Семейная сага. Сборник. Книга II
Так что день сегодня определенно удался.
– Эй, Илюха, пойдем на речку купаться! – кричал из-за забора сосед Ванька.
– Только, чур, я первый прыгаю! – отвечал с набитым ртом Илья.
На берегу копошилось уже прилично народу. Здесь был невысокий обрыв, и, если хорошенько разогнаться, можно было даже сделать сальто. С гиканьем и свистом мальчишки по очереди ныряли вниз, раздавался всплеск, и довольная голова пловца показывалась на поверхности воды.
Обычно Илья сидел на речке до самого вечера, но сегодня на втором прыжке он неудачно развернулся, и корень прибрежного дерева распорол ему руку от плеча до локтя.
Не столько было больно, сколько страшно, что мать узнает и заставит сидеть дома. Решение было принято мгновенно: кое-как обмотав рану рубашкой, мальчик направился в соседнюю деревню к тетке.
– Батюшки святы, кровищи сколько! – заголосила с крыльца двоюродная сестра Люда.
Руку у Ильи промыли, залили зеленкой, выдали новую рубашку, а, чтобы утешить раненого бойца, даже налили в вазочку домашней сгущенки. Довольный мальчик сидел на стуле, болтал загорелыми ногами и был исключительно счастлив.
– Ты завтра на перевязку заходи, если что, – улыбалась и щурилась от солнца Люда.
К дому Илья подошел уже в сумерках, залез в палисадник и через заросли розовых флоксов пробрался к раскрытому окну. Было тихо, значит, мать доила колхозных коров и Лена с ней. Залез на подоконник, осторожно отодвинул тюль, и, стараясь не потревожить горшки с цветами, спрыгнул на пол.
Лежа в кровати, Илья успел подумать о том, как же ловко он придумал навестить тетку. «Лишь бы мать не заметила грязные ноги», – мелькнула мысль, и мальчик уснул.
Глава 9
Илья заканчивал школу, а Лене шел четырнадцатый год, когда не стало отца.
Пришел со смены из поселка, попарился в бане, сел на лавку, вздохнул и всё тут. Доктора сказали, что остановилось сердце.
Шурочка даже сначала не поняла, что случилось. Долго ещё потом просыпалась ночью, слушала тишину и плакала.
Провожать Гришу приехала вся семья Семена Прокопьевича, снова столы в комнате стояли буквой П, по бокам – лавки, только теперь гости были молчаливы и серьезны.
Сестры пели какую-то грустную песню, от которой становилось горше, но не плакалось.
После полудня стали расходиться. Старший брат Григория, Фёдор, подошёл к Шурочке, помолчал, собираясь с мыслями, и твердо сказал:
– Вот что, невестка, своих детей я уже вырастил, а мы с женой не старые ещё. Отправляй сына к нам в город, в институт поможем поступить, выучим, а там, глядишь, и человеком станет. Всё ж-таки одного ребёнка легче поднять, чем двух.
Что тут скажешь? Прав был Фёдор. Как ни жалко было расставаться с сыном, а отпустила.
Илья поступил в медицинский, втянулся в учебу, дни и ночи просиживал в библиотеке или дежурил в больницах. Домой вырывался только на месяц летом. Приезжал счастливый:
– Потерпи, мать, всего ничего учиться осталось, а там работу найду поблизости, буду к тебе часто-часто ездить!
– Илюшенька, сынок, похудел-то как, одни глазищи дедовы на лице остались. Может, ну её, эту учебу, на завод пойдешь, женишься…
– На заводе каждый может, а я пользу хочу приносить!
В этот единственный месяц Илья успевал заготовить дров, проверить крышу, починить в доме всё, что прохудилось, даже выкопать огород и вспахать землю под зиму.
В год перед интернатурой уезжал в город с твердым намерением вернуться работать в райцентр. Не сложилось.
Попал Илья по распределению на Волгу, в Куйбышев.
Напрасно пытался убедить комиссию, что мать у него в деревне с сестрой остаются. Председатель посмотрел поверх очков и медленно произнес:
– Вас, юноша, государство шесть лет бесплатно учило, поэтому извольте ехать не туда, куда Ваша душа пожелает, а туда, где Вы родине нужны. Куйбышев – это не Сибирь всё-таки. К тому же Ваша мать не инвалид и даже не пенсионерка, после войны и не в таких условиях выживали.
