Тайна Голубиной книги

Не хватало еще тащиться куда-то после работы. Заканчивают они в девять, пока доедешь, да после смены она никакая. К тому же если Эльвира увидит, что они куда-то едут вместе с Андреем, загрызет Ларису насмерть. Пойди потом доказывай, что он просто так подвез, что не имеет насчет него Лариса никаких грешных мыслей. Но Андрей Егорыч – мужик хороший, нельзя ему отказать.

– Ты скажи, что я завтра подъеду, – улыбнулась Лариса, – адрес его на телефон мне пошли. Днем где-то, часа в три или позже.

– Да он все равно дома сидит! – Андрей повеселел и удалился, послав Ларисе воздушный поцелуй.

Эльвиру она встретила самым невинным выражением лица, так что та чуть не споткнулась на ровном месте.

Однако настроение почему-то упало. Лариса ехала домой в маршрутке и ощущала сильнейшее недовольство собой. Зачем-то согласилась завтра ехать к этому инвалиду. И так у нее выходных мало – не два, как у всех, а один в неделю, и тот скользящий, так теперь еще нужно потратить полдня на дурацкий визит. Она не может себе позволить заниматься благотворительностью, не в том она положении. Никто ее содержать не собирается и наследства не от кого ждать. Однако, прислушавшись к себе, она поняла, что дело не только в этом. Какой-то неприятный осадок остался после разговора с Андреем, крошечная зацепочка.

Лариса наскоро проанализировала их разговор и все поняла. Ну да, вот тут, когда он сказал «от тебя не убудет», а в мыслях, верно, добавил: «Что у тебя – семеро по лавкам, что ли, все равно в выходной делать нечего…» Приличный человек, удержал в себе эти слова, да и вообще обидеть Ларису не хотел. И ведь прав он, потому что в свои тридцать два года могла бы она иметь собственную семью и не куковала бы сейчас одна как перст.

И ведь получается, что и тут мамочка ей подгадила. Мамочка, которую она воочию видела один раз в жизни.

Тогда, после того как прислала она сто долларов из своей Америки с оказией, бабушка, прочитав письмо, выругалась неприлично. Лариса оторопела – никогда в жизни она от бабушки таких слов не слыхала. А бабушка прижала Ларису к себе и сказала, что проживут они сами по себе, раз никому не нужны. Но в голосе ее не было уверенности.

Прошло еще какое-то время, и явился отец.

Театр там, в Сибири, совсем разорился, отец работал где придется – на приисках, бичевал в порту и сильно подорвал здоровье. Устроился в газовую котельную оператором и стал пить. Сначала потихоньку, стесняясь Ларисы, потом в открытую. Годы шли, а перед окончанием школы неожиданно умерла бабушка. Вроде и не болела, ни на что не жаловалась, а вдруг слегла и пролежала-то всего неделю.

После похорон отец совсем рехнулся. Плакал, рвал на себе волосы, пил без просыпу и даже начал выносить кое-что из дома, хотя, видит Бог, и тащить-то у них было нечего. Лариса школу кое-как закончила и поступила на второй курс медицинского училища – больше никуда с ее оценками не попасть было.

Жизнь тогда была у нее хуже некуда. Дома нищета страшная, отец вечно пьяный, в квартире его дружки ошиваются, убирай не убирай – всегда свинарник. Сколько раз хотела с собой покончить от такой беспросветности! Один раз градусник разбила, хотела ртуть выпить, другой раз уже на окно встала, да передумала. Нагляделась на практике в больнице на самоубийц несостоявшихся, которые калеками на всю жизнь остались, только это ее и удержало.

Парень, протискивающийся к выходу, сильно наступил ей на ногу, и Лариса очнулась от горьких мыслей и выругала себя. Что за манера – копаться в прошлом, ни к чему хорошему это никогда не приводило. Вот сейчас едва не проехала свою остановку.

– Подождите! – крикнула Лариса и выскочила вслед за парнем.

