– Мы в стороне встанем… да, плохо видно будет, а на то место подсажу я своего аккордеониста, он просигнализирует, когда те типы на связь с Лолкой выйдут.
Вася Владимирский неторопливо брел на работу.
Погода стояла прекрасная, для октября – просто удивительная, что чрезвычайно благоприятствовало Васиному бизнесу.
Вася «работал» слепым рядом с Владимирской площадью, почему и носил такое звучное прозвище.
В отличие от большинства нищих этого района, он промышлял не перед самой Владимирской церковью, а на другой стороне площади, в скверике, рядом с памятником великому писателю Достоевскому. Вася не читал книг этого писателя, но все же уважал его, потому что слышал от умных людей, что Федор Михайлович описывал эти самые, мрачные и небезопасные, места Петербурга, район, примыкающий к Лиговскому проспекту и Разъезжей улице. И людей он описывал таких, как сам Вася и его знакомые.
Вася не просто так сидел с протянутой рукой перед памятником. Он играл на трофейном немецком аккордеоне несложные популярные мелодии вроде вальса «На сопках Маньчжурии» или народной песни «Когда б имел златые горы». Иногда, под настроение, он играл свою любимую песню «Одинокая гармонь». И уж в самых торжественных случаях – по церковным праздникам или во время выборов в Государственную думу – Вася исполнял песню на мотив бессмертной «Девочки Нади», и начиналась она такими словами:
– Прихожу я в Летний сад, вижу там картину:
Комсомольцев двое спят – пьяные в дрезину!
Это было, кажется, на второе мая,
Солнце по небу ходило, в лужицах играя!
Отчего-то под эту песню подавали ему лучше всего.
Когда погода окончательно портилась, начинались непрерывные осенние дожди, постепенно переходящие в мокрый снег, Васе приходилось перебираться под землю, в метро, в длинный переход на станции «Невский проспект». Подавали там неплохо, но, к сожалению, приходилось бо?льшую часть выручки отдавать местной охране, кроме того, Вася плохо переносил долгое пребывание под землей, без солнечного света и свежего воздуха, поэтому хорошая теплая погода была ему очень на руку.
Когда Вася уже шел мимо Кузнечного рынка и до места работы оставалось каких-нибудь сто метров, к нему подошел мужчина лет тридцати пяти – сорока, с приятной, но незапоминающейся внешностью.
– Добрый день, маэстро! – приветствовал он слепого аккордеониста. – Как жизнь молодая? Готовитесь к гастролям?
– Чего надо? – довольно невежливо осведомился Василий, пытаясь обойти навязчивого незнакомца.
– Поговорить! – отозвался тот, широко и приветливо улыбаясь.
– Некогда мне разговоры разговаривать! – Вася закинул аккордеон за спину. – Мне работать пора. Ежели какой разговор есть – обращайся к Степану Матвеичу!
Степан Матвеевич Подколодный был местный участковый милиционер, который «крышевал» окрестных нищих и прочую сомнительную публику. С ним у Василия были прочные, долговременные, налаженные деловые отношения.
– Извините, маэстро! – Улыбка незнакомца стала еще шире. – У меня к вам разговор не пустой, а деловой и взаимовыгодный. Вот вы, к примеру, сколько за день зарабатываете?
– А что это ты, молодой человек, чужими доходами интересуешься? – окрысился Василий. – Тебе в детстве не говорили, что некрасиво считать деньги в чужом кармане?
– Не подумайте, что я это из праздного интереса спрашиваю… или что я из налоговой инспекции, не к ночи будь помянута! Я же говорю – у меня к вам деловое предложение имеется.
– Излагай! – строго произнес Василий, буравя незнакомца суровым взглядом сквозь круглые черные стекла очков.
– Я вам плачу вашу дневную выручку, и вы целый день занимаетесь чем хотите. Но не показываетесь на своем обычном месте.
– Во как! – протянул Вася, обдумывая неожиданное предложение.
– Ну так все же – сколько вы за день зарабатываете?
– Ну… это когда как… бывает, что хорошо кидают…
– При хорошем раскладе.
– Ну, к примеру, сто баксов.
