нам оглушал свежий, напоенный весною, воздух, подмерзшие за ночь лужицы на темной гальке дорожек уже жили совсем своей жизнью и пили солнце и струились отблесками ручьев, и самое главное – березки здесь были точно такие же, как у нас – расчесанные на косой пробор, они стелились всеми веточками, внимая голубому ясному небу – совсем, как у нас в России. Песни птиц, их перезвон доносился так же струясь и намекая, как журчание ручейков, и свежесть солнечного тепла трепетала в льдинках лужиц.

* * *

И вот мы приехали плавать в аквапарк. На мой вопрос «Куда девались люди?» Скворец в кафе нам сказал, что ни все спят: лампландцы – это такой народ, что они каждый день придумывают праздники и ложатся спать, и тогда в городе всем заправляют лесные звери и птицы.

В бассейне оказалось: деревья на островах, которые плавали прямо в воде, мороженое, которое подавали на каждом острове, тут были и заморские птицы колибри, мелькающими красными и желтыми искорками хвостиков в прозрачном голубом куполе неба под потолком. Зайцев мы не нашли, они уже поплавали и ушли играть в хоккей, зато были дельфины, золотые рыбки и фламинго, хотя они были не местные, но их пускали по знакомству, у лампландцев был налажен дружественный обмен с Новой Зеландией, да, еще нам, конечно, было интересно узнать, почему так называется страна Лампландия – и большой пеликан нам объяснил, что, когда люди просыпаются после праздников, а это происходит обычно под вечер, они зажигают лампы – и это значит – время передавать им власть. Но узнают, что вечер наступил, люди по трем ударам колокола на городской ратуши, в который бьет главный грач.

Тогда мы быстренько поняли, что нужно сделать: мы попросили нас познакомить с этим врачом, то есть, грачом, угостили его кока-колой, купленной в местном магазине, и тот вместо того, чтобы прозвонить вечером в свой колокол, заснул на три дня, – и люди так и не проснулись, а нам с птицами было этого достаточно.

За эти три дня мы ввели: новые правила дорожного движения, по которым можно было двигаться только задним ходом и с закрытыми глазами. Это было очень удобно, потому что пока едешь, ты успеваешь еще и выспаться и приезжаешь в гости к друзьям уже свежим и первым делом поешь им приветственный гимн «Нет сил никаких у вечерних стрижей сдержать голубую прохладу…»

Мы научились у птиц летать, и когда мы одевались в длинные шали из розовой, зеленоватой и белоснежной органзы, это было так красиво на фоне струящегося весной и звучащего песнями синего неба.

В воздухе тоже заметно потеплело, нам очень хотелось увидеть, какие же первые весенние цветы в Лампландии – оказалось – такие же, как у нас: нежно-сиреневые с желтой капелькой сердцевины крокусы, пахнущие солнцем и морозцем фиалки и сквозящие солнцем подснежники, оказалось, что у них даже березы, как у нас по весне, дают березовый сок, если не заклеить вовремя это место волшебной тряпочкой, которая продается в любом магазине, она так и называется «завяжи березоньку ленточкой и загадай ей желание» – но на их языке это всего одно слово…

Благоухающие поля вспыхивали нам вслед вспархивающими бабочками, отовсюду неслась вольной песней в ритме вальса, замирая на поворотах, весна.

На озерах безмятежно, как чистые звуки скрипки, дышали и светились весною белые лебеди, скользили по темно-синему кружеву воды белой свечкой… Рыбы подо льдом были влюблены в лебедей, деревья в лесу жили своей тайной жизнью и с каждым новым днем тянулись к небу всеми веточками и набухали почками и ароматом хвалы и славы небесной…

В небе лилась, трепетала на ветру и вырывалась ввысь, как фонтан озаренных вышним светом сверкающих льдинок, неземная благость и нежность.

Солнце дрожало и грелось на столиках кофеен, перебирало, растягивая удовольствие, своими теплыми лучиками лица моих девочек – и карие глаза дочурки вспыхивали янтарем – и я просто обожала прижимать ее к себе и целовать в тепленькую шейку. Солнце расчесывало, перебирая, вспыхивающие то по очереди, то снопом брызг все вместе, золотистые, как солнечные зайчики, пушистые волосы…

Солнце стремилось поболтать с нами обо всем, особенно, о детских трогательных пустяках, которые потом запоминаются на всю жизнь, как всполохи света, и по ним можно вспомнить потом весь путь.

Мы целыми днями и ночами носились с птицами над ярко-синей рекой, что протекала по центру нашего города, на земле звенели и сверками на солнце ручьи, а поскольку все скворечники на огромных елях были сделаны у них в форме и в виде кафе – то мы и залетали туда кофе попить и пригласить птиц к нам в синюю гостиную на музыкальный вечер.

Обыкновенно, к нам заезжал тот самый грач, который все-таки проснулся после кока-колы, но в колокол ему звонить стало уже лень, и весенними вечерами он играл на фортепиано «Стародавний танец» Дворжака, пока мы с доченькой разносили для гостей креветки, устрицы, лангустов и шардоне урожая 1922-го года, а также нарезанную тонкими ломтиками светящуюся копченую форель, душисто-розовые кусочки лосося, маринованного под травами и ягодками брусники, украшенную лаймами и маслинами длинноносую севрюгу и еще красную, нетронутую в своей целостности, только что добытую из-подо льда местных озер икру форели, прозрачную и хрустящую икру щуки, тающую в крохотных хрустальных тарелочках в виде рыбок, – и иногда еще нам поставляли к столу самый великолепный здесь деликатес – оранжевато-крупистую, переливающуюся закатным солнцем, икру ряпушки.

Виртуоз-грач приглашал свой оркестр и тогда давали Рахманинова и Чайковского, великих композиторов земли русской, ведь русские были наши ближайшие соседи.

В доме нашем день и ночь разливалось веселье, и под песню «Во поле береза стояла» в исполнении моей доченьки пускались в пляс сороки и галки, размахивая красными платочками. Даже по ночам звери птицы никак не могли угомониться и все норовили выйти из стены и пропеть нам «Камаринскую».

Однако, случилось какое-то недоразумение, и однажды вечером в доме у одного предводителя местного дворянства мелькнула хвостом кошка, которую три дня уже не кормили мясом и молоком, а вылететь сквозь форточку к нам на угощение она не догадалась, она задела хвостом и уронила крендель, висевший на окне, крендель задел кофеварку, кофеварка заработала и налила кофе своему хозяину прямо в рот, он проснулся, но ничего не понял, а поскольку дело было вечером, то он зажег лампу и пошел к окну посмотреть, что случилось. Свет от лампы заметили и другие горожане, и постепенно к ночи проснулся весь город.

Каково же было их удивление, когда они обнаружили, что в город пришла весна, все столики из кафе уже переехали на улицы, на каждой площади на скрипках играют Дворжака и над всем городом в вечерней синеве в облаках стоит аромат весны и свежесваренного кофе…