Тот ее не заметил и больно стукнул дверью маршрутки.

Дома было пусто и тихо. Лариса включила телевизор, чтобы не находиться в этой гулкой тишине. Хотелось есть, и она решила отварить макароны. И даже взяла себя в руки и приготовила к ним соус с сыром и помидорами. Усевшись в комнате перед телевизором в халате, она поставила тарелку на колени и пощелкала пультом.

И тут же выругалась, потому что по одной программе показывали ток-шоу, которое вела старшая сестричка, Ксюша. По другой шел бесконечный сериал с младшей сестричкой, Лушей. Потом была какая-то мура про еду и ремонт, потом спортивный канал, который Лариса никогда не смотрела, а по ретро-каналу шел старый фильм с мамочкой в главной роли, тот самый, после которого в прессе ее стали в один голос звать «русской Катрин Денёв».

– Черт знает что! – громко сказала Лариса. – Они меня достали!

Аппетит пропал. Она вяло поковыряла макароны и отставила тарелку. Внезапно напала жуткая апатия, лень было даже пойти на кухню за чаем. Хорошо бы успокоиться, но в квартире она не курила, а спиртного не пила никогда, даже запаха не выносила – полностью отвратило ее, когда с отцом возилась.

Что ж, она отдает себе отчет, что стала законченной неврастеничкой. Но пить транквилизаторы тоже не хочется – она все-таки медик, знает, что ни к чему хорошему это не приведет. Ходила даже она как-то к психоаналитику – был такой у них в центре, только недолго проработал. Дал совет – не бежать от неприятных воспоминаний, не гнать их от себя, не прятать голову в песок, как страус, а честно и открыто встретить их лицом к лицу – дескать, вот она я, берите меня, делайте что хотите. Да, все это со мной было, и с этим я теперь буду жить.

Что ж, возможно, в этом есть своя сермяжная правда, подумала Лариса, вытягиваясь на диване. Звук у телевизора она выключила, и теперь на экране крупным планом была мамочка. Она раскрывала рот и говорила какие-то хорошие и правильные слова своему киношному возлюбленному, глаза ее сияли, полные губы шевелились.

Лариса отвернулась от телевизора и вспомнила, как эти губы были плотно сжаты, как будто мамочка жалела для нее слова, только шевелилась изредка возле них брезгливая складка.

Когда Лариса закончила медицинское училище, отцу в пьяной драке проломили голову бутылкой, и он умер в больнице через три дня, не приходя в сознание.

Как-то она со всеми скорбными делами разобралась, помогли люди с работы, выбросила кровать отца, его немногочисленную одежду и стол, за которым собиралась пьяная компания. И вздохнула свободно. Показалось даже, что теперь начнется у нее новая, лучшая жизнь.

И как раз случился у них в городе какой-то кинофестиваль, на который приехала мамочка. Она давно уже вернулась из Штатов, и муж ее к тому времени умер, она успела даже побывать замужем за каким-то художником. Лариса как узнала про это, так и решила, дурочка, что это судьба. Обязательно должно произойти воссоединение семьи. И все будет хорошо. В общем, размечталась.

Тогда, конечно, не так, как сейчас, охраны особой мамочке не полагалось, но в гостиницу Ларису не пустили, даже номера телефонного не дали. Но пробрались они с подружкой на показ фильма, а после подошли к артистам, когда они автографы давали.

Ясное дело, мамочка ее не узнала. Откуда бы, если видела ее живьем только в младенчестве? А у Ларисы язык к гортани прилип, слово «мама» не выговорить никак. Еще бы, не привыкла ведь… Как выяснилось, все к лучшему оказалось, потому что подружка тут встряла – это, говорит, Лариса, она – ваша…

Надо мамочке отдать должное – мигом все просекла. Ларису за руку схватила, в щеку ткнулась – ах, милая, как тебя рада видеть! А сама шепчет – приходи вечером ко мне в гостиницу, а тут не болтайся. И ушли они все. А к Ларисе один такой скользкий типчик подскочил с фотоаппаратом. Кто вы, да откуда Людмилу Ионовну знаете?

