– Ага, значит, все-таки Глеб… – удовлетворенно произнесла Надежда Николаевна и махнула рукой официантке, чтобы принесла меню десертов.
В конце концов, они с Машкой раз в сто лет встречались, могли и лишнего позволить.
– Да ничего это не значит! – Мария всерьез рассердилась. – Вот честно тебе говорю: на меня эта история так повлияла, что я хотела бы забыть этот круиз, как страшный сон. Но не получается. Потому что Глеб просто не дает покоя. Звонит, приглашает куда-то…
– А куда? – оживилась Надежда. – В ресторан или в театр?
– А это важно? – удивилась Мария. – В музей. В Русском музее как раз выставка открылась, он позвонил и сказал: «Давайте сходим, вы же сами говорили, что этого художника любите».
– А ты правда говорила?
– Да я много чего говорила поначалу, когда хотела произвести на него впечатление, – с досадой призналась Мария, – всего не упомню. А после того, как убийство случилось и я обнаружила, что монету подменили, у меня перед глазами одна картина стоит: Глеб и Елена Юрьевна после ужина идут под ручку в сторону каюты вдовы. Вот что он там делал, скажи на милость?
– А ты его спрашивала?
– Да его полицейские об этом спрашивали, он сказал, что только проводил даму до каюты, да и пошел к себе. Потом в баре сидел, его там Ольга с Игорем видели.
– Ну тогда…
– Ой, Надя, я никому не верю! Кто-то же ее убил! А про монету знали всего восемь человек – те, кто за столом сидел. В общем, так. Мне надо знать точно, в противном случае я все время об этом думать буду, и никаких отношений у нас с Глебом не получится. А вдруг это мой последний шанс встретить приличного мужчину? Мне не двадцать лет, особо в очередь никто не стоит. – Мария тяжело вздохнула и закончила: – Конечно, я не стала бы за ним бегать, но он вроде не против, сам звонит… Ну, поможешь?
– Ладно. – Надежда увидела, что ей несут огромный десерт, но тут же заглушила муки совести, решив оставить их на завтра по методу незабвенной Скарлетт О’Хары.
Минут на десять разговор стих – дамы были заняты десертом.
– Бумага у тебя есть, писательница? – наконец произнесла Надежда Николаевна, сделав глоток кофе и достав из сумочки ручку.
– Откуда? Я романы на компьютере ваяю.
– Значит, так, – Надежда взяла салфетку, – получается, что этот Алексей про монету все наврал. Но кто-то ему поверил и решил, что монета очень ценная.
– Или раньше про эту историю что-то знал… – вставила Мария. – И потом, я вот вспоминаю тот разговор – уж очень складно Алексей выражался. Как по писаному чесал. Но не каждый человек так вот просто, экспромтом, придумает историю про монету…
– Погоди, не путай меня. Значит, что мы знаем точно? Что покойная вдовушка получила эту монету, считай, обманом, что записка предназначалась какой-то другой Елене. Она же не поленилась, пошла в квартиру и нашла там монету. И зачем-то стала носить ее на шее как кулон. За что и поплатилась. Хотя… мстительный пасынок и так бы ее прикончил.
– Записку написал какой-то Виктор, – подхватила Мария, – который сорок пять лет жил в доме напротив Константиновского сквера.
– Правильно, значит, оттуда и будем танцевать! Я завтра отправлюсь на это место, а ты, когда позвонит твой Глеб, согласишься на встречу и ненароком заведешь разговор про убийство…
– Ой, боюсь! А вдруг это он?
– Тогда просто поговори про круиз, про соседей по столу, сама утверждала, что он очень наблюдательный, возможно, что-то он интересное заметил. А если он тебя куда-нибудь пригласит, то соглашайся, в музее-то он тебе ничего не сделает. Ну, потом кофе можно выпить где-нибудь, это очень способствует доверительной беседе.
– Ой, Надя, у меня просто камень с души свалился!
Счет дамы оплатили все же пополам.
