Без права на эмоции
− Ладно, давайте правда не будем пока о том, что было. У нас с Олей мало времени. Паша, нужно передать срочно в Москву и ждать тут же ответ, самому генералу, − проговорил Андрей, протягивая на листе бумаги текст.
Пашка быстро подсел к рации и надев наушники стал ритмично отстукивать донесение. В доме воцарилась тишина. Каждый погрузился в свои мысли в ожидании ответа из столицы. Я подошла к окну и с грустью выглянула во двор, где все обитатели этого секретного места занимались каждый своим делом. Женщины вывешивали выстиранную одежду, некоторые мужчины учились метать ножи или чистили оружие, кто-то колол дрова, а кто-то просто сидел на земле, задумчиво попыхивая сигаретой. Так же и Димка проводил здесь свои последние часы перед гибелью. О чем он думал тогда? Чувствовал ли он, что это с виду легкое задание станет для него последним? Хотя вряд ли. Он всегда действовал без оглядки на то, что подсказывало сердце и никогда не задумывался над будущим и прошлым. Жил здесь и сейчас. И меня так всегда учил жить. Хотя я, со своими вечными переживаниями, так этому и не научилась. А надо было бы.
− Есть, − прервал тишину в доме звонкий голос Пашки. – Ответ есть! – записывая на бумагу проговорил он.
− Читай, – сосредоточенно сказал Андрей.
− Задание прежнее. В Москву вывезти фон Герцена. Штурмбанфюрер Гюнтер фон Риц – личность неприкасаемая, совершать какие-либо действия в отношении него запрещается. Вопрос относительно предателя оставить в ведении команды Гришаева, − прочитал Пашка, и мы с Андреем переглянулись непонимающим взглядом.
− Ты точно все записал? – сомневающимся тоном спросила я.
− Точно! Я лучший радист на курсе у нас был! – обиделся Паша.
− Андрей, что это такое? Почему такое пришло из Москвы? Как это неприкасаемый он? Он же Димкину команду под расстрел отдал! Как это он неприкасаемый?! Андрей! Он же с доносчиком общается, он через него информацию получает! Как он может быть неприкасаемым! – задыхаясь от негодования проговорила я, понимая, что на меня накатывает волна возмущения.
− Оля, успокойся. Таков приказ, мы не можем идти против него, − ответил Андрей, потерев ладонью лоб.
− Но он же столько знает! Он все знает! Ты же понимаешь это! Получается, что мы не из-за предателя сюда приехали! Фон Герцен же ни при чем! Он даже не знает, кто информацию достает по нашим ребятам и откуда! – вглядываясь в глаза Андрея, словно давая понять, как для меня это важно.
− Ольга, наверху виднее, что мы должны сделать! Мы не каратели, мы разведчики с определенным заданием. Сказано фон Рица не трогать, значит так и сделаем. Сказано, что фон Герцена нужно попытаться вывезти, значит так и сделаем. Сказано, оставить вопрос по предателю, значит оставим, − строго сказал Андрей.
− Но ты ведь знаешь, что это все отец. Ты ведь понимаешь это. Это он там заправляет нашим заданием. Он просто не хочет, чтобы я рисковала, − проговорила я, смахивая предательски побежавшие слезы по щекам.
− И он прав, − сказал, как отрезал, мужчина.
− Он прав? А как же то, что чувствую я? Как же мое, сокровенное? Для чего это все мне? Для чего мне было играть эту чертову Миллер? Ради того, чтобы на Аушвиц полюбоваться? Ради того, чтобы ночью от немца услышать, как он меня поимеет и голой перед ним на коленях стоять? Ради того, чтобы увидеть, как сотню евреев на моих глазах расстреляют? Этот чертов спектакль ради того, чтобы какого-то там фон Герцена вывезти? Да мне он триста лет снился! Я не ради этого сюда приехала жизнью рисковать! Изначально ведь задание касалось информатора! – прошипела в бешенстве я.
− Оля, я знаю. Но у нас есть приказ, ослушаться мы не можем! – притянув меня к себе пытаясь успокоить сказал Андрей.
− Это ты не можешь ослушаться, а я могу! – с болью в голосе сказала я.
− Нет, не можешь. Я твой командир и это приказ. Сделать все, чтобы вывезти фон Герцена и вернуться в Москву. И пойми ты уже наконец! Рискуя ты своего мужа не вернешь, его больше нет, Оля! Он умер! А ты жива! Тебе еще жить! – встряхнув за плечи гневно сказал Андрей.
− Это для тебя его и не было, а для меня он и не умирал, − разочарованно сказала я и высвободившись из рук Андрея направилась к выходу.
− Оля! – выкрикнул Андрей вслед мне, но я даже не обернулась и вышла в сени.
− Не тронь, сынок. Пуская придет в себя. Бабы, эмоции. Куда им воевать, − услышала я грустную реплику Гаврилыча и вышла на улицу.
Подойдя к берегу озера, я опустилась на землю и зачерпнув пригоршню воды умылась, пытаясь привести свои бьющие через край эмоции в порядок. Понурив голову, я оперлась руками на колени и посмотрела в отражение.
− Как бы поступила ты, Хильза Миллер, в такой ситуации? – тихо прошептала я, обращаясь к образу той, которую изображала.
В этот момент ко мне подошел Пашка и сел рядом.
− Оль, ну ты чего. Андрей Владимирович ведь прав. И отец твой прав. Мы сами разберемся с тем, кто сдает ребят наших. Найдем мы его. Не переживай.
− Найдете? – сказала я, гневно сверкнув глазами в сторону друга. – Сколько времени прошло уже? Полгода? Вы хоть что-то узнали? С кем встречается Гюнтер? Почему он на фон Герцена стрелки переводил в делах поимки разведгрупп? Куда делась радистка? Что вы узнали? Или вы все здесь, как и Андрей – погибших не вернешь, надо жить дальше и тому подобное?! Димка твой друг был! Он погиб, а где ты был в это время?! Здесь отсиживался? Конечно, радист же, этакая ценность! За полгода не смог узнать, кто вывел Гюнтера на команду. Ненавижу тебя! Ненавижу! – поднявшись с колен и разревевшись орала я на Пашку.
Парень обхватил меня руками и крепко прижав к себе поцеловал в макушку, тихо говоря при этом:
− Поплачь, Оля, поплачь. Легче станет.
Так мы и стояли какое-то время. Я ревела, а Пашка обнимал, прижавшись своими губами к моим волосам. Когда, вдоволь наплакавшись, я немного успокоилась, то отстранившись от парня, проговорила, шмыгая носом:
− Расскажи мне, пожалуйста, все что знаешь. Мне нужно знать все.
Усевшись на стоящую рядом скамейку Пашка сказал:
− В то утро ребята на минирование собирались. Склад огромный боеприпасов у старого форта у немцев находился тогда, которые должны были через два дня переправлять на фронт. Димка должен был сорвать отправку, подорвать склад и взять языка. Мы знали все с точностью до секунды − где, когда с каким интервалом проходит патруль, схему расстановки охраны, время смены караулов и прочее. Они ушли утром, а я остался ждать взрыва и должен был сразу же отправить подтверждение в Москву. Время шло, но взрыв так и не прозвучал. Я не спал и как только стемнело отправился в город. Покрутившись среди горожан узнал о том, что ребята были задержаны. Радистка наша, которая работала на заводе, подтвердила информацию. Спустя два дня их расстреляли, − хриплым голосом сказал Пашка, играя скулами от напряжения.
− А Гюнтер? Что о нем знаешь?