Еле отвязалась от него Лариса и в гостиницу пошла уже одна, без подружки. Мамочка дверь открывает в халате, но полностью накрашенная, смотрит неприветливо. Губы сжала, как будто для Ларисы и слов ей жалко. Номер большой, двухкомнатный. На столе фотография стоит – две девочки, дочки ее. Хорошенькие, разодетые в пух и прах.

А Лариса вдруг свое отражение в большом зеркале увидела и обомлела. Джинсы вытертые, свитерок китайский, волосы висят, как неживые, под одним глазом тушь дешевая размазана.

И подглядела в зеркале Лариса мамочкин взгляд. Брезгливый такой, досадливый – дескать, вот неприятность некстати возникла.

Тут позвонил кто-то, мамочка поговорила на повышенных тонах, потом трубку бросила. И посмотрела колючим взглядом, бросила вопрос какой-то, как, мол, живешь? Никак ее не назвала – ни дочкой, ни по имени. И Лариса ее мамой ну никак назвать не может. Еле выговорила, что отец умер и теперь она живет одна. Мамочка вышла на минутку в спальню и выносит оттуда две бумажки зелененькие. Сунула их Ларисе и говорит, что ей вообще-то некогда, время все расписано по минутам, сейчас срочно уходить нужно на прием в Дом кино. А завтра она уезжает.

Ты, говорит, сейчас иди, да не болтай там с журналистами, кто ты да что. И между делом за дверь ее выпихнула. Лариса стоит в полном обалдении, потом деньги в руке увидела – двести долларов мамочка не пожалела. Сунула, чтобы отвязаться, как будто не родной дочери, а побирушке вокзальной. А какая разница? Только в количестве денег. Да разве Лариса за этим приходила? Она в глаза матери поглядеть хотела и спросить, за что же та ее из своей жизни выбросила? И ладно бы вообще детей не любила, так нет, родила двух дочек, любит их, балует… А на Ларису ей и слова ласкового жалко.

Хотела Лариса деньги вернуть, да такая слабость накатила, слезы текут, к ногам будто гири пудовые привязали. И тут на выходе в холле гостиницы перехватил ее тот журналюга, что на показе был. Слонялся там, все высматривал, вынюхивал. Ну, Лариса ему просто как с неба упала. Пристал как банный лист, в кафе затащил, утешает, по ручке гладит. Кофе заказал, пирожных. Влез, в общем, в душу, это они умеют. И рассказала ему Лариса все как есть, всю свою жизнь в деталях и подробностях. И не спьяну на нее такой приступ откровенности напал, никогда в рот спиртного не брала, даже от пива ее тошнит. Уж очень расстроилась после своего визита к мамочке. Хотя чего и ждать-то было? Но вот надеялась на что-то, молодая была, глупая…

А дня через два прибегает к ней подружка – та самая, с которой на показе были. И тычет в нос газету. А там… мама дорогая! Целая страница, и все про мамочку. И как она ребенка новорожденного бросила чуть не в роддоме, и как мужа первого до смерти довела – якобы он от неразделенной любви страдал и умер, и про то, как Лариса с бабушкой едва не с помойки питались. Наврал, в общем, журналюга этот, как хотел, не так ему Лариса рассказывала. И щелкнуть сумел Ларису всю зареванную. Вид и правда несчастный и больной.

Только Лариса статью прочитала – звонок телефонный из Москвы, мамочка на проводе. Тоже там у себя газету прочитала и как начала орать. Как только Ларису не обзывала, сначала просто дрянью и сволочью, а потом и вовсе непечатные слова пошли. Потом говорит, что знать Ларису не желает, как будто раньше сильно дочерью интересовалась.

