Напарница вампира

– Он отметил тебя.

– Отметил?! – отшатнулась я: непонятные слова прозвучали ужасно.

– Как жертву, – пояснил не-мёртвый. – Ты не заметила, а любой вампир бы увидел. – Он замялся. – Я не сразу увидел – только когда наелся. Голоден был, соображал плохо. Не знаю, зачем ты ему была нужна… Может, для себя присмотрел, может, меня хотел накормить – после спасения.

Я вздрогнула.

– Да, тогда ты вряд ли осталась бы в живых. Но – он умер, а ты жива! Жива! – эти слова не-мёртвый произнёс со злобой.

Я опрокинулась на кровати и вскинула руки, чтобы защитить шею и голову. Но вампир не двигался с места.

– Когда вампир отмечает жертву, другой может напасть на неё только в случае крайней нужды – или с разрешения хозяина, – проговорил страшный мой собеседник. – Он умер – но есть ты, и есть я, а я помню. Ты будешь жить – потому, что принадлежишь ему и потому, что я дал слово. Ты будешь жить, Ами, не бойся.

Внезапная мягкость его голоса заставила меня убрать руки от лица и неуклюже подняться. «Ами» – так меня не называли много лет, с тех пор, как я попала в лавку госпожи Кик. Даже я сама не так уж часто вспоминала это имя.

Я робко взглянула на не-мёртвого.

– Меня захватили днём, когда я не мог постоять за себя. Ума не приложу, как выследили. Сейчас мой гроб перенесён сюда, в подвал, здесь надёжнее. Учитель был против, нельзя оказываться в такой зависимости от живых, это опасно. Но он умер. Ты слышала, как.

Я снова отшатнулась, опасаясь новой вспышки, но её не последовало. Вампир не сводил с меня вопросительного взгляда, как будто я могла разрешить его сомнения, утишить его скорбь.

– Я к чему говорю? – продолжал он. – Не спускайся в подвал, хоть днём, хоть ночью. Потянет – не спускайся. Любопытно станет – не спускайся. Прикажут – не спускайся. Вести станут – не иди. А пойдёшь, так я за твою жизнь не ручаюсь, поняла?!

Я задрожала от ужаса и, как зачарованная, кивнула.

– Не бойся меня, – успокоившись, попросил вампир с новой мягкостью. – Тебе нет нужды меня бояться, Ами. Просто делай всё так, как я скажу – и ничего не бойся.

От этой ласковости стало ещё более жутко; я поняла, что за ней скрывается. Безопасность – рядом с бесноватым монстром – в обмен на свободу и право распоряжаться собой. Страшная мена.

– Да, к слову о приказах, – беспечным голосом произнёс вампир. – Подчиняться будешь лично мне – и никому больше. Кто что скажет – не слушай, даже если передадут будто бы от меня. Не верь никому, поняла? – Дождавшись кивка, быстро продолжил: – Жить пока тут будешь, на улицу тебе нельзя. Узнают, поймают – я второй раз вытаскивать не буду. Сама знаешь, что с такими спасателями делается. Здесь поживёшь, потом над тобой поработают, будешь делом заниматься. Сейчас – учёба. Что ты сама умеешь – расскажи, разовьём. Стоять иначе – научим, смотреть, ходить, говорить, руки держать, одеваться, думать по-новому – всему научим. Сам учить буду – не всему, многому, но буду. Кого приведу, представлю – слушаться как меня, поняла? Закончит учить – забудь того, как не видела, уроки помни. О прежней жизни сегодня последний день говорим, не вспоминай потом. Хочешь спросить что-нибудь, Ами?

Произнеся эту тираду единым духом, не-мёртвый уставился на меня: явно ждал возражений, криков, упрёков. Я молчала: что тут скажешь? Это – навсегда и ещё спасибо сказать стоит, что не дал убить, защитил, наплёл что-то и оставил живой. Кем я теперь буду? Его служанкой? Запасом еды на особенно голодные ночи? Памятью о наставнике или… напарницей? Ох, Ами, Ами… До чего готические-то романы доводят! А ведь госпожа Кик тебя предупреждала…

– Если позволите… – осторожно начала я. – Моя хозяйка, она, наверное, переживает из-за меня. Могу я передать весточку или увидеться с ней?..