− Да о нем ничего особенного не знаю. Я даже не знал, что это он отдавал расстрельный приказ. Даже удивился, когда сказали, что он руководил всеми поимками наших ребят. Фон Герцен тут такой порядок установил, что пикнуть без его ведома никто не может, а тут такое вдруг. Гюнтер, насколько я знаю, больше по евреям работает. Каким его ветром занесло в историю по нашим разведчикам, ума не приложу. За такое время четыре группы погибли. Да, они не многочисленные, всего шестнадцать человек, но все же! За такое время провал за провалом. И все расстрелы во время отсутствия фон Герцена. Черт его знает, что там такое происходит у них, − сплюнув на землю зло проговорил Пашка.
− А про фон Герцена что можешь сказать?
− Это тварь еще та, − проговорил Пашка и я, услышав такую реплику, удивленно на него взглянула. – Ходят слухи, что он многих девушек погубил здесь. Польки, с которыми он завязывал отношения, пропадали вскорости. Может на потеху солдатам отдавал, после того, как сам наиграется, а может…да черт его знает.
− Может просто слухи? – осторожно спросила я.
− Не знаю. Откуда им взяться, просто слухам? – окинул взглядом меня Пашка.
− Интересно, − нахмурив брови сказала я, пытаясь понять, где я просчиталась в отношении немца.
− А у тебя о нем другое мнение сложилось? – недоумевая, откуда такое могло взяться в моей голове, спросил парень.
− Другое, − протянула я. – Ладно, спасибо тебе, Паша. И прости меня за мои слова, я не со зла, − опустив глаза сказала я, поскольку мне было действительно стыдно за то, что я ему наговорила.
− Ничего, я все понимаю. Скажи, а с Андреем Владимировичем у тебя как, и правда серьезно? Ты не пойми неправильно, просто я как вспомню, как ты с ним цапалась в университете, прям не верится, что вы вместе.
− Ой, Паша, не знаю я ничего уже, − устало закрыв глаза проговорила я, испытывая в душе ужасную обиду на Андрея.
− Оль, ты слушай его. Он на эту ситуацию, в отличие от тебя, трезво смотрит, − беспокойно сказал парень, который, как и раньше в студенческие годы, пытался наладить между мной и Андреем отношения.
Усмехнувшись, я чмокнула друга в щеку и сказала:
− Все перемелется. Перемелется и будет все хорошо. Нам через неделю нужно будет улетать. Если все получится, конечно. А ты береги себя здесь и обязательно возвращайся. Вернешься и первым делом к нам с отцом в гости. Он будет рад увидеть тебя.
− Обязательно. Будем живы − не помрем, − сказал мой друг-вечный оптимист и отправился в дом.
Я же стала ждать Андрея, облокотившись на высокую сосну, одиноко стоящую возле дома. Спустя пол часа на пороге показался Гаврилыч, а за ним и Андрей.
− Ну, теперь с богом, − проговорил Гаврилыч, пожимая Андрею руку и посмотрев на меня добавил, − а ты, девка, держи себя в руках! Горе горем, а тут думать головой надо, а не сердцем.
Я ничего не ответила, лишь едва уловимо кивнув на прощание развернулась и пошла к лесу вслед за Андреем.
«Думать головой, а не сердцем. А я вот не умею думать только головой, и сколько раз мне это жизнь спасало», − подумала я, срывая травинки вдоль дороги, которые потом грызла, прямо как в детстве у бабушки в деревне.
Андрей шел молча, и когда мы были уже достаточно далеко от хутора, повернулся ко мне и сказал:
− Оля, я знаю, что ты сердишься на меня. Но ты должна понимать, что я обещал твоему отцу вернуть тебя в целости и сохранности. И если он оттуда, сверху, дает такую команду, то ослушаться приказа мы не можем. Никто не может, понимаешь? Если мы не вывезем фон Герцена, то провалим операцию и будем объясняться тогда уже не перед твоим отцом. И если нам не засветит трибунал, то это будет большим чудом. Ты ведь это понимаешь!?