Ах так, Лариса думает, ну ладно, узнаешь ты меня! И пошло-поехало. Статья-то большого шума наделала, мамочка тогда популярной была. Этим журналистам только дай факты жареные, разнесут по всей стране, от себя присочинят, у них работа такая. А тут тема лакомая – просто мексиканский сериал, дочка, брошенная в младенчестве. Ну и начали к ней обращаться то из одной газеты, то из другой, в журнал толстый с фотографиями, на радио, на телевидение даже к Малахову приглашали, только Лариса не смогла поехать, заболела тогда воспалением легких. Наговорила тогда Лариса много лишнего. Сейчас-то понимает, что неправильно поступила, но не было рядом никого поумнее, кто посоветовал бы промолчать. Не зря народ говорит, что ни к чему сор из избы выносить, только себе хуже сделаешь.

Так и вышло. Мамочке-то эта история только помогла, рекламу бесплатную сделала. Хоть с мужем-художником она развелась, стали ее приглашать сниматься в сериалах, деньги, видно, пошли хорошие, она их на свою внешность тратила, пригласили передачу на Первом канале вести. Давала она и ответные интервью, где мужа своего первого, отца Ларисы, просто грязью поливала – и бил-то он ее, и заниматься любимым делом не давал, и ребенка тайком увез. Лариса за отца обиделась, тоже в ответ про мамочку пару ласковых слов сказала, в общем, несколько месяцев такое продолжалось, а потом все затихло, упал интерес публики. Только Ларисе все это боком вышло.

Она вытянулась на диване. Нет, плохим специалистом был тот психоаналитик, что советовал не бежать от воспоминаний, как переберешь все – такая тоска накатывает.

Тем не менее Лариса заснула крепко и утром спала долго.

Старик экскурсовод откашлялся, оглядел посетителей и продолжил простуженным голосом:

– Инквизиция – специальный судебный орган католической церкви в Средние века, созданный для борьбы с еретиками и инакомыслящими. Инквизиция была учреждена римским папой Иннокентием Третьим в начале тринадцатого века, первоначально для борьбы с альбигойской ересью на юге Франции, но позднее она распространилась и на территорию Италии, а затем инквизиторские трибуналы были созданы в Италии, Германии, Испании, Нидерландах и Португалии…

Высокая женщина с короткими черными волосами слушала экскурсовода вполуха. Она внимательно разглядывала прочих участников экскурсии.

Сегодня утром ей пришло смс-сообщение от того таинственного гостя, чьи приказы она беспрекословно выполняла, от человека с бритой головой и глубоко посаженными глазами.

Мессер приказал ей прийти в западный флигель Петропавловской крепости, где располагается выставка, посвященная истории инквизиции и средневековых орудий пыток. И вот она приехала в крепость, купила билет, вошла в мрачный флигель с низкими сводчатыми потолками и теперь вместе с другими посетителями слушает лекцию сутулого старика – а мессер все не появляется.

Женщина еще раз осмотрела всю группу.

Две девушки-готки в длинных черных платьях, с прилизанными черными волосами и мрачным депрессивным макияжем, как зачарованные разглядывали орудия пыток. Тщедушный школьник в сползающих на нос очках, типичный «ботаник», записывал каждое слово экскурсовода – видимо, готовил реферат для урока истории. Остальные посетители были людьми совершенно случайными, и в любом случае мессера среди них не было.

Женщина поплотнее запахнула куртку – в помещении было сыро и холодно, как будто они и впрямь находились в мрачных казематах инквизиции.

– По приговору инквизиции сотни тысяч людей были обречены на смерть за вымышленную связь с дьяволом, инакомыслие и колдовство, – продолжал экскурсовод. – Жертвами трибуналов инквизиции стали выдающиеся мыслители и ученые прошлого – Ян Гус, Джироламо Савонарола, Джордано Бруно, Галилео Галилей, Томмазо Кампанелла, Николай Коперник… в ходе судебных процессов инквизиции широко применялись пытки. В Средние века для усовершенствования процесса пыток и получения признаний инквизиторами было создано множество хитроумных приспособлений и инструментов…

Он достал большой клетчатый платок, громко высморкался и снова заговорил: