Лямур, тужур и абажур

Машины глаза в зеркале сияли почти таким же ярким зеленым светом, как и камень.

– Ну, что я тебе говорила? – торжествующе спросила Марина. – Изумруд – это твой камень!

– Отчего ты его не носишь?

– Ну… – Марина как-то поскучнела, – кулоны сейчас вообще не в моде, а мой камень – бирюза… А это… это Володина тетка ему оставила, на память…

– Интересная вещь… – Маша взяла кулон в руки. – Старинная…

Маше очень нравилось бывать у отца. За ужином обычно сидели долго и говорили. Разговоры велись самые простые – о погоде, о новом кинофильме, о жизни кинозвезд, о Машиной учебе, о путешествиях. Отец много поездил и с удовольствием рассказывал про озеро Байкал, про далекую Сибирь, про Крайний Север…

Они с Мариной часто ездили куда-нибудь и оставляли Маше ключи, потому что Марина говорила, что цветы очень любят Машу и она может доверить их только ей.

Матери Маша ничего не рассказывала, она знала, что достаточно взрослая для того, чтобы самой за себя все решать. Тем более что ничего плохого она не делала.

Мама в последнее время виделась с дочерью крайне редко. У нее появилось новое занятие – она строила загородный дом. Участок, оказывается, она купила уже давно, а сейчас подошло время для строительства. Виталик часто возил маму на стройку, мама возвращалась домой поздно, когда Маша уже спала, а иногда вообще отсутствовала. Маша не задавала никаких вопросов, ей даже нравилось, что Виталик не таскается по дому и не роется в ее вещах. Он вел себя все более нагло, при встрече окидывал таким взглядом, от которого Маша краснела, а один раз притиснул ее в темном коридоре, зажал рот вроде бы в шутку и стал шарить жесткими руками по груди.

Маша бестолково махала руками и пинала ногами пустоту, задела вешалку и на шум выглянула из кухни Дарья Ивановна со скалкой. Виталик отпустил Машу и ушел.

Вся сцена происходила в полном молчании: как уже говорилось, Дарья Ивановна в дела хозяев старалась не вмешиваться.

Маша мечтала, чтобы дом был построен, и тогда мать с Виталиком в него переедут, а она останется в квартире. И пока решила сцепить зубы и молчать.

Отец с Мариной уехали в Австрию кататься на лыжах, и когда Маша поливала цветы в их квартире, она взяла из шкатулки с перламутровой инкрустацией кулон с изумрудом.

– Вот и все… – Маша глядела несчастными глазами, как больной кролик.

– Ну что ж, теперь хотя бы понятно, из-за чего весь сыр-бор разгорелся, – медленно произнесла я, – но ты, дорогая моя, не сказала самого главного. Зачем ты взяла чужую вещь? За каким чертом тебе понадобился этот кулон?

Маша подняла на меня глаза в полнейшем смятении. Бьюсь об заклад, она очень надеялась, что я не задам щекотливого вопроса. Но я глядела уверенно, с прищуром, тогда Маша собрала оставшиеся силы и ответила:

– Вообще, это не имеет отношения к данному делу. Но… я хотела показать его одному человеку…

Просто удивительно, до чего легко я читала в душе этой девочки! И ведь никогда не замечала за собой ни особого ума, ни проницательности. И опыта житейского у меня ненамного больше ее… Хотя у нее-то совсем опыта нету… Научить некому, посоветоваться не с кем… Мать вроде бы есть, а на самом деле считай, что нету. Господи, не дай бог никому такую мамашу!

Вспомнив, каким ярким блеском загорелись Машины глаза при упоминании ее преподавателя Геннадия Серафимовича, я все поняла.

Маша тоже сообразила, что я не отстану, и тихим шепотом поведала мне, что через общих знакомых узнала, что Геннадий Серафимович появится в одной известной галерее на открытии выставки его приятеля-художника. Маша исхитрилась и тоже достала приглашение на вернисаж. План был такой: встретиться там с господином Зоренко вроде бы случайно, а уж мимо такого кулона он ни за что бы не прошел, он интересуется старинными драгоценностями.

