Словишу спасло только то, что Рогволод и остальные просто замерли от таких слов, а конь посланника стоял рядом с крыльцом. Полоцкий князь заскрипел зубами:
– Щенок! Тотчас же пошлю к Ярополку с известием о его наглости, пусть ответит братцу за обиду своей невесты!
Сама Рогнеда тоже полыхала гневным румянцем. Вот еще, идти замуж вместо высокородного киевского князя за его брата, рожденного рабыней-ключницей! Не бывать тому! Даже если бы и не была сосватана за Ярополка, все равно Владимир не ровня, не пошла бы за такого.
Рогволод, кажется, понял мысли дочери, осторожно поинтересовался:
– А если бы еще не сосватал Ярополк, пошла бы?
Рогнеда гордо вскинула голову:
– За робичича даже в неволе не пошла бы!
Князь расхохотался:
– А он, говорят, хорош собой. Глаза синие-синие, как у его деда князя Игоря Рюриковича, статен, высок…
– Ну и что?! Его мать ключница!
Вечером Рогволод жаловался жене:
– Времена пошли дурные. Каждый щенок мнит себя матерым псом. Кабы не моя хромота и ранение, сам отправился бы в Новгород наказать наглеца!
Княгиня покачала головой:
– Наказывать дело Ярополка Святославича, не твое. Не ярись раньше времени, пусть братья сами разберутся.
В ее голосе была тревога.
– Чего ты боишься? Кто это Рогволода унижал безнаказанно?
– Сердце чует беду. Неспокойно что-то.
Если бы знала княгиня, как окажется права! Но человеку не дано знать наперед, как любое его слово отзовется.
Словиша вернулся из Полоцка не просто с отказом, но с оскорбительным отказом! Полоцкая княжна ответила, что не желает разуть робичича.
Добрыня усмехнулся:
– А чего ты ждал?
Владимиру хотелось сказать, что он не ждал ничего, что сама задумка сватать уже сосватанную невесту нелепа, а Ярополка только разозлит. Но он лишь дернул плечом:
– Мог бы просто сказать, что другому обещана. Робичича она разуть не хочет! Ишь, какая…
Добрыня не обращал внимания на гнев племянника на надменную Рогнеду, он ждал, когда взбесится Ярополк. Но киевский князь повел себя совершенно непонятно и для Добрыни, и для Рогволода. Он промолчал, словно не заметив наглости младшего брата.
Это страшно обидело полоцкого князя и разозлило Добрыню.
– Это его христианский обычай!
– Какой? – удивился Владимир.
– Коли тебя ударили по левой щеке – подставь правую.
– А разве у нас не так? Тоже ведь так говорят.
– Да, но продолжают. Забыл? «Коли тебя ударили по левой щеке – подставь правую за то, что позволил себя ударить!» Нет больше князей в Киеве! Да и не было.
Вторая выдумка тоже принадлежала Добрыне, но подвел он хитро, Владимир словно и сам придумал:
– Так ведь жену не только сосватать, но и умыкнуть можно?
Зачем Владимиру, у которого уже была жена и даже сын, который ни разу не видел Рогнеду, только слышал, что та хороша собой и надменна, умыкать полоцкую княжну?
Ладно, об этом не подумал сам новгородский князь, когда тебе едва исполнилось семнадцать и кровь играет вовсю, затмевая разум, думается плохо. Но почему согласился Добрыня?
Ставр, узнав, что князь собирает дружину, заподозрил неладное, сам пришел к Владимиру:
– Куда пойдешь, Владимир Святославич?
Тот дернул плечом: мало того, что дядя с советами лезет, так теперь тесть добавился. От укоров за свою дочь к наставлениям, как себя князю вести, перешел?
Ответил почти надменно:
– Рогволода за неуважение наказать хочу.
– За какое, князь? Рогволод Полоцкий никогда невежлив не был.
Добрыня слушал, пока не вмешиваясь.
– За зазнайство.
– В чем оно, в том, что отказал тебе в засватанной дочери? Зачем тебе княжна, одной жены мало?
Владимир усмехнулся:
– А твоей дочери не захочется быть старшей женой, когда гордая полочанка во вторых ходит?
– Моей дочери хочется вообще быть женой, князь, а не лить слезы всякий день. Натворишь бед с дурной подсказкой, всем миром не расхлебаем.
Не обмануло боярина сердце-вещун, не послушал его доброго совета Владимир, напротив, прислушался к подстрекательским речам Добрыни.
Узнав, что князь с дядей и дружиной все же ушел в Полоцк, Ставр со вздохом сообщил Алохии:
– Быть тебе вдовой. Зато освободишься.
Несчастная женщина взвыла: