Дичь для товарищей по охоте

– Холодно? – хрипловатым голосом спросил Савва.

– Нет. Это так… – Провела она пальцами по волосам. – …От мыслей. – И, словно отгоняя их, махнула ладошкой у лица.

«От своих или от моих?» – лихорадочно подумал Савва и вдруг, решившись, схватил Андрееву за руку. Рука оказалась неожиданно мягкой и горячей.

– Вот что, Марья Федоровна! Едемте-ка со мной!

– Куда? – слабо улыбнулась та, и Савва почувствовал, как на лбу у него выступила испарина.

– Куда? Неважно. Едем!

– А и впрямь – неважно! – засмеялась она, высвобождая руку, просто, чтобы поправить прическу…

* * *

– Милая, хорошая моя, красавица, знаешь ведь, как люблю тебя, девочка моя, и пользуешься моей слабостью.

Голос Саввы был непривычно ласков.

– Ну-ну, вижу, рада мне, моя милая, и я тоже… – Поцеловал он лошадь в морду и скормил еще кусочек хлеба. – Ешь-ешь. Больше не дам, – потрепал любимицу за холку. – Что? Чудо? – с улыбкой повернулся к Марии Федоровне.

– Чудо! – весело согласилась та.

– Покататься желаете?

Андреева неопределенно повела плечом.

– Не бойтесь, Марья Федоровна! Она кроткая. Никогда не видел белой лошади, чтобы не была кроткой! Или гнедой – без норова! Ну а вороная – всегда упряма, как осел.

– Да я и не боюсь, – лениво-грациозно изогнув спину, Андреева с вызовом посмотрела на Савву.

– Тихон! Неси седла! – распорядился Морозов и, взяв под уздцы двух лошадей, белую и вороную, вывел из конюшни.

– Вороную желаете, конечно, мне предложить? – засмеялась Андреева мелодичным, грудным смехом, наблюдая, как конюх седлает лошадей.

– Нет уж, Марья Федоровна. Не обессудьте, на вороном жеребце сам поеду. А ваша вот – белая. Прошу любить и жаловать. – Радушно улыбнулся Савва, но вдруг замер.

– Тс-с. Не шевелитесь! – Прижал он палец к губам.

Андреева замерла. Бабочка темно-синего цвета с зеленым обрамлением по краям крыльев опустилась ей на плечо.

– Какая же красавица! – с восхищением выдохнул Савва. – Дух захватывает, как хороша!

Андреева смущенно опустила глаза, будто вовсе и не поняла ничего.

– Савва Тимофеевич! Готово! – голос конюха – конопатого парня лет восемнадцати – заставил его обернуться. Бабочка вспорхнула и улетела, обиженно взмахивая крыльями. Мария Федоровна, пряча улыбку, решительно направилась к лошади.

– Помочь? – Савва подставил руку.

– Отвернитесь-ка лучше! – Приподняв край широкой юбки, она ловко, по-мужски, запрыгнула в седло и расправила складки ткани. – Теперь можно!

Савва повернулся. Мария Федоровна сидела в седле уверенно и красиво, ничуть не смущаясь того, что ноги открыты до колен, и смотрела с вызовом.

– Марья Федоровна, – сорвавшимся голосом сказал он, – я-то, по правде, думал, что вы откажетесь. Иначе бы дамское седло приказал принести. Может…

– Поехали же, Савва Тимофеевич! Сколько вас ждать! – Андреева нетерпеливо шлепнула лошадь ладошкой по крупу и поскакала по широкой пихтовой аллее к распахнутым воротам усадьбы.

Савва вскочил в седло, пришпорил жеребца и, с места перейдя в галоп, бросился вслед по аллее, а потом – вниз к зеленому полю, покрытому розовой дымкой клевера. Перехватило дыхание. Казалось, летит он за своим счастьем. Или несчастьем? А впрочем, сейчас ему было все равно…

Они остановились только на берегу реки. Солнце клонилось к закату, разлив по небу оранжевую краску. Становилось прохладно. Растрепавшимися от быстрой езды волосами Андреевой играл вечерний ветерок, щеки раскраснелись, глаза возбужденно блестели.

– Через реку не поедем, – сказал Савва, похлопывая по шее разгоряченного коня. – Рожай хоть и не глубокая речушка, но платье точно замочите. Обратно нам пора. Стемнеет скоро. А нам еще в Архангельское возвращаться, и домой я вас должен доставить в целости и сохранности.

– Да… домой… – вздохнула она.

– Что вздыхаете? Мужа вспомнили? – испытующе взглянул Савва на гостью.

Для него уже не было тайной, что личная жизнь Андреевой не сложилась. Рано вышла замуж за крупного чиновника Андрея Андреевича Желябужского, родила двоих детей, но жизнь не заладилась. Уж больно охоч был Андрей Андреевич до женского пола. Ради детей они все еще продолжали жить в одном доме, сохраняя видимость супружеских отношений. Да разве это жизнь!

Мария Федоровна ничего не ответила. Только хлопнула лошадь ладошкой по крупу, поворачивая в сторону усадьбы.

Обратно по аллее лошади шли неторопливо, почти прижавшись боками друг к другу, и оттого нога Саввы в такт движению прикасалась к ноге Марии Федоровны. Это неизбежное прикосновение сводило с ума. Андреева задумчиво молчала, не делая, однако попытки отстраниться.

– С сегодняшнего дня сия аллея будет называться в вашу честь – аллеей Марии Андреевой, – торжественно объявил Савва, склонившись к женщине.

Та засмеялась и, поднеся указательный палец к губам, заговорщицки прошептала:

– Но пусть это будет нашей тайной.

Подъехали к конюшне. Спешившись, Савва отдал жеребца подбежавшему конюху и подошел к наезднице, продолжавшей сидеть в седле.

– Помочь? – Он встал перед лошадью. – Или отвернуться?

– Помочь. – Андреева протянула руки и оперлась на Саввины руки всей тяжестью тела.

Он подхватил Марию Федоровну и бережно опустил на землю. Рук не разжал и оттого оба застыли лицом к лицу, почти прижавшись друг к другу… Их разделяло только дыхание. Его ли? Ее ли? Аромат цветущей сирени дурманил голову…

– Приходите к нам домой. Запросто. Я буду рада, – прошептала она.

Савва молчал, ошеломленный неожиданной близостью ее тела.

– Так придете? – еще тише спросила Мария Федоровна, легонько касаясь его груди пальцами.

– Приду. Непременно, – выдохнул Савва и накрыл ее ладонь своей. – Мне теперь без вас – никак нельзя…

* * *

После приглашения Марии Федоровны, Савва не сразу решился заехать к ней в приемные дни – смущало двусмысленное присутствие мужа, пусть даже бывшего. Однако, в первый раз переступив порог дома в Георгиевском переулке, в котором находилась девятикомнатная квартира главного контролера Московского железнодорожного узла Желябужского, он испытал своего рода облегчение. Шаг сделан! А дальше? Дальше будет видно…