Неформат. Запретная тема

Через несколько дней на Вику свалился муж. То есть муж был всегда, но – в Москве. Мало того, что он был художником и архитектором, так угораздило его еще стать и главным режиссером одного из московских театров. Сдал он в столице какой-то спектакль и на радостях на побывку примчался в Ереван. Ну, редкостный оказался зануда! Не пил, не курил, глазами своими режиссерскими зыркал туда-сюда, как шпион во вражеском тылу. Картина маслом: Вика расчесывает у зеркала свои шикарные длинные волосы, я с восторгом наблюдаю за ней, стоя у окна – она очень красиво это делала, а муж бегает по комнате взад-вперед и кидает на нас внимательные взгляды.

Вика выходит на кухню, муж бросается ко мне, буквально – насколько это возможно – вжимает меня в стенку, неприятно щурит глаза и омерзительно шипит: «Ты что, лесбиянка?!» Я в полном изумлении восклицаю: «А что это?!»

* * *

Я могу подарить тебе безбрежность океана и бездонное небо… тихие дожди за окном и грозовые ливни… запах трав и непонятные ароматы цветов… я могу подарить тебе все четыре времени года и сюрпризы природы… веселые дни и прекрасные ночи, когда в глазах отражаются звезды, и каждое слово – кощунство, когда есть прикосновение. Я могу подарить тебе пленительность разгула и дикой бранной страсти… неслышную музыку сфер и сладость бессмысленной боли. Я не сделаю этого. Я не сделаю этого, потому что я не могу подарить тебе себя…

* * *

Он приосанился, отошел к зеркалу, бросил взгляд на свое отражение, словно удостоверяясь, что с его половой принадлежностью все в порядке, и важно проговорил: «Ну-у… если ты не знаешь… расскажу… Была, понимаешь, ээээээ-э, поэтесса Сафо… Цветаева…» – и начал объяснять. Идиот! Он сделал все наоборот! У меня сразу все сложилось в целую картину, просто как пелена с глаз пала – ага, значит, можно до нее дотронуться, что-то сделать? Но вот что? Я стала на нее наседать: «Вика, твой муж открыл мне глаза, ты же знаешь, что я тебя люблю…» Она смеется: «Знаю, а дальше-то что?» Я пыжусь от важности, сама голову ломаю – и правда, а что дальше?

А у Вики в это время был любовник – министр какой-то промышленности, интересный мужик, которого потом угораздило в меня влюбиться. Умора просто – не знала, как от него вежливо отделаться. Вскоре отношения с ним Вика почти свела на нет, и я стала ходить к ней каждый день. Как матушка говорила – в «гнездо разврата». Ну, страсти-то там кипели нешуточные: то любовник бывший звонит, сцены устраивает, то муж приезжает, орет, то я подерусь с кем-то. Дралась я, правда, редко, но – всегда по делу.

Иду, к примеру, к Вике – на высоченных каблуках, в красивом платье, в клипсах, сейчас смешно представить меня в клипсах, а в руках – две сумки с книгами. Из-за угла выходит парень и начинает меня обхаживать: «Ах, какая девушка, ах, не желаете ли вечерком прогуляться, ах, какая у вас талия…» – и обнять еще пытается, паразит! Я как звезданула его сумкой, силища-то после Сибири немереная, он и рухнул. Лежит себе и не шевелится. Поднимаюсь наверх, ставлю сумки на стул и говорю: «Вик, там мужик лежит на улице. Проверь, живой или нет. Меня что-то терзают смутные сомненья». А она хохочет: «Ты что ли его приложила?»

В бурную Викину личную жизнь никак не вписывался ее замечательный сынишка – пятилетний Жорик, которого она вечно куда-то запихивала или бабушкам отдавала. И я начала забирать его из садика после работы, гуляла с ним, мороженое покупала, конфеты, словом, старалась, чтоб ребенок не чувствовал себя обделенным вниманием. Однажды мы с ним пришли домой, а Вика еще не вернулась. Сидим с малышом на лестнице, я его развлекаю, сказку рассказываю, и вдруг вижу – что-то не то с ребенком. Он, оказывается, терпел, терпел и описался. Ревет бедный, слезы ручьем текут, а я ему бодро заявляю: «Жорка, не переживай, давай я тоже описаюсь, чтобы тебе обидно не было!» Тридцать лет прошло, а он эту фразу до сих пор с восторгом вспоминает. Вика в тот день пришла поздно, я, понятно, взбесилась, и выдвинула ультиматум: или она бросает всех своих мужиков во главе с министром, или мы больше не увидимся. Дала ей на раздумье шесть месяцев и на это время исчезла.