Вампир улыбнулся – сочувственно, понимающе. Покачал головой.

– Нет, не можешь, дорогая моя Ами. И, кстати, говори мне «ты», договорились?

– Да, но почему нельзя? Она ведь… – Я беспомощно оглянулась на сундук.

– Потому, милая девочка, что неделю назад почтенной госпоже Кик выпало тяжёлое испытание. Ей пришлось опознать твоё тело, весьма, надо сказать, изуродованное неизвестными преступниками.

– Что?! – забывшись, я вскочила на ноги, уронив одеяло. Смутилась, уселась обратно на край постели, закуталась. – Я не понимаю, опознала… тело? Как такое может быть?

– Просто. Небольшое усилие, – он облизнулся, – и можно подделать что угодно. А уж после того, что с тобой сделали негодяи, тебя по одежде только и по росту смогли опознать.

Мне сделалось дурно.

– Кто?.. – спросила я сдавленным голосом. – Кто это был? Кого вы?..

– Не волнуйся, Ами. Она была уже мертва, мы просто дали трупу другое имя и переодели. Что тебе с того? Кто-то не будет знать, что бедная девушка уже не вернётся – и только. Считай, ты подарила людям надежду.

– Напрасную надежду! – резко перебила я, но вампир предпочёл не замечать моего возгласа. – А госпожа Кик? – спохватилась я. – Что она сказала? Она не… не…

Мне хотелось спросить, не слишком ли расстроилась моя бывшая хозяйка, но не поворачивался язык. И как горестное известие воспринял мой бедный ухажёр?

Улыбка вампира сделалась издевательской – но мне казалось, смеётся он не надо мной.

– Она очень по тебе убивалась, – злорадно сообщил не-мёртвый. – Уж такая милая девочка была – такая хорошенькая, исполнительная, послушная, работящая! Одно нехорошо: доверчива была чересчур – и на мужское внимание падкая. Уж как госпожа Кик тебя отговаривала идти вечером с тем покупателем, уж как просила! Но разбойник, видно, успел наплести тебе с три короба – госпоже Кик сразу его рожа не понравилась! Вот ты и погибла, бедная девочка…

При виде моего ошарашенного лица вампир засмеялся.

– А чего ты хотела? Чтобы она себя виновной в твоей смерти признала? Не дождёшься, милая ты моя! О мёртвых, конечно, грех дурное говорить, – продолжал издеваться вампир, подражая неторопливой речи моей хозяйки, – но уж и глупа была девчонка, чего уж скрывать! А упряма-то как! И всё с парнями путалась – отвернись только, сразу толпа набегает. А от покупателей – от мужчин-то! – бывало и заполночь возвращалась. Вот и сгинула девка. Так оно с дурами и бывает. Вся в покойную маменьку – а уж про папеньку и говорить нечего – пропащий был человек, пьянствовал вовсю, буянил, да шею себе свернул ещё до рождения дочери, молодую жену вдовой оставил. Недолго та, правда, по нему убивалась…

– Прекрати! – закричала я, закрывая пылающие от стыда щёки руками. Никогда в жизни мне ещё не было так стыдно – стыдно, стыдно! – как сейчас, когда я слушала лживые сплетни, которые про меня – мёртвую! – распускали некогда близкие люди. Ну ладно, меня, пускай хают, пускай, но мать-то за что?! Отца?! Что они им сделали – этим торговцам, лавочникам, мелким служащим, которые, не успев похоронить, кинулись перемывать мне кости, копаться в грязном белье. Да, сирота, бесприданница, долги душеприказчики едва выплатили после матушкиной смерти, но за что?! Разве можно – так?!