− Я понимаю сейчас только то, что отец отпустил меня сюда только потому, что понимал, что я буду зажата рамками приказа и мое чувство ответственности перед командой возьмет верх над моими эмоциями. А там, глядишь, я вернусь и у меня, насмотревшуюся на все прелести войны, не останется более желания возвращаться сюда. Он видит меня насквозь, мой самый лучший отец в мире. Но он не учел того, что я упрямая настолько же, насколько и ответственная. Я выполню задание, мне всего-то надо будет выманить фон Герцена в обозначенное место. Встреча уже назначена, так что с этим проблем не будет. Поэтому, следующую неделю я посвящу поиску нашего информатора. А вы, Андрей Владимирович, занимайтесь…ну чем там обычно занимался Штольц в таких случаях. И мне не мешайте, − зло прошипела я. – Более того, не вздумайте мешать мне. Я все сделаю сама!
− Ольга, не лезь к Гюнтеру! Это приказ! – гневно сказал Андрей.
− Приказ! И ты веришь в то, что я подчинюсь? – вздернув подбородок спросила я. – Я безгранично благодарна тебе за то, что ты вытащил меня из моего отчаянного состояния, но это дело касается лично моей боли, только моей. Поэтому, слушать тебя я не буду, Андрей. Но я даю слово, что буду по максимуму осторожной. Если узнаю, кто информатор, не буду лезть на рожон, а приду к тебе и ты сам решишь, что с ним делать. Если же за неделю я не продвинусь ни на шаг, то в назначенный день мы вытащим фон Герцена и улетим в Москву. Я не прошу меня понимать, мне нужно лишь только не мешать. Пожалуйста.
Мужчина смотрел на меня так же, как и тогда, в университете – строго, без единых эмоций на лице, лишь только в его глазах бушевало пламя, порождаемое его желанием задать мне трепку.
− Хорошо, − спокойно ответил Андрей, явно лишь делающий вид, что согласен со мной. – Но делать мы будем все вместе. Приедем домой, обговорим все с Гордеевым и если он даст добро, то только тогда будем решать вопрос, который тебя так волнует. Мы не одни здесь, Оля. Мы должны отвечать за всю нашу команду. Жизнь каждого здесь зависит от наших решений и поступков. Пойми это.
− Ну и прекрасно, − ответила я, сделав вид, что согласна с ним, в душе же зная, что Гордеев поддержит Андрея и скажет, что нужно выполнять приказ и если я не возьму все в свои руки, то за то время, что осталось, ничего мне узнать не дадут.
Усевшись в нашу машину, мы вернулись в город в молчании, которое знаменовало собой нашу первую крупную размолвку. Пока Андрей принимал ванную после нашей поездки, я наспех переоделась и выскользнула из дома через заднюю дверь, не желая попадаться на глаза Гордееву, дабы не отчитываться перед ним насчет того, куда я иду. Направилась я к Ваське, моему маленькому другу-разбойнику. Пройдя несколько улиц я, порядком уставшая, наконец оказалась подле нужного мне дома и постучавшись вошла в открытую дверь.
− Васька, − позвала я, но ответа не последовало.
Обойдя пустую квартиру, я недоуменно посмотрела на стол, на котором одиноко стоял приготовленный остывший завтрак. Осмотревшись и не найдя ничего, что указывало бы на то, куда подевались мальчишки с матерью, я вышла из дома, закрыв на щеколду дверь. Спустившись по ступенькам, я оглядела пустынную улицу и уже было направилась в сторону места встречи с Тузом, как вдруг из-за дверей стоящего напротив дома меня позвал тоненький детский голосок:
− Мисс Миллер?
Подойдя поближе я увидела маленькую девочку лет семи, с длинными, небрежно заплетенными косичками, держащую в руках грязного плюшевого мишку без одной лапы.
− Да, это я, − присев подле девочки на присядки ответила я.