И тут по ходу дела из Баку приезжает брат моей подруги – нищий от и до, но парень замечательный. Я тем временем думаю: нафиг мне эта девственность, надо от нее скорее избавляться. В один прекрасный день мы пошли с ним в кафе, выпили вина, посидели, поразговаривали, и он как бы между прочим заявил, что совершенно случайно его друг дал ключ от своей квартиры, так что можно пойти к нему, посидеть… поговорить… Я же изображаю, что ничего не понимаю, ресницами хлопаю и, понятное дело, соглашаюсь. Словом, попал бедный парень под раздачу. Потом, когда уже все произошло, я лежала и размышляла: «Почему все так? Должно же быть все по-другому». Сразу же, короче, поняла, что это – не мое. А бедный парень влюбился и не нашел ничего лучше, как заявиться к нам домой свататься. Хоть бы меня предупредил, я б ему объяснила нецелесообразность такого самоубийственного поступка. Понятное дело, мамуля со страстью любящей родительницы выставила его за дверь с воплями, самый приличный из которых звучал: «Пошел вон, голодранец!» А этот голодранец, кстати, потом закончил академию и стал начальником паспортного стола всей Армении.

Надо сказать, с Викой я мало работала – перешла на автозавод в Ереване. В трудовой книжке четко была обозначена многосторонность моей личности: электрик, сборщик, штукатур, монтажник, маляр… Вот маляром я на ЕрАЗ и пошла. И вдруг мне предложили поехать поработать в Тольятти – как раз тогда там начали «Жигули» выпускать. Интересно же! Я и согласилась, рассчитывая, что так и полгода, пока Вика определяться будет, быстрее пройдут. Лечу в самолете, подсаживается ко мне явно какой-то крутой мужик. Слово за слово, оказалось, что он в Ульяновске в той же гостинице собирается остановиться, что и я. Поболтали о том о сем, чудесный дядька, кстати, а вечером он пригласил меня в наш гостиничный ресторан. Я тогда шикарно выглядела, худенькая, на каблучках, платье красивое, в общем – маразм. Сидим, болтаем, едим, и тут он мне то ли в шутку, то ли всерьез говорит: «А что, если бы я предложил вам выйти за меня замуж?» Я чуть не подавилась. Вот так, сразу – и замуж! Отвечаю, мол, нет уж, это не для меня! Вообще, что-то меня часто замуж звали, я сейчас подумала. Вот кому не надо, тех зовут, а кому надо – не всегда. Может, когда у женщины на лице написано, что ей от мужчины ничего не нужно, ему и мерещится та самая пресловутая женская загадка, которую так хочется разгадать? Как тайну улыбки Моны Лизы?

Короче говоря, сидит в этом ресторане элита ульяновская, партбоссы, все кивают моему спутнику, здороваются. А он все со мной заигрывает: «Что ж ты отказываешь? Я знаешь кто?» Ну, я его сразу на место поставила, что мне совсем не нужно этого знать, потому как его должность и регалии на меня впечатления все равно не произведут. Народ на нас таращится, перешептывается. Ему это дело надоело, и он с заговорщицким видом предложил подняться к нему в номер. Я согласилась, потому как самой надоело быть объектом пристального изучения, как инфузории под микроскопом, но предупредила: «Идем, но без последствий!» Он хохочет: «Ну, какие с вами могут быть последствия?» Но меня голыми руками не возьмешь! «Сами, – говорю, – знаете ваши мужские последствия». Иду, думаю: «Я в Сибири с уркаганами справлялась, а тут какой-то московский босс! Подумаешь!» Поднялись. Я – спокойна и невозмутима, как Штирлиц. Выслушиваю его рассказ о себе: вдовец, взрослая дочь, живет один, работает начальником управления чего-то вычислительно-кибернетического в министерстве. И в процессе дегустации вина он принимается меня уговаривать: «Нечего тебе здесь, в Тольятти, делать, на заводе бандитизм сплошной, хулиганство, это все не для тебя!» Я, понятно, упираюсь, но сошлись на том, что на следующий день вместе с ним поеду и все сама посмотрю.