– Нет вопросов! – И незнакомец достал из кармана купюру с изображением американского президента.
Василий сдвинул черные очки на лоб и внимательно рассмотрел зеленую бумажку.
– Настоящая! – проговорил он после тщательного осмотра.
– Мне бы ваше зрение! – восхитился незнакомец. – Это что – все слепые таким острым зрением отличаются?
– Я не слепой – я слабовидящий! – уточнил Вася. – А в деньгах мне по моей профессии непременно надо разбираться! Я же все время при деньгах, все равно как в банке!
– Ну так что – по рукам?
– Надбавка нужна, двадцать процентов! – потребовал Василий.
– Это за что – за вредность?
– Во-первых, когда я на рабочем месте, у меня какие расходы? Считай, никаких! А тут – свободный день, выпить надо, закусить… опять же, без практики я могу навык утратить… а третье – пока меня не будет, кто-то другой может место мое занять…
– Насчет этого, маэстро, не беспокойтесь – я на ваше место хорошего человека посажу. Настоящего профессионала! Но надбавку, так и быть, заплачу, – и он сунул Василию еще одну хрустящую купюру.
Вася спрятал деньги в карман, вздохнул и отправился в небезызвестное заведение, официально называвшееся «Пельменная «Прибой», но среди местных жителей более известное, как «Витькина забегаловка». Всем там заправляла дородная бабища, которая представлялась вновь прибывшим Викторией, в то время как старожилы кликали ее Витькой. Но только за глаза, потому что рука у Витьки была тяжелая, и в гневе бывала она страшна. Но быстро отходила и даже наливала иногда страждущим в долг, за что окрестный непутевый люд очень ее уважал.
А собеседник слепого, в котором кое-кто мог бы узнать Леонида Маркова по прозвищу Маркиз, оглянулся и подал знак скрывавшемуся за углом человеку.
Это был старый знакомый Маркиза по его славной цирковой молодости. Звали его Артемий Владленович, и он работал в цирке музыкальным эксцентриком. То есть играл на самых разных предметах, казалось бы, вовсе не являющихся музыкальными инструментами: на пилах и косах, на стаканах и рюмках, на консервных банках и оцинкованных ведрах, на пишущих машинках и упаковочных ящиках. Разумеется, он неплохо умел играть и на настоящих музыкальных инструментах – на фортепьяно, тромбоне и аккордеоне. Последние годы Артемий Владленович был на пенсии, но охотно подрабатывал, когда представлялась такая возможность.
Артемий Владленович был предусмотрительно одет примерно так же, как Василий Владимирский. На голове у него была такая же приплюснутая кепка неопределенного цвета, глаза закрывали круглые черные очки. На плече у него висел такой же, как у Васи, старый немецкий аккордеон.
Маркиз указал своему человеку его рабочее место и пожелал удачи.
Артемий добрался до скверика, удобно устроился возле памятника Достоевскому и развернул мехи аккордеона.
Из трофейного инструмента полилась звучная мелодия.
Артемий Владленович играл полонез Огинского.
До места встречи Лола доехала на такси.
Водитель высадил ее возле ограды Владимирского собора. Лола перешла через дорогу и остановилась у памятника Достоевскому.
Собственно, остановилась возле памятника не Лола, а Земфира Ипатова, жена (или вдова) бизнесмена из Екатеринбурга.
Лола, как настоящая актриса, настолько вошла в эту роль, что действительно почувствовала себя Земфирой Ипатовой. Ей было тридцать восемь лет, она приехала в Петербург на поиски мужа. Этот город ей практически незнаком. Блестящие купола собора, суета Северной столицы, сплошные потоки машин и людей вызывали в ее душе сложное чувство – одновременно восторг и раздражение.
Она встала неподалеку от памятника, зажав под мышкой яркий журнал с лошадью на обложке. Совсем рядом слепой в круглых черных очках очень артистично исполнял на аккордеоне вальс «На прекрасном голубом Дунае». Перед ним лежала кепка, в которую прохожие накидали уже довольно много денег.
Светило удивительно ласковое для октября солнце, и женщина, на мгновение забыв, для чего она сюда пришла, зажмурилась, наслаждаясь солнечным светом и музыкой Штрауса.