Волшебные стрелы Робин Гуда

– Владимир Михайлович, тот мой знакомый, который занимается старой мебелью, эту шкатулку тоже купит. Если, конечно, она тебе самой не нужна.

Лариса посмотрела на шкатулку – и вдруг почувствовала странное волнение. Словно встретила вдруг старого друга, которого не видела много лет. И поняла, что никому ее не отдаст.

– Только, конечно, сначала нужно посмотреть, что там в ней, внутри, – продолжал Лапоть, в то же время поворачивая шкатулку и разглядывая ее со всех сторон.

– Закрыта она, – вынес он наконец вердикт, который и так был очевиден. – Закрыта, а ключа нет.

Лапоть потряс шкатулку – и внутри что-то загремело.

– Там что-то есть, – сообщил он Ларисе очевидное.

– Дай сюда! – Лариса с неожиданной злостью отобрала у него шкатулку – и ей самой стало стыдно этого внезапного чувства. Что это с ней такое происходит?

– Извини, – проговорила она смущенно, – я просто хочу сама на нее посмотреть.

– Да смотри, я что – возражаю? – Лапоть, кажется, обиделся, но постарался это скрыть за дурашливой ухмылкой Страшилы Мудрого. – Делай с ней что хочешь…

Лариса еще раз встряхнула шкатулку и поднесла ее к уху, прислушиваясь. Внутри что-то тяжело перекатывалось. Потом она оглядела ее со всех сторон.

На крышке, в самом центре потускневшего от времени узора, была замочная скважина, отделанная позеленевшей медью. Скважина была совсем маленькая, под маленький ключик. Лариса вдруг увидела, какой это должен быть ключик – медный, с красивой затейливой бородкой, на голубом шелковом шнурке.

– Почему голубом? – спросил Лапоть; оказывается, она произнесла последние слова вслух.

Лариса хотела оборвать его резко, чтобы не лез не в свое дело, но тут позвонила Машка. Голос у нее был расстроенный. Она сообщила, что брат ее Борька разругался со своей хахальницей и запил, потому что она его выгнала. Или сначала его выгнали, а после уж он запил. Что здесь причина, а что следствие – трудно разобраться.

Так или иначе, сейчас он дома, вид у него так себе, как говорят – с пустыни на пирамиду, и встречаться с ним неподготовленному человеку не рекомендуется. Она, Машка, уж как-нибудь с ним управится, не в первый раз и не в последний, к сожалению, а собаку отвела к соседям, потому что этот дурак (Борька, естественно) собаку дразнил и добился, что Генка покусал его до крови.

Так что вещи Ларисы она вынесет к подъезду, а надолго из дома отлучиться никак не может, а не то этот урод пьяный всю посуду перебьет и мебель переломает.

– Вот, – упавшим голосом сказала Лариса, – теперь ночуй хоть на вокзале.

Домой не пойдешь, да и не пустят ее, Антонина небось уже и замки новые вставила на радостях – с нее станется. А в комнату ее переселила Витьку, а в Витькиной собиралась сделать их с отцом спальню, уже и мебель присмотрела. В этой квартире, ясное дело, оставаться невозможно.

Что ж, придется попросить помощи у Вадима. В конце концов, не убудет от него, если она переночует один раз. И вообще сегодня суббота, а по выходным они обычно встречаются. Черт, она же совершенно об этом забыла! Вот именно, совсем выскочило из головы, что она должна была вчера послать ему эсэмэску.

Это они так договорились – не звонить, а присылать текстовые сообщения. Инициатором, ясное дело, был Вадим. Мало ли, у него важная встреча или совещание, неудобно разговаривать. А так он получит сообщение, потом перезвонит. И вообще, обмен текстовыми сообщениями – это гораздо современнее, чем звонки. Раз он так настаивает… Лариса согласилась.

Но сейчас решила звонить – время дорого, этак она и на улице останется. Она оглянулась на Лаптя и вышла на лестницу с телефоном. На ее звонок никто не ответил. Лариса ждала долго, пока телефон сам не отключился.

Вот так вот. Сжав зубы, она снова соединилась. На этот раз телефон отключился почти сразу. Все ясно, Вадим сбросил ее звонок. И тотчас пришла эсэмэска: «Говорить не могу, у меня важная встреча».

– Какая, к дьяволу, встреча? – Ларисе захотелось бросить мобильник о стену. – Когда сегодня суббота!

«Вот именно, – услужливо подсказал ехидный внутренний голос, – вы не условились о свидании в субботу, и он нашел тебе замену. С ней и встреча».

– Не может быть, – пробормотала Лариса.

Хотя почему, в сущности, не может быть? Не она ли прошлой ночью размышляла, что их с Вадимом, в общем, ничего не связывает и нет у него перед ней никаких обязательств? Но ведь ей и в голову не пришло бы ничего такого, она ни на одного мужчину и не взглянула с тех пор, как у нее появился Вадим!

«То – ты, а то – он», – ехидно заметил внутренний голос, и Лариса не могла не признать его правоту. Но в данный момент ее гораздо больше волновало, где она будет сегодня ночевать. Ясно одно – квартира Вадима отпадает.

– Ты чего здесь? – выглянул Лапоть.

– Ничего, – Лариса почувствовала, что по щекам бегут злые слезы, – мне жить негде. Даже одну ночь негде перекантоваться.

Лапоть не бросился ее утешать, он напряженно размышлял, потом подтолкнул Ларису в квартиру, а сам остался на лестнице, чтобы позвонить. Вернулся довольный.

– Все устроилось. Сейчас едем к Владимиру Михайловичу, это тот, кто мебель реставрирует, у него мастерская большая, он тебе спальное место организует. Не бойся, мужик со странностями, но приличный, я его лет десять уже знаю. Заодно стул этот ему отвезем. А я завтра бригаду приведу, работу начнем.

Лаптя дожидался у подъезда скромный микроавтобус. Погрузились вместе со стулом, шкатулкой и альбомом и поехали к Машке. Встретив ее внизу, Лапоть предложил свои услуги по усмирению буйного братца, но Машка сказала, что справится сама.

– Не волнуйся, не впервой! – отмахнулась она.

– Да я и не волнуюсь, знаю, что ты девка крепкая, сумеешь порядок навести, – по-свойски заметил Лапоть и погладил Машку по плечу одобрительно.

Машка чмокнула его в щеку и ушла. Отчего-то Ларисе не понравилось такое их прощание.

Мастерская находилась в здании спортивного бассейна. Сбоку в торце была небольшая дверь без надписи, но со звонком. На звонок открыл средних лет дядечка с седыми непричесанными волосами. На нем были пузырящиеся на коленях штаны и клетчатая рубаха, заляпанная краской. Пахло от дядечки какой-то едкой химией.

– А, это вы, – пробурчал он, глядя вбок. – Проходите.

Лариса оглянулась на Лаптя, тот успокаивающе кивнул – не удивляйся, дядька со странностями, но хороший. Реставратор повел их по узкому темному коридору куда-то вдаль.

– Голову берегите! – предупредил он, но Лариса не успела отреагировать, так что Лапоть просто схватил ее за волосы и пригнул голову вниз, а не то с размаху брякнулась бы она о трубу, которая пересекала коридор под потолком.

Помещение было большое, все заставленное мебелью, Лариса в полумраке ничего толком не разглядела. Увидев стул, который притащил Лапоть, реставратор оживился, даже движения его стали быстрыми и уверенными. Он включил лампу над широким верстаком, и они с Лаптем стали вертеть стул так и этак.

– Сделаем, – сказал реставратор, – только не скоро. Заказов много, не успеваю.

– Ладно. – Лапоть поглядел на часы и заторопился. – Вы уже здесь сами разбирайтесь, а я побежал.

И хоть Лариса ничего не спрашивала, объяснил:

– У меня сестренка родила, завтра из роддома выписывают, а сегодня мама приезжает, встретить надо.

Она даже не успела его как следует поблагодарить.

– Вот здесь, значит, можно устроиться, – бубнил Владимир Михайлович.

Он открыл скрипучую дверь и пропустил Ларису вперед, в маленькую комнатку, не комнатку – каморку. Эта каморка, как и все остальное пространство в мастерской, было заставлено старой мебелью в разной степени разрушения, только возле одной стены часть комнатки была расчищена, там стоял огромный старинный диван, обитый выцветшей коричневатой кожей.

– На этом, значит, диване, – бормотал хозяин. – Он, между прочим, исторический, когда-то этот диван принадлежал известному поэту Апухтину…

Лариса с тоской разглядывала престарелый диван и все это убогое помещение. Что делать, дареному коню, как известно, в зубы не смотрят, и других вариантов у нее просто нет. Вот только как насчет постельного белья…

Она не успела произнести этот вопрос вслух, а Владимир Михайлович, словно цирковой фокусник, достал откуда-то из недр допотопного дивана стеганое одеяло, подушку, две простыни и наволочку – штопаные, далеко не новые, но чистые, даже пахнущие свежестью и крахмалом.

Лариса хотела спросить, не принадлежали ли и эти простыни поэту Апухтину, но вовремя прикусила язык, поблагодарила хозяина – и он тут же исчез, что-то вполголоса бормоча.