Очередной круг замкнулся. Опять остались мать с дочерью одни. Только теперь матерью была Шурочка
Глава 10
В отличие от брата, Лена требовала к себе внимания с самого рождения. Когда была маленькая – простужалась от любого сквозняка, а, как подросла, то выйти на улицу не могла, чтобы с ней чего-нибудь не случилось.
Спускается с крыльца – непременно споткнется и набьет шишку, подойдет к ульям – покусают пчелы, даже за водой идти – могла уронить полное ведро и ушибить ногу.
Не то, чтобы специально, а так вышло, что девочку берегли. Шурочке было жаль своего детства и хотелось, чтобы у дочери оно было счастливее.
Надо признаться, что с характером Леночке повезло: она всегда была в хорошем настроении, смеялась, и не утруждала себя обидами.
– Добрая ты, Ленка, но легкомысленная! – говорил Илья сестре.
Учиться Лена особенно не любила, поэтому после восьми классов поступила за компанию с подругой в техникум в райцентре. Брали на специальность «Радиоаппаратостроение», она пошла на это отделение. Не учла только, что по окончании учебы будет распределение, а уезжать из-под крыла матери девушке совсем не хотелось. Пришла домой в слезах. Шурочка всполошилась, побежала к директору техникума:
– Как же так! Девка молодая, деревенская, пропадет в незнакомом городе!
– Мамаша, Вы тут страху не нагоняйте. Попасть на рязанский завод —перспектива весьма хорошая. Дадим комнату в общежитии, не пропадет! Опять же, военное училище рядом, кто знает, может замуж за будущего генерала выйдет!
Генеральшей Лена не стала: Шурочка добилась, чтобы дочь получила свободный диплом.
А дальше что? Дальше только на завод в ближайшем поселке и личную жизнь устраивать.
Вообще, поклонников у Лены было много: только одного с крыльца проводит, как второй уже в дверь стучится.
Случалось, что почтальонша Варя прикатит на своем велосипеде, оставит его возле калитки, а сама сядет на крыльцо и хитро так улыбается:
– Что, Ленок, опять килограмм открыток прислали?
– Ой, тёть Варь, как в армию поуходили, так пишут и пишут, скоро в альбом фотографии перестанут помещаться!
– Как бы моей Наташке столько женихов, хоть было б из кого выбрать!
Тут Варя вытаскивала из сумки пачку писем, просила подать ей кружку воды и отправлялась к следующему дому
Однако, замуж Лена вышла скоропалительно, за простого парня – водителя КАМАЗа.
Шурочка очень сокрушалась, всё-таки видела зятя человеком образованным, но, когда через шесть месяцев родился внук Алеша, смирилась, стала помогать воспитывать внука.
И всё-таки, как ни просто было Лене жить в начале, так тяжело стало потом.
Через три года после Алёши родилась девочка, прожила месяц, потом заболела, и уже в больнице умерла. Ещё через два года погиб в аварии муж.
Потом начались лихие девяностые.
Как жить дальше, никто не знал…
Глава 11
В 1992 году Шурочка, теперь уже Александра Матвеевна, вышла на пенсию.
По старой многолетней привычке всё также работала на огороде, вела хозяйство, ходила на рынок продавать огурцы и яйца.
А времена в стране изменились, предприятия закрывались, людей сокращали, каждый выживал, как мог.
У Александры Матвеевны было две собаки, дворняжки, они имели природное свойство безошибочно определять своих и чужих, к своим бежали навстречу, чужих сопровождали до крыльца, всем своим видом показывая, что они начеку. Как-то хозяйка поехала в поселок к дочке и осталась там на всего одну ночь, когда вернулась, никто не встречал её у калитки, во дворе тоже было тихо. Дворняжек отравили. Потом уже, Лёша, приезжая к бабушке, никак не мог понять, почему собак здесь больше нет.
Вскоре после этого события со двора пропали старые чугунки и алюминиевые кастрюли. Ещё через неделю, ночью, Александра Матвеевна поняла, что по огороду кто-то ходит и что-то ищет, слышно было, как открывался сарай, потом схватились за ручку двери в избу. Шурочка закричала, стала звать сына, потом услышала голос: «Наверное, Илья гостит, пойдем отсюда».
Ещё страшнее стало после такого случая: окна в избе были старые, деревянные, стекла крепились к рамам на маленькие гвоздики. Однажды, вернувшись с рынка, Александра Матвеевна обнаружила, что гвоздики аккуратно отогнуты, стекло выставлено и кто-то забрался в дом. Исчезло всё, что можно было сдать, как цветной металл, пропали деньги из ящика в кухонном столе. Единственное, что уцелело – это алюминиевая кастрюля с тыквенной кашей, забытая в духовке.