Я подавила в душе порыв высказаться нелицеприятно про Геннадия Серафимовича. Влюбилась в него девчонка, как кошка, так что, пожалуй, за такие слова можно и чашкой в лоб от нее получить…

– Ладно, пока мы это оставим. Стало быть, кто-то охотился не за твоей зачеткой, а за старинной драгоценностью. Но тогда я уверена, что твою сумку украл не какой-то мифический воришка, который непонятно как оказался в вашей аудитории, а кто-то из своих. Кто-то, кто пронюхал о существовании кулона.

– Не может быть! – запротестовала Маша. – Я всех наших ребят хорошо знаю, они на такое не способны…

– Ладно, подруга! – оборвала я. – Люди иногда способны на такие вещи, что просто диву даешься! Вот, например, мой бывший муж… но, впрочем, это совсем другая история, и к нашему расследованию не имеет отношения. Ты мне лучше вот что скажи: показывала ты кому-нибудь кулон?

Не знаю, как у меня появилась эта мысль. Может быть, на нее натолкнуло то, как горячо она запротестовала, когда я сказала, что сумку украл кто-то из своих. Во всяком случае, по ее реакции я тут же поняла, что попала в точку: Маша завертелась как уж на сковородке и наконец проговорила:

– Никому, кроме Ленки…

– Ага, – я удовлетворенно кивнула, в очередной раз подивившись человеческой глупости. – Ленка – это та эффектная брюнетка в красном пальто, с которой ты распрощалась на пороге аудитории?

– Ленка Симакова – моя лучшая подруга! – воскликнула Маша в праведном гневе. – Не думаешь же ты, что она…

– Я пока ничего не думаю, – оборвала я ее. – А только пытаюсь по крупице выдавить из тебя подробности дела. Такое впечатление, что ты не хочешь вернуть свой кулон. То есть как раз не свой…

– Я хочу… – тяжело вздохнула моя глупая и доверчивая клиентка. – Да, вот еще: когда я показывала Ленке кулон, к нам подошел Вадик Воронко…

– Ну-ка, еще раз, медленно и подробно! – потребовала я. – Расскажи, как это происходило. Где ты хвасталась своим кулоном, кто такой этот самый Вадик…

– Я не хвасталась… – обиженно протянула она. – Я только показала…

История выглядела вот как.

Этой дурехе, конечно, ужасно хотелось похвастаться перед задушевной подружкой замечательным мачехиным кулоном. Она подгадала удобный момент между двумя лекциями, с загадочным видом отозвала Лену в дальний конец аудитории, огляделась по сторонам и достала из сумки драгоценную вещицу.

Ленка поджала губы и протянула:

– Поду-умаешь! Старье какое-то!

Это явно значило, что кулон произвел на нее сильное впечатление. Тем более что Ленка тут же добавила с явным интересом:

– Откуда это у тебя?

Маша сделала загадочное лицо. Честно говоря, она не успела придумать какую-нибудь красивую историю, а говорить правду не хотела, это было слишком скучно.

И в этот самый момент к ним подскочил Вадик Воронко и спросил, заглядывая чуть ли не в сумку:

– Девчонки, а что это вы тут делаете?

Вадик Воронко у них на потоке считается самым настоящим балбесом. Он вечно опаздывает со всеми курсовиками и рефератами, теряет библиотечные книги, забывает в автобусе пособия, путает лекции. Самым знаменитым его подвигом было, когда на втором курсе он пришел на экзамен по истории религии, подготовившись по курсу основ архитектуры, и когда преподаватель спросил его, какие он знает монашеские ордена, ответил, что знает ионический, дорический и коринфский ордер.

В общем, Ленка его быстро отфутболила, но он наверняка успел заметить красивое украшение.

– Значит, про кулон могли знать Лена Симакова и Вадик Воронко… – проговорила я задумчиво. – А то, что знают двое, – знают все. Ленка явно рассказала еще кому-нибудь…

– Она не стала бы! – горячо возразила Маша. – Она не такая!

– Ой, ну прямо! Она такое исключение из правил… а уж это ваш Вадик наверняка первоклассный болтун…

– Вадик – да, Вадик может… – погрустнела моя клиентка.

– Хорошо, – подвела я черту. – Начнем с Лены и Вадика. У вас сегодня какие еще занятия?

– Ой! – спохватилась Маша. – Я же на английский опаздываю! – Она подхватила рюкзачок, который носила после пропажи сумки, и вскочила из-за стола.

– А Ленка твоя там тоже будет? – осведомилась я.