− Меня зовут Агнешка. Мне вот Васька сегодня оставил, просил передать вам, − разжав свою маленькую ладошку девочка отдала мне скомканный обрывок тетрадки.
Развернув его дрожащими руками, я прочитала одну единственную фразу, написанную корявеньким детским почерком: «Не фриц».
− Агнешка, где Васька? – с ужасом спросила я.
− Утром, когда я играла в песке, − указывая на песочницу сказала девочка, − к дому Васьки подъехала машина и из нее вышли немцы. Они забрали Ваську, его братика и их маму. Васька вырвался было и быстро побежал ко мне. В него выстрелили. Он упал возле меня, выронив эту бумажку и потом прошептал: «отдай мисс Миллер». Затем закрыл глаза. Я быстро схватила бумажку, немцы не заметили ее. Когда они подбежали к Ваське, то он уже не двигался, умер, наверное. Они на меня закричали, и я убежала в дом. Потом вот вышла и ждала вас, − грустно сказала девочка, засопев носом, пытаясь подавить набегающие слезы на глаза. – Они не вернутся уже? Да, мисс Миллер?
Как в тумане поднявшись на ноги я погладила девочку по голове и сказала:
− Агнешка, то, что ты мне передала. Об этом никто не должен знать. Ты поняла меня? А насчет Васьки я узнаю и все потом тебе расскажу, обещаю. А сейчас иди в дом.
Девочка, прижав крепко мишку к себе, попрощалась со мной и быстро прошмыгнула за дверь. Я же, хватая воздух как рыба, выброшенная на сушу, стояла так несколько минут. Затем, с огромным трудом совладав с собой, направилась в сторону гестапо, поскольку кроме как туда, никуда более увезти Ваську и его семью не могли. Проверив со мной ли мои документы, я, подходя к зданию, вздернула подбородок и соблазнительной походкой вошла внутрь.
− Ваши документы, − преградил мне путь громила-дежурный.
− У меня специальное разрешение от штандартенфюрера фон Герцена. Мне разрешен вход в любое здание этого очаровательного города, − улыбаясь протянула я приказ, подписанный немцем.
Мужчина, окинув взглядом бумагу, отдал мне честь и пропустил внутрь.
Обойдя здание, я нашла кабинет начальника и постучавшись заглянула в приемную, где сидела молоденькая секретарша.
− Господин штурмбанфюрер занят, − не отрывая взгляд от печатной машинки проговорила она.
− Для меня у него время найдется, − улыбаясь сказала я и быстро прошмыгнув мимо ее стола постучалась в дверь.
− Войдите, − услышала я недовольный ответ за дверью и зашла в комнату.
− Мисс Хильза Миллер, репортер, − улыбаясь проговорила я высокому мужчине лет пятидесяти, стоящему у окна с сигарой в руках.
− Чем обязан? – уже более приветливо спросил немец.
− Понимаете, я отдала в ремонт одной порекомендованной мне женщине очень дорогую мне вещь. Сегодня должна была забрать ее, но оказалось, что всю семью увезли сюда. Мне так неприятно! Я ведь теперь не знаю, как вернуть эту вещь! Может можно как-то увидеть эту женщину? – сделав возмущенный вид проговорила я.
− Как звали ее? – усмехнулся немец, подходя к столу, на котором лежали документы.
− Ксения Бордовская с сыновьями.
Пролистав напечатанные листы бумаги, мужчина отложил их в сторону и сказал:
− К сожалению, мисс Миллер, они вам уже ничего не скажут. Их повесили.
− Как повесили? За что? – едва устояв на ногах спросила я.
− Поддельные документы. Оказалось, что они были евреями, но им каким-то образом удалось скрыть это, − пожав плечами безразлично ответил немец.
− Как такое возможно?! А как это выяснилось?