Сидели мы так, болтали, потом как-то я даже и не поняла, как уже лежали болтали, а потом и болтать перестали… Вот ведь как обидно, а? Всю жизнь мне попадались замечательные мужики, я могла с ними говорить о чем и сколько угодно, но вот дальше… – не хочу и все! Этот – тоже замечательный, чуть не до потолка прыгал: «Звоню, прямо сейчас звоню дочке, что женюсь!» Я его еле успокоила. В кровати, мол, я с ним оказалась от переизбытка информации и вина, а вообще мужчины меня не интересуют. Он аж на кресло плюхнулся: «Это как?» Я все доходчиво объяснила. Он, конечно, расстроился, уговаривал, мол, может, привыкну. Но я лишний раз окончательно уже убедилась – не мое это, и все!

А на следующий день на заводе было событие года. Из Еревана в Тольятти в командировку на завод приехала работать маляром девушка на лимузине… У меня еще и вид был божьего одуванчика… с Кавказа… Ой, директор над нами вился! Но в итоге я там и правда только два месяца продержалась, а потом взяла отказную бумагу – и в Ереван. Поклонник этот мой, Ванечка, долго потом звонил, мне его однажды так жалко стало, что я даже ему от всей души сказала: «Эх, вот если бы ты девушкой был…» После этого он и пропал совсем. Одумался, значит.

Проходит полгода, я заявляюсь к Вике и с порога спрашиваю: «Ну, что ты решила?» А она за это время все успела любовнику рассказать, тот оказался широких взглядов, все понял и оставил ее в покое. Муж сам по себе смылся к какой-то актрисульке и подал на развод. И вот, наконец, мы остаемся с ней вдвоем. Происходит все, кроме самого главного. Я просто не знаю, что делать. То есть интуиция в общем подсказывает, а в конкретике – нет. Ну, прикоснулись, поцеловались, а дальше-то что? Так я этого с ней и не поняла…

Подошло время, и я снова отправилась в Москву, поступать в МГУ, на этот раз – твердо на журфак. С Викой решили, что как только устроюсь, перевезу ее к себе. Даже кольцами с ней обменялись. Поступила я легко, толком и не поняла, что поступила. Обещали дать комнату в общежитии. Я сразу же подружилась со всеми, особенно с нашим администратором Валей, она мне ближе матери стала, в возрасте уже была, а мужчин не признавала, так девственницей и умерла. Я договорилась, что привезу Вику, отправила ей телеграмму и помчалась в Ереван. Еду в поезде, сердце из груди выскакивает, сама себе не верю – жизнь такая интересная впереди, учеба, Москва, Вика… Поезд подъезжает, я глазами ищу свою любимую… и вижу! Вижу… Вику под руку с каким-то мужиком. Подходит ко мне, улыбается и заявляет: «Знакомься, это мой муж. Кирилл». А у меня земля из-под ног уходит. «Как муж?! Какой муж?!» Поехали мы все вместе к нашим общим друзьям, там меня ждали, стол накрыли, народ подтянулся, поздравляют с поступлением, тормошат, обнимают, а я как во сне каком-то. В кошмарном сне. И ведь приехала с ним меня встречать, это же настоящий садизм! Ничего не говорила, не написала, скрывала – и вот, пожалуйста, какой-то скоропалительный брак. У меня даже руки тряслись от негодования.

Вышла на кухню курить. Сняла свое кольцо и в форточку выбросила. В это время на пороге Кирилл появился и начал успокаивать, мол, ничего, вот так все сложилось, это любовь с первого взгляда, я должна понять, ничего не поделать, и все в таком роде. Я докурила, вернулась к столу. А Кирилл этот к Вике подсел, обнимает ее, она к нему ластится, и вдруг прямо на моих глазах начинает с ним целоваться! Ну я не выдержала, взяла миску с салатом и – прямо ей в морду. Ничего – за дело! Да и салат вкусный был. Встала я из-за стола и вышла прочь. В голове мысль бьется: «Я ошиблась. Я просто ошиблась». Иду по лестнице – слышу, за мной бежит кто-то. Оборачиваюсь, а это наш общий друг, Ашот, отличный парень, красивый, на гитаре хорошо играл, баритон у него был роскошный. Подбежал ко мне: «Ну их, этих баб, они не стоят того, чтобы из-за них нервничать!» Мы вместе вышли на улицу, а у меня состояние – хоть под поезд бросайся! Но, думаю, не дождетесь…