Теперь Шурочка почти не спала по ночам: даже в стуке ветки яблони о деревянную стену дома ей слышались чужие люди.
Илья приезжал нечасто. Сначала в Куйбышеве его уговорили набраться опыта, потом женился, появились дети, не хотелось срывать семью с места, а в девяностые вообще всё встало с ног на голову. Уговаривал мать переехать к нему, она отказывалась, да и сам понимал, что, ей, прожившей всю жизнь на земле, сложно будет привыкнуть к четырём углам в квартире.
Дочь приезжала к Александре Матвеевне когда раз, когда два в неделю. Домой отправлялась с сумкой продуктов и с деньгами «для внука». Иногда привозила Лешу, но у бабушки мальчику было скучно, и ездить сюда он не любил.
А время летело… Лена смотрела на себя в зеркало и удивлялась, как она могла так быстро превратиться из жизнерадостной хохотушки в удручённую женщину с потухшими глазами? Заботы и правда шли одна за другой: завод то работал, то стоял, деньги то были, то нет. Молодая ещё женщина еле-еле сводила концы с концами, старалась, чтобы Лёша был одет и обут, но на воспитание, а тем более на разговоры по душам, времени и сил не оставалась. Заставляя сына помогать по хозяйству, Лена часто срывалась на крик, мало интересовалась тем, чего Лёша хочет, о чем думает, каким человеком растёт её сын. Каждый из них был сам по себе.
И это обстоятельство едва не привело к трагедии…
Глава 12
Прошло 15 лет, шёл 2014 год.
Жизнь вошла в новое русло, в поселке стали появляться новые дома, завод худо-бедно, но работал.
Сыновья Ильи закончили военные училища. Старший отправился служить в Мурманск, младший уехал на Дальний Восток. Через полгода Илья выходил на пенсию, поэтому к весне решил с женой перебраться поближе к деревне матери: детям всё равно куда в гости приезжать.
В самом начале осени в дверь Александры Матвеевны постучали: на пороге стояла Лена, за её спиной маячил Лёша. Лена зашла в дом, Лёша остался на улице и зачем-то принялся ходить вокруг дома.
– Чего-то он как неродной? – удивилась Шурочка.
– Мам, мы по делу приехали, – замялась Лена, – Сама видишь, время такое, что на заводе много не заработаешь, лес валить тоже сил не напасешься, хорошо живут только те, у кого своё дело есть.
Шурочка перестала выкладывать котлеты на тарелку, положила ложку и присела на стул.
– Лёшины друзья говорят, что места тут возле тебя хорошие, – ободренная молчанием матери, дочь заговорила увереннее, – Вот поставить бы баньку, беседку у оврага, да домик гостевой, народ толпой поедет отдыхать, если дело хорошо пойдет.
– Это ты хочешь, чтоб я внуку собственный дом отдала, а сама под забором померла? – Шурочка не ожидала, что сможет сказать такие слова дочери.
– Ну зачем же так, мама? Дом твой пусть стоит, Леша пока рядом баню построит. Тебе уже одной тяжело, когда-нибудь придется или ко мне, или к Илье переезжать.
– Жила сама себе хозяйкой в доме и буду жить, сколько ещё мне отмерено – не знаю, а хочу тут и помереть, – не соглашалась Шурочка.
Но Лена вошла во вкус, заплакала, запричитала, что Лёша без отца рос, никто ему не помогал, а тут такая возможность серьезным человеком стать, кому, как не родной бабке, доброе дело внуку сделать! Вот так, слезами и уговорами уломали Шурочку.
Лена позвала Лёшу с улицы, тот зашел, деловито сообщил, что на днях приедет поле под баню с беседкой расчищать, там, где вид с оврага особенно хорош.
Александра Матвеевна почти не слушала, она как-то съежилась вся и тихо смотрела в окно.
Через два дня нагрянула техника; старушка поспешила уйти из дома на кладбище, у могилок прибраться. Обратно шла еле-еле, у самого дома вдруг подняла глаза и ахнула: вместо березки на краю оврага остался пенек почти в полметра высотою, а лавочка исчезла.
– Березку-то… зачем…, внучок…? – прошептала Шурочка.
– Ба, она же вид загораживает! Ты не волнуйся, этот пень весной будем выкорчевывать! – с этими словами Леша хлопнул дверью машины и уехал.
Александра Матвеевна прижалась спиной к забору и медленно стала оседать на землю. Если бы не соседка, которая углядела из окна странно согнувшуюся фигуру Шурочки, то не было бы больше у Лёши бабушки.
А у сына Лены дальше ровного поля дело не пошло. Своих сбережений было всего ничего, друзья помогать не стали. В конце концов, бросил Лёша свою затею и уехал за длинным рублем на Север.
Ухаживать за свекровью примчалась жена Ильи. Ближе к зиме Шурочка отжилась, вернулась из больницы в избу, построенную тестем. Родные стены помогали ей почувствовать опору под ногами и жить дальше…
Эпилог
Было начало апреля. Начинала цвести ива. Птицы не пели, а голосили: «Меня послушай, послушай меня! Я вот как могу!»
Илья шел с чемоданом по деревне, вдыхал знакомый воздух и радовался новой весне.
Всего 20 лет назад вдоль улицы стояли в ряд разноцветные деревянные избы с глазами-окнами в резных наличниках, теперь всё больше кирпичные дома, иногда за глухими заборами. Но всё же где-то ещё оставались палисадники и видно было, как пробивались крокусы и синели первоцветы.
Изба матери приветливо улыбалась цветущей геранью в горшках и тюлевыми занавесками.
Всё было такое родное, но что-то было не так…
Илья посмотрел на овраг: как много лет назад, внизу желтела верба и бежал ручей, но не было на краю лавочки, и березы тоже не было, вместо неё из земли кособочился срубленный ствол. Земля питала подземные корни, и березовый сок тёк по коре и капал слезами на молодую траву.
Зашуршали шаги. Илья обернулся. Сзади стояла мать.
– Семён Прокопьевич ко мне по ночам приходит. Сердится и грозит пальцем: «Куда смотрела, старая? Али не знала, кого под той березой хоронил?»
Морщинистые руки затряслись и закрыли мокрое от слез лицо.
Илья прижал мать к себе, вздохнул, и, как в кино, увидел картинки из прошлого.
Вот дед сидит на бревнах у забора и закрепляет железный обод на деревянной бочке, работа идёт ловко и быстро, Прокопьевич довольно щурится и подмигивает внуку.
Вот родители возвращаются с ярмарки на телеге, поют: «Вот кто-то с горочки спустился…». Такие красивые, счастливые, останавливаются у калитки, выпрыгивают на землю и подхватывают на руки пятилетнего сына.
А вот Илья приезжает в свой первый отпуск. На крыльце показывается Леночка, ахает, взмахивает косой и исчезает в избе. Через минуту из дома быстрыми шагами выходит Александра Матвеевна, останавливается, опускается на ступеньки и смотрит на сына с такой любовью, как умеет смотреть только мать.
Так не бывает, чтобы это всё так просто исчезло!
И, глядя далеко, за овраг, Илья твердым голосом сказал: «Не плачь, мать. Мы ещё повоюем! Будут здесь на лавочке под молодой березой твои правнуки сидеть!»
Москва, 2019 год.
Григ Людмила.
«История семьи Гладышевых».
Краткое содержание
Старая усадьба генерала Гладышева утопала в цветах сирени. Одуряющий аромат разносился по всему саду.
– Анечка, милая, как я люблю весну, – говорила Наталья Михайловна обращаясь к дочери, – Ты только посмотри на это великолепие. Ещё твой прадед генерал Гладышев велел посадить вокруг дома сорок кустов сирени привезенных из Голландии.
Анна Дмитриевна делала вид, что слушает мать, но сама была полностью поглощена своими мыслями.
– Анна, где ты опять витаешь?
– Ах маменька, простите, я задумалась.
– Что Павел? Когда его ждать домой?
Анна Дмитриевна вздохнула, приложила платочек к глазам.
– Вот об этом я и думаю с самого утра. Павлуша написал мне, что наверняка не сможет приехать этим летом. Очень он стеснен в средствах маменька.
Наталья Михайловна покачала головой и быстро посмотрела в сторону открытых окон.
– Душа моя, не нравится мне это. Дмитрий Николаевич давеча очень сердился производя подсчёты. Он сказал, что очень уж Павел шикует в этом Париже.
– Маменька, ну как же шикует. Париж, это же не наша деревня, где одно развлечение, что до речки прогуляться. А там театры, музеи, рестораны, да и учителя берут не малые деньги.