− Было анонимное донесение, и группа выехала для проверки. В доме действительно нашли доказательства, что они были евреями. Этим людям и так дали возможность жить в гетто, так нет, они еще и документы подделывают! – скривившись проговорил немец.
− Анонимное донесение. То есть, кто донес неизвестно?
− Нет.
− Ясно, ну что же, придется распрощаться с моими вещами, − грустно проговорила я и, протянув руку для поцелуя, простилась с немцем и вышла из кабинета.
Попросив у секретарши воды, я залпом выпила целый стакан и вышла в коридор. Спускаясь по лестнице на первый этаж, у выхода я столкнулась с Гюнтером.
− Хильза, вот так встреча! Что привело вас сюда? – улыбаясь спросил немец.
Я как вкопанная стала и не отвечая ничего смотрела на мужчину четверть минуты, затем тряхнув головой проговорила:
− Простите, Гюнтер, но я ни видеть вас, ни разговаривать с вами сейчас не имею желания.
− У вас что-то случилось? –нахмурился мужчина.
Я только руками развела, давая понять, что совершенно не хочу общаться с ним. Выйдя на улицу, я сделала глубокий вдох, приводя нервы в порядок. В голове крутилось только одно. Что хотел сказать мне Васька? Что значила фраза на обрывке тетрадки? Неужели их забрали из-за того, что Васька что-то узнал такое, чего знать ему нельзя было? То, что они не были евреями, я была уверена в этом на все сто. Кто-то намеренно подбросил им улики, а затем сообщил в гестапо. Бедные дети и несчастная их мать. Получается, что я косвенно была виновата в том, что произошло. Васька знал, что для меня это было важно и попал в ловушку из-за этого. Я была в этом уверена. Еще раз развернув и прочитав бумажку, я положила ее в сумочку и пошла туда, где обитали Туз с Нинкой.
Возле большого двухэтажного дома, находящегося на другом конце города, я оказалась уже тогда, когда на улице начало смеркаться, поскольку нужно было подумать и неспешная ходьба по городу была мне как нельзя кстати. Постучав в дверь и ожидая пока мне откроют, я присела на стоящую подле дома скамейку. Спустя какое-то время входная дверь приоткрылась и в проеме появилась молодая девушка лет двадцати в откровенном наряде и с сигаретой в зубах.
− Чего надо? – нахально спросила она.
− Я к Тузу, − произнесла я, вставая и подходя к ней.
Девушка выпустила густой клубок дыма мне в лицо и окинув надменным взглядом отошла в сторону, пропуская меня внутрь. Пройдя по длинному коридору, оклеенному пестрыми обоями красного цвета, я обернулась к идущей следом девушке.
− На второй этаж и комната прямо, − проговорила она, проходя мимо меня, словно я для нее была какой-то незначительной блохой.
Поднявшись по скрипучей, резной, деревянной лестнице, я очутилась в просторном холле, уставленном красивыми цветами. Подойдя к двери, я прислушалась и услышав за ней разговоры и смех тихонько приоткрыла ее. В довольно-таки большом помещении, по центру которого стоял карточный стол, находилось десять человек. Пятеро мужчин и пятеро женщин. Окинув взглядом обстановку, мне в голову пришла мысль, что я попала в какой-то развратный бандитский притон. Мужчины, одетые в дорогие костюмы и курящие дорогие сигары, сидели за столом и играли в карты. Откровенно одетые женщины сидели около столика поменьше, разговаривая и потягивая шампанское. Даже Нинка! Всегда одетая, как прекрасная леди, выглядела она как дорогая куртизанка в коротком платьице с туго зашнурованным корсетом, чулках с гипюровыми подтяжками, выглядывающими из-под юбки, с полуобнаженной грудью, украшенной черной мушкой, ярко красными губами и щедро накрашенными тушью ресницами. Сидела она на руках у Туза и, покусывая ему ухо, что-то с улыбкой шептала ему. Увидев сие зрелище, я испуганно открыла рот.
