Картина Черного человека

Я опустилась рядом с Петровной на колени, похлопала ее по щекам и проговорила:

– Петровна, миленькая, не умирай!

Не скажу, что я к ней питаю какие-то особенно нежные чувства, но знаю ее с детства и как-то привыкла к ее незаметному, непритязательному существованию, к тому, что она всегда рядом со своей нарастающей деменцией.

К счастью, глаза старухи открылись, правда, выражение в них было какое-то дикое. В ее глазах был страх, да что там страх, в них был запредельный ужас. Она что-то зашептала.

Я пригнулась ближе и с трудом разобрала:

– Робин-Бобин-Барабек

Скушал сорок человек…

– Петровна, ну что ты несешь? – проговорила я, радуясь тому, что она вроде жива. – Что с тобой? Ты можешь встать?

Но ждать от нее осмысленного ответа не приходилось. Вместо этого она проговорила немного громче и отчетливее:

– Людоеда людоед

Приглашает на обед…

– Да что ты такое несешь? – Я всерьез испугалась.

А она вместо ответа приподняла левую руку и показала на что-то у меня за спиной.

И снова в ее взгляде и в самом жесте едва шевельнувшейся руки был дикий ужас.

Я повернулась, посмотрела, на что она показывает… и увидела картину.

Я точно помню, что поставила ее лицом к стене, видно, Петровна из любопытства повернула картину. Говорила уже, что Петровна для своих лет не в меру шустрая и любопытна, как сорока.

Только сейчас я как следует рассмотрела эту чертову картину.

Картина как картина – пейзаж, как и говорил Сан Ваныч.

Честно говоря, этот пейзаж не очень мне понравился, мрачный какой-то, депрессивный. На картине был изображен густой лес, старые темные деревья окружали небольшое озерцо с темной торфяной водой. И больше ничего – ни людей, ни животных, птицы какой-нибудь на ветке сосны и то не было.

И тут до меня дошло, что Анна Павловна умерла, взглянув на эту картину, и вот сейчас Петровна… вроде она не умерла, но ей явно очень плохо!

Да что такого в этой картине?

Я снова взглянула на нее, прислушалась к себе – нет, ничего особенного я не почувствовала.

Ну, мрачная картина, безрадостная, но, чтобы от ее вида прийти в такой ужас, от которого можно потерять сознание и даже умереть… нет, этого я не могла представить.

Петровна тем временем снова отключилась, дышала часто и неровно, по ее телу то и дело пробегали судороги.

Я достала телефон и вызвала «Скорую».

И только тогда открылась дверь комнаты матери, и она выползла в прихожую, нечесаная, в старом халате.

– Чего орете ночь-полночь? – набросилась она на меня. – Мне завтра на работу!

Все ясно, когда на работу, она не пьет, потому что там начальник строгий, грозился уволить, если унюхает запах. И никакая мятная резинка не поможет, он по внешнему виду определит, пила мать накануне или нет. Работает мать на продуктовом складе сутками. Завтра ей на смену, поэтому накануне она жутко злая. Но мне ее настроение по фигу, поэтому я просто показала ей на Петровну.

– Что, померла ведьма старая? – мать необычайно оживилась.

– Погоди радоваться, жива она, – сообщила я.

– Ну, это ненадолго! – мать подошла ближе и неприязненно заглянула в лицо Петровне. – Вон едва дышит, наверняка скоро окочурится! А ты куда звонила?

– В «Скорую», конечно, куда же еще?

– Зря! – припечатала мать. – Пока они приедут, она уже помрет, так что еще и обругают нас, что зря вызвали.

И тут же она оглушительно заорала:

– Виталик! Виталик! Иди скорей сюда!

Через некоторое время открылась еще одна дверь, и в прихожей появился Поганец. Это я его так зову, а он меня – Убогой, Уродиной или Умственно отсталой.

Вид у него был как всегда – тщедушный, хилый, бледный, жирные патлы висят вдоль впавших щек, в общем, как говорит все та же Петровна – «отворотясь не наглядеться».

Противно говорить, но это сокровище приходится мне братом, не родным, а единоутробным, то есть по матери.

– Чего тебе? – прохрипел он матери.

С тех пор как у меня окончательно лопнуло терпение и я перестала делать вид, что не реагирую на его мелкие гадости, а объяснила ему с применением физических методов, как нужно себя вести, он упорно меня игнорирует.

– Мне – ничего! – рявкнула мать. – Бабка твоя померла, вот! – и она кивнула на Петровну.

– Еще нет, – охладила я Поганца, потому что он сунулся было к Петровне, – так что отвали пока.

Он вызверился на меня и открыл было рот, чтобы обругать, потому что при матери он меня не очень боится, но тут раздался звонок в дверь, это приехала «Скорая».

Врачей было двое – одна толстая тетка; форма ее была размера не меньше шестидесятого. А при ней молодой совсем парень, стажер, что ли. Или фельдшер.

– Это чего у вас? – спросила тетка, не делая попытки нагнуться. – Что она на полу-то лежит?

– Упала, вот и лежит, – сказала я.

– А с чего упала-то?

– Не знаю, я в туалете была, выхожу, а она тут лежит, – честно ответила я.

– Рома, погляди! – бросила тетка парню.

Он нагнулся и ощупал Петровну довольно профессионально, затем пробормотал что-то на невнятной латыни. Я в это время догадалась принести из кухни табуретку, и тогда врачиха соизволила приступить к осмотру.