– Вот что я тебе скажу, Анна, из твоего лоботряса ничего путного не выйдет, – стоя на веранде сказал Дмитрий Николаевич, – виданое ли дело, чтобы в роду Гладышевых художники были. Тоже мне занятие для мужика, кисточкой махать.
Он презрительно посмотрел на дочь, в сердцах хмыкнул и вернулся в дом.
– Ах маменька, и почему он так Павлика не любит? – хватаясь за сердце спросила Анна.
Наталья Михайловна покачала головой, взяла дочь под руку и увела в дом.
Глафира, молодая особа исполняющая роль экономки, накрывала на стол к вечернему чаю.
Семейство расположилось за столом.
– А что же Мария, не вернулась ещё из города? – спросил ворчливо Дмитрий Николаевич.
– Нет папенька, она с кузиной Ольгой пойдет в оперу, вернётся завтра к обеду.
Дмитрий Николаевич нахмурился, но ничего не сказал.
Чай пили в полной тишине.
Пролог
– Господи, Иисусе Христе, спаси раба Твоего Павла. Пресвятая Богородица, наставь его на путь истинный. Укрой его своим покровом неразумного. Огради его от соблазна, не дай сойти в геенну огненную.
Старая женщина стояла на коленях перед иконами, неистово крестилась обратив взор на лик святых.
Дверь с шумом распахнулась, в комнату ввалился Павел.
– А ты всё молишься богомолица ты моя. Всё грехи мои пытаешься вымолить. Брось Дарья, брось это дело, мне давно путь в ад заказан.
Старушка последний раз перекрестилась, и тяжело поднялась с колен.
– Опять ты пьян Павел Сергеевич. Опять у профурсеток был? Пожалел бы ты мать свою, вдовицу горькую. Да деда с бабкой. Ведь душа у них болит за тебя окаянного.
Павел пьяно захохотал, махнул рукой, и в сапогах повалился на кровать. Дарья поджав губы начала стаскивать сапоги что-то шепча себе под нос.
– Проклинаешь меня, богомолица?, – зло спросил Павел
– Да за что же мне проклинать тебя, неразумный? Душу твою у Бога отмаливаю.
– Пойди прочь старая, надоела ты мне своими молитвами.
Дарья взяла грязные сапоги и опустив голову удалилась в свою каморку.
После смерти своего отца, статского советника Сергея Петровича Урядникова, Павел, с матерью и сестрой, жил под опекой деда. Дмитрий Николаевич не разделял увлечений внука живописью, и всякий раз видя его с кистью у мольберта, в сердцах плевался.
– Пашка, ты как баба, честное слово. Это сестре твоей престало мазней заниматься, а ты, тьфу, срамота.
На семейном совете порешили отправить Павла в Париж, в школу живописи. С дедовых глаз долой, и для успокоения материнского сердца.
Надо сказать что Павел не обладал особым талантом, и Дмитрий Николаевич был прав, называя его рисунки бумагомарательством. Но, несмотря на свою военную грубость, он души не чаял в своей единственной дочери, и ворча потакал ей во всём.
А Анна Дмитриевна обожала Павлушу, и считала его гением. Она мечтала видеть его работы рядом с Мане и Шишкиным. Павел рад был лелеять надежды маменьки. Париж стал для него избавлением от дедовских насмешек.
Но как же ошиблось материнское сердце в гениальности сына. Павел Сергеевич был гениален, но не в живописи, и уж тем более не в учебе.
Глава 1
Солнце освещало купала храма Александра Невского. Отслужили обедню. Дарья возвращалась со службы скорбно поджав губы.
Павел не вставая с кровати, закурил сигарету. Пуская кольца дыма в потолок он хмуро смотрел в окно. На горизонте его безоблачной жизни появились тучи, которые омрачали все его дальнейшие планы.
Художественную школу Павел Сергеевич посещал время от времени, в основном после письма матери. Анна Дмитриевна писала письма полные любви к обожаемому сыночку, в них она была уверенна, что Павлуша написал не одну гениальную картину. После таких слов в душе Павла просыпалась совесть, которой хватало ровно на неделю.
Дни свои Павел проводил в праздном ожидании вечера. Вечером Париж оживал: огни фонарей, кареты, дамы в вечерних туалетах, театры, рестораны, вот то, чем жил Павел Сергеевич в свободное от учебы время.