Внезапно я вздрогнула, поняла: о себе говорю, как о мёртвой, в прошлом… Подняла голову; вампир не сводил с меня глаз.

– Да, – кивнул он. – Амалии Вайль больше нет в живых, она мертва и похоронена.

Я уронила голову в ладони и разрыдалась. Страшно, жутко, чудовищно прозвучали эти слова, спокойно сказанные сухим деловитым тоном. Мертва и похоронена. Меня больше нет… От этой мысли как-то внезапно высохли слёзы.

– В книгах тебя запишут под номером, так у нас принято. А для дела дадут новое имя. Потом и его сменишь, не привыкай слишком сильно. Всё поняла? Спрашивай, сейчас есть возможность.

Я покачала головой: после известия о собственной смерти впала в какое-то оцепенение. Потом встрепенулась, указала на сундук.

– Если я… Если госпожа Кик… Если меня… – нужные слова не шли на язык, не выталкивались сквозь непослушные губы, но вампир понял и так.

– Ты умерла, не оставив наследников, – буднично пояснил он. – Твоё имущество переходит к казне, чтобы быть проданным старьёвщику. Пока можешь пользоваться, но позже всё придётся отдать, взамен принесут новое. Да, кстати, о деньгах. Твоя хозяйка уверяла, что платила тебе десять филлеров[5 - Филлер – мелкая медная монета в Дейстрии.] в неделю. – Я протестующе вскинулась: и здесь соврала, ведьма старая! – Молчи, я знаю, что всего пять, но ведь ещё еда, кров и одежда. Молчи, я сказал! Знаю, одежда не ахти, и работала ты больше, чем следует в твоём возрасте – молчи! Здесь будешь получать тридцать филлеров в неделю.

Я ахнула. Тридцать филлеров в неделю – это же почти полторы кроны[6 - Крона – дейстрийская золотая монета, равная ста филлерам. Хождение имеют как металлические деньги, так и бумажные ассигнации, однако консервативная часть общества предпочитает не принимать «какие-то бумажки» и в качестве оплаты требует «настоящие деньги».] в месяц, я таких денег сроду в руках не держала! Вампир засмеялся.

– Но проживание за свой счёт пойдёт.

Я погрустнела. Жильё нынче дорого, да и еда недёшево обходится, и ещё наряды из своего кармана оплачивать… Госпожа Кик жадная-то жадная, а, как у меня платье, накидка или обувь износится, запирала лавку на ключ и вела меня к старьёвщику. На руки деньги не давала: знаю, мол, купишь что подороже, а потом будешь врать, будто плоше не было! Теперь придётся самой себя обеспечивать, немного денег с полутора крон останется…

– Но! – пригрозил указательным пальцем вампир. – Пока здесь живёшь, из жалования за кров и еду не вычтут и одежда бесплатно – взамен твоей пойдёт. А как работать станешь – будут тебе ещё к жалованию командировочные, да ещё то, что по «легенде» заработаешь, у тебя никто отбирать не станет. Не помрёшь, моя дорогая, с голоду.

От этих расчётов я слегка растерялась и только и могла, что качать головой. Разговор о деньгах заставил снова почувствовать себя живой: мёртвые жалованья не получают, в деньгах на одежду и кров не нуждаются. Но детали поставили в тупик: «легенда», «командировочные» – таких понятий не было в моей первой жизни.

– Да, пока не забыл. К коронеру юноша подходил, говорил, будто он твой жених. Не помнишь такого?

Я не ответила; злой тон вампира заставил меня напрячься. На что он опять сердится?

– Просил, нельзя ли ему что-нибудь из твоих вещей на память, – продолжал не-мёртвый. Я невольно насторожилась. На память ли – или хотел продать подороже? – Ему отказали: всё твоё имущество принадлежит государству. Но, если ты хочешь – напиши письмо, попрощайся, скажем ему: мол, нашли при разборе вещей. И подарок какой-нибудь оставишь. Ну, как?

Я задумалась, но после решительно оказалась. Что хорошего будет от этого письма?