Утром, проводив мужа на работу, Надежда Николаевна засобиралась по поручению подруги. Настроение было прекрасное, как и погода – не жарко, но солнышко светит, и ветра нет. Надежда хотела надеть новое летнее платье, но, поразмыслив, передумала и оделась поскромнее. И пиджачок накинула серенький, и сумку взяла недорогую.
Доехав до Константиновского сквера, она вышла из маршрутки и огляделась.
Сквер млел под летним солнцем, землю покрывал густой слой тополиного пуха, который закручивался маленькими живописными смерчами. Несколько скамеек стояли в окружении густых кустов, так что из окон соседних домов нельзя было разглядеть тех, кто на них сидел. И только одна скамья стояла на открытом месте и была хорошо видна из окон пятиэтажного каменного дома с лепным фасадом.
Стало быть, именно на этой скамейке сидела Елена Коврайская, вытирая слезящийся глаз. А в той самой пятиэтажке жил таинственный Виктор…
Надежда подошла к дому. Перед подъездом стояла еще одна скамья, на которой сидела маленькая худенькая старушка в белой детской панамке, доверчиво взирая на мир блекло-голубыми глазами. Казалось бы, зачем сидеть перед подъездом, когда рядом есть сквер, где полно свободных скамеек, а перед глазами какая ни на есть природа, какие ни на есть зеленые насаждения? Но Надежда от природы была хорошим психологом и поняла, что старушка жила одна и потому скучала. А тут, возле подъезда, ходили живые люди, и с ними всегда можно было поговорить.
Надежда Николаевна остановилась перед скамьей, сделала крайне утомленный вид, перевела дыхание и вежливо спросила:
– Вы позволите с вами присесть?
– А чего же не позволить? – Старушка благосклонно взглянула на скромно одетую усталую женщину, не вызывающую никаких подозрений. – Садись, места на двоих хватит.
Надежда села, вытерла лоб носовым платком и замолчала, оглядываясь по сторонам. Она знала, что лучший способ разговорить человека – это молчать, пока он сам не начнет разговор. Так оно и вышло.
Старушка терпела три или четыре минуты и наконец проговорила:
– А ты в гости к кому-нибудь приехала?
– Да нет, не в гости, – и Надежда снова замолчала.
– По делу, что ли? – в голосе старушки прозвучал неподдельный интерес.
– Можно сказать, по делу.
Старушка сгорала от любопытства, и тогда Надежда Николаевна сделала первый ход:
– Квартиру я в этом доме прикупить хочу. Для племянника. Племянник у меня хороший, в институт поступил.
– Квартиру прикупи-ить? – переспросила старушка завистливо. – Живут же люди! А какую квартиру-то?
– На четвертом этаже.
– На четве-ертом? Ну ты, милая, опоздала – продали уже ту квартиру, и новые жильцы в нее въехали.
– Да что вы говорите! – Надежда притворно расстроилась. – Выходит, зря я сюда ехала.
– Выходит, милая, зря. А только которые квартиры покупают, на маршрутках не ездят. Они на машинах разъезжают, на этих… «фордах» и «мерседесах».
– Да я не из богатых! Я дачу хорошую продала, вот и хочу квартиру племяннику купить, чтобы деньги не пропали.
– А, ну если так… – Старушка сочувственно замолчала.
– А вы в этом доме давно живете? – Надежда Николаевна вела разговор, будто реку переходила, осторожно нащупывая камешки.
– Ох, давно! Всю жизнь, с самого малолетства. Меня как сюда из роддома принесли, так и жила. В эвакуацию отсюда меня увезли, трех лет не было, сюда же потом и вернулась. Только в другую квартиру, нашу-то летчику отдали, который с фронта пришел. Там коммуналка была, так одна соседка в блокаду умерла, сестра ее из эвакуации не вернулась, замуж там вышла, а нам с мамой комнату дали в другой квартире.
– Так вы, наверное, всех жильцов здесь знали? – направила Надежда беседу в нужное русло.