Огненный рубин апостола Петра

– Главное – не смотреть вниз! Раз, два, три…

Агния сделала два шага разбега, оттолкнулась…

И приземлилась на краю другой крыши.

В первый момент она едва не потеряла равновесие, едва не соскользнула назад, к обрыву – но ей показалось, что Петька схватил ее за руку, поддержал, она шагнула вперед и выпрямилась.

Пропасть была позади, она твердо стояла на крыше соседнего дома.

Дальше все было проще: несколько шагов по покатой кровле – и перед ней, как и много лет назад, оказалось слуховое окно.

Стекла в нем не было, в оконном проеме самозабвенно ворковал белый голубь.

– Извини, – проговорила Агния, наклонившись к окну.

Голубь испуганно шарахнулся, взлетел, задев ее лицо крылом – он был неприятно поражен, что человек, которому положено обитать внизу, на пыльных и душных улицах этого города, появился в его владениях, на крыше, так близко к небу, к солнцу.

Агния пролезла в окно (это было куда труднее, чем в детстве) и оказалась на чердаке.

Чердак был точно такой же, как в ее доме – пыльный, заваленный бесполезным хламом, обжитый голубями, – но за его дверью была лестница, которая выходила на другую улицу, туда, где Агнию никто не ждал.

Через несколько минут она уже шла по улице.

В душе у нее было двойственное чувство – с одной стороны, ей удалось сбежать от преследователей, она по-прежнему была на свободе, с другой же – как и прежде, она чувствовала себя загнанным зверем, дичью, по следу которой идут охотники.

Она смертельно устала, она хотела принять горячий душ, хотела выпить большую чашку крепкого кофе, хотела есть – но все эти желания были неосуществимы.

В какой-то момент Агния даже пожалела, что ее не поймали.

Тогда по крайней мере все было бы кончено, больше не нужно было бы убегать. Она могла бы отдохнуть… возможно, ей позволили бы прилечь, пусть в камере, пусть на жестком топчане, на нарах, но можно было бы вытянуться, закрыть глаза…

Наверняка ее накормили бы…

Агния почувствовала, как ее рот наполняется голодной слюной – и тут же пришла в ужас от своих мыслей. До чего же она дошла, если вспоминает с тоской о тюремной баланде!