− Миллер! –увидев меня Нинка вскочила с рук Туза и со смехом бросилась ко мне, смешно перебирая ногами, облаченными в туфли на огромной шпильке.
− Мама моя дорогая! Это что за диво разврата! – пробормотала я, оглядывая девушку.
− А это у нас тематический день такой. Маскарад, так сказать. У Марьяны день рождения. Так вот ее друг, − прощебетала она, указывая на невысокого мужчину крепкого телосложения, сидящего по правую руку от Туза, − он привез всем такие костюмы. Марьяна в прошлом в кабаре танцевала, даже в Лондоне была. Это для нее ностальгический вечер такой организован.
− Для нее или для них? – с насмешкой сказала я, указав на мужчин.
− Да брось ты! Тут весело так, − радостно щебетала Нинка, схватив меня под руку и таща через всю комнату к женщинам.
− Здравствуйте, − напряженно поздоровалась я с девушками, с насмешкой взирающими на меня.
− Откуда у тебя, Нина, чопорные знакомые такие? – спросила одна из них, высокая длинноногая брюнетка по имени Катаржина. – Гляди, с каким удивлением смотрит на нас. Чего, барыня, девок в таких костюмах не видала аль ни разу?
− Отчего ж не видала? Видала, − проговорила я спокойно.
− А чего зыркаешь тогда так из-под лба на нас? Аль ты кобыла что ли необъезженна? – нахально засмеявшись проговорила девушка. – Так смотри, если с этим проблема у тебя, то наши мужики быстро это исправят, − кивнула она в сторону мужчин, которых то, что происходило у нас, больше стало интересовать, чем карты.
− Ты сама, кобыла, смотри, кабы я не объездила твою морду так, что ни один мужик не захочет более смотреть на тебя, − прищурив глаза прошипела я в ответ.
Девушка откинулась на спинку стула и глубоко затянувшись сигаретой окинула меня взглядом, затем приподняв бровь встала и протянув руку сказала:
− Строптивая, мне нравится, − усмехнулась она. – Присаживайся, знакомиться будем.
Катаржина среди женщин явно была авторитетом и от того, примет ли она или нет гостью, зависело многое среди этих разодетых в пух и прах красивых спутниц бандитов, сидящих за игровым столом.
Нинка захлопала в ладоши и постучав по пустующему месту подле нее предложила сесть. Опустившись на диван подле девушки, я сказала:
− Я ненадолго. Мне с Тузом парой слов перекинуться надо.
− Да брось ты. Раз уж попала к нам на праздник, то просто обязана выпить с нами по бокалу за здоровье нашей Марьянки, − проговорила Катаржина, протягивая мне полный бокал искрящегося напитка.
Сделав глоток, я бросила взгляд на Туза, который сосредоточенно смотрел на меня, давая понять, что тут нужно играть серьезно, поскольку в комнате были те, кому всего знать не надо было. Я едва уловимо кивнула и переключила внимание на девиц.
− А ты Тузу кем приходишься? – прищурившись спросила Катаржина.
− Да, собственно, никем. Я с ним познакомилась у фонтана. Он ведь любитель живописи, как и я. Оказалось, что и игрок он отменный. В общем, точки соприкосновения общие имеются, − потягивая шампанское безразлично ответила я.
− Это хорошо, что общие точки соприкосновения есть. Главное, чтоб они не касались постели. А то наша Нинка еще та мегера. Она волосы да повыдерет тебе быстро за своего кобеля. Хотя и я за такого, как гарпия, держалась бы. Они ночью такое у себя в комнате выделывают, что даже мне завидно становится, как слышу их стоны, − громко засмеявшись сказала девушка.
Услышав эту реплику, я поперхнулась шампанским и с ужасом посмотрела на Нинку, которая только плечами пожала, затем на Туза, который, казалось, совершенно не обратил внимание на речь Катаржины.
