– Автора!

Пока Александра ставила на стол вареную картошку, посыпанную молодым укропом, салат из помидоров-огурцов, селедочку и початую бутылку водки, Алексей задумчиво рассматривал цветы на клеенке и молчал.

– О чем думаешь? – Саша наконец села за стол.

– А где Сережка? – очнулся Леонидов.

– Он наспех поел и умчался на тот конец поселка, к другу.

– Ему здесь хорошо?

– Любому ребенку за городом хорошо. Так о чем ты так задумался?

– Да я все насчет писателя…

– Все-таки задело?

– Дело интересное.

– Водки выпьешь?

– Как ты узнала, что я хочу выпить?

Она улыбнулась и пододвинула к нему рюмку. Леонидов выпил и закусил селедочкой, захрустел лучком. А жизнь-то налаживается!

– Недавно я смотрел телевизор, – сказал он. – Передача была о литературе…

– Ты и такие смотришь? – подколола жена, как раз таки учитель литературы.

– Речь шла о загадке смерти какого-то гения.

– Тогда понятно! Уж если загадка смерти…

– Смейся, смейся! Дело в том, что там сказали, будто бы существует теория Эйнштейна о том, что настоящий, гениальный писатель или поэт – сгусток непонятной энергии и вроде как ее проводник. Или особое, притягивающее эту энергию тело. И будто бы другие тела, которые попадают в его орбиту, могут изменить назначенное им движение.

– Ну и что?

– Понимаешь, сила прозрения таких людей настолько велика, что они способны даже предсказать собственную смерть. Только изменить ничего не могут. Вот знает человек, где и когда его убьют, но в назначенный день его туда тянет неодолимо.

– Все равно не понимаю, к чему ты клонишь?

– Передачу я видел давно, – Алексей невольно вздохнул. – А сегодня меня поразило то, что я прочитал у Клишина. Он описал, как лежит мертвый, и то, что его отравили именно цианистым калием, представляешь? Там еще дальше было: «Мое тело лежит…» А потом Михин меня отогнал от компьютера… И что ты про это думаешь?

– Знаешь, Леша, основное условие, при котором твои домыслы верны, – это гениальность Павла. Или, по крайней мере, наличие у него очень большого таланта. Я читала его вещи. Конечно, я всего лишь учитель, не критик, и не литературовед, но…

– Что но?

– Это не то. Это похоже на бред. А местами я бы даже сказала – отвратительно! – Сашу невольно передернуло.

– Все гениальное сначала воспринимается современниками в штыки. Это потом начинаются дифирамбы, ахи-вздохи. А поначалу только гонения и хула.

– Не знаю. Мне не нравится, как он пишет. Впрочем, тебе стоит почитать, чтобы оставить свою блестящую догадку.

– А что он был за человек?

– Я не настолько хорошо его знала, – замялась Саша.

– Ну, хотя бы в школе? Каким он был?

– Звезда, без сомнения. Но… Злая звезда. Помнишь сказку Оскара Уайльда? «Звездный мальчик»? Красивый принц, звездою упавший с неба, смеется надо всеми, совершает отвратительные поступки и потом в наказание превращается в уродца. И только тогда начинает быть к людям добрее. Так вот, Клишину не помешало бы повторить судьбу этого принца.

– Что, он был таким злым?

– Павел Клишин был неприятным человеком. В общении. Редкой красоты мужчина, пока молчит. Им любуешься. Но когда он открывает рот, оттуда словно жабы сыплются. Жабы и змеи. И все очарование пропадает.

– А его талант? В чем была звездность Клишина?

– Еще в школе он писал неплохие для своего возраста стихи. Пародии писал на одноклассников, а потом еще и зачитывал их на школьных вечерах. Все смеялись, конечно. Это было необыкновенно остроумно, но зло. Очень зло. Я даже помню некоторые строчки. Переписывала тайком, как и все, из школьных стенгазет, где эти пародии потом появлялись. Все девочки были влюблены в Пашу Клишина.

– Ну-ка, ну-ка?

– Одна пародия называлась «Почти по Маяковскому». На парня, который не умел писать сочинения. Начало стандартное: «Я волком бы выгрыз бюрократизм, к бумагам почтения нету, к любым чертям с матерями катись любая бумажка, но эту…», а дальше уже от Паши:

К столу сочиненья ребята несут, живой вереницей движутся.
Сдают сочиненья, и он сдает свою не тощую книжицу.
К одним сочиненьям – улыбка у рта, к другим – отношение плевое.
С опаской берут, например, когда, подписано Гришиным Вовою.
Берут, как бомбу, берут, как ежа…

Ну и так далее. Помнишь небось все в школе учили?

– Ха-ха! Смешно! А еще?

– Ну, еще про нашего комсорга, тоже под Маяковского:

На земле бумаг до неба,
В синем небе звезд до черта.
Если б я комсоргом не был,
Я бы стал бы звездочетом…

А дальше о его пустозвонстве и мечтательности.

– Клишин что, Маяковским увлекался?

– Нет, почему? Были и другие пародии. «Почти по Пушкину», например, про одного двоечника:

Сижу в этом классе, как в клетке сырой,
И жду, когда Кобра отпустит домой.

– Кобра – кличка нашей химички.