* * *

Неумолимый ход часов – клетки времени. Я остановлю все часы, я не буду считать время, но придет рассвет, когда растает ночь – клетка моего пространства, и встанет равнодушное жаркое солнце, сменив луну, – мне будет так больно, потому что ты была – вчера…

* * *

Гуляли мы с Ашотом, гуляли, он меня успокаивал, успокаивал, и успокоил настолько, что я забеременела.

…Вернулась в Москву, иду по коридору общежития, а мне навстречу – Нинка, моя одноклассница. Я знала, что папаша, министр сельского хозяйства, устроил ее за бабки в Москве учиться, а вот то, что она оказалась в МГУ, да еще на журфаке, было полной неожиданностью! Нинка особыми талантами не блистала, но девчонкой была хорошей. Мы с ней тут же взяли один общий блок в общежитии, она уже училась, а я только поступила. И вот на журфаке я, наконец, оперилась. Та-ак оперилась, что девчонки за мной табуном ходили! Да, тогда я прошла хорошую практику. Именно здесь, в Москве, поняла, что секс для меня – это слияние всех энергий: физической, ментальной, духовной, эмоциональной, энергии воображения и фантазии. Высшее наслаждение – увидеть, как моя женщина получает удовольствие и от этого получать удовольствие самой. Голову я не теряла и не теряю никогда, хотя бы потому, что в таком случае очень сложно управлять ситуацией. Но это не значит, что я являюсь хладнокровным наблюдателем, нет! Я вижу другое – чудесную, двойную энергию, которая, как спираль, уходит вверх, к небу.

Мне повезло: я была женщиной и знаю женское тело, но у меня голова и сердце – мужские. Главное – оказаться лучше всех мужчин, которые были у женщины. Иначе все просто не имеет смысла. Многие мужчины, имеющие проблемы, не раз меня упрашивали: «Научи! Объясни!» Но это же невозможно…

Для меня абсолютно неприемлемы отношения большинства женщин, которые «взаимодействуют» друг с другом. Я никогда не допущу до себя, как до женщины, потому что в этом не нуждаюсь. А те, кто делают это, я их называю «котята», нуждаются. На чем они выстраивают отношения? Только на прелюдии. Но им невозможно взять женщину изнутри, обнять ее изнутри – каждый орган, каждую клеточку – обнять и приласкать. «Котики» держатся именно на этой прелюдии. В принципе, это то же, что жить… ну, скажем, с не очень стабильным мужчиной. Женщина в таком случае цепляется за чувства, восприятия, ассоциации, сама себе рисует что-то, но – она не выходит из себя. А основа сексуальной энергии – когда душа прощается с телом…

Итак, образ жизни МГУ 70-х годов оказался для меня полной неожиданностью. Вечерами, свободными от учебы, практика у желающих была на выбор – шведки, японки, немки, польки… Особенно порочными были польки. Нинка гуляла вовсю. А мне без любви было сложновато. У каждого человека – свои внешние данные. Женщина может быть очень красивой и – не цеплять. У мужчин все проще, там срабатывает физиология, у нас – гораздо сложнее. Имеет значение взгляд, движение, манера говорить. Мне всегда нравились нелепые женщины, с намеком на «клинику», шизофрению, потому что это – женщины высокого полета: не те, кто постоянно варит пельмени и готовит борщи, на чем их жизнь и заканчивается, толком не начавшись.

Очень не люблю, когда цепенеют при одном виде брюк. Иногда буквально на задние лапки встают. Унижаются перед мужчиной, заискивают, задабривают, все прощают – только будь с ней! Ну, должна же быть какая-то внутренняя самодостаточность, которая всегда заложена в каждой женщине от рождения, и вызвана даже не воспитанием, чьим-то влиянием или образом жизни. Она дана природой! Но в МГУ как-то особенно было не до мужчин. О, что там творилось! Я первое время никак не могла поверить, что такое вообще возможно! В 70-е годы в университете выходила газета «Советская лесбиянка». Объявления висели: «Одинокая дама хочет найти себе подругу». Во сне не приснится!