Крошка Софи, молоденькая танцовщица модного в те времена кабаре, приглянулась Павлу с первого взгляда. Покорить её было не сложно: цветы, конфеты, драгоценности, лестные обещания. И уже через некоторое время за ужин расплачивалась Софи, за номер в гостинице тоже, у Павлуши были временные трудности с деньгами.
Вчера Софи встретила Павла сияя от счастья.
– О, мой дорогой, я так ждала тебя, – пропела она подставляя губы для поцелуя.
Вино, фрукты, жаркие объятия. Павел стоял у окна, курил.
– У меня для тебя новость, любимый.
– Очень любопытно какая?
– У нас будет малыш. Ты рад? Правда же ты рад?
«Чёрт побери эту вертихвостку», – думал сейчас Павел, – " Рад я, как же, только ребенка мне и не хватало. И от кого? От какой-то профурсетки махающей ногами».
Подсчитав свои жалкие гроши, дед давно урезал его содержание, Павел велел Дарье собираться в дорогу.
– Вот и славно, вот и хорошо, – суетилась старуха украдкой бросая взгляд на образа, – услышал меня боженька.
– Да хватит тебе бубнить свои молитвы, надоела ты мне, страсть как надоела, – кричал Павел.
Проезжая мимо любимого ресторана, Павел вздохнул с сожалением. Про крошку Софи даже не вспомнил. А Дарья сидя в уголке, перебирала чётки, и не переставала благодарить Бога за услышанные молитвы.
Глава 2
Карета подъезжала к селу. Уставший от дороги Павел, безучастно смотрел на проплывающие мимо поля ржи.
– Уродилась нынче рожь на полях вашего деда, – сказала Дарья.
Павел ничего не ответил, был погружён в тяжёлые думы.
За два года, проведенные в Париже, он успел соскучиться по этой незамысловатой, размеренной жизни. Но не забыл постоянных придирок деда, и его обещаний отправить в рекруты. Маменька, милая маменька, наверняка захочет увидеть его картины, которых нет. С тяжёлым сердцем возвращался Павел Сергеевич домой.
Анна Дмитриевна с матерью и дочерью пили чай на веранде. Мария в последнее время была молчалива и грустна. Вот и сейчас она отстраненно смотрела по сторонам не вступая в разговор. Пока мать с бабкой обсуждали последние светские новости, Мария думала о том, что всё в этой жизни суета и томление духа.
– Кто это к нам приехал?, – удивилась Наталья Михайловна, заслышав стук копыт у ворот, – Глаша, пойди посмотри.
Девушка побежала к воротам. Из кареты вылезла старуха.
– Ах, бабушка, ты вернулась, – девушка бросилась в объятия Дарьи.
– Ты смотри какая мамзеля нас встречает, – плотоядно оглядывая фигурку девушки, хмыкнул Павел.
Глаша смутилась, покраснела, в поклоне опустила голову.
– Добро пожаловать, барин.
– Павел, сыночек мой дорогой, – бежала навстречу Анна Дмитриевна.
Слезы, объятия, смех, шумно и радостно встречали любимого сына и внука. И только Мария равнодушно смотрела на одетого по последней моде брата.
– Ну здравствуй, Павел. Тебя не узнать, – сухо сказала она.
– Здравствуй, сестрёнка. Да ты совсем уже невеста. Уже и жениха тебе наверно присмотрели.
Мария ничего не ответила, только хмыкнула в ответ.
– Потом, потом поговорите в волю, – сказала Анна Дмитриевна, – Павлуше с дороги надо испить чаю. Глафира, принеси Павлу Сергеевичу прибор.
Павел не отрывал взгляда от девушки, пока та трясущимися руками разливала чай.
– А вот во Франции, в некоторых домах со свободными нравами, господа пьют чай за одним столом с прислугой. – беря под локоть Глашу, сказал он, – Как ты на это смотришь, красавица?
– Барин, да что вы?, – девушка густо покраснела и убежала.
– Павел, что за манеры, – строго посмотрела Наталья Михайловна.
Глава 3
Павел лежал на кровати в своей комнате, когда к нему вошла мать.
– Ах, Пашенька, наконец-то мы можем побыть вдвоём, – сказала она присаживаясь на край кровати, – Ну расскажи же мне о своих успехах в живописи. Покажи свои работы, мне так не терпится их увидеть.
Павел встал, нервно заходил по комнате.
– Маменька, ну что вы на меня набросились с дороги. Люди искусства, это очень ранимые и непредсказуемые люди. Не нужно лезть художнику в душу, пока он сам не впустит вас туда.
