В свете звёзд

– Но я…

– Считай это рабочим заданием, – перебил ее владелец бара. – И не вздумай потом наврать мне, что съездила, и проваляться два дня дома, кисло глядя в потолок. Моя сестра была на этом мюзикле и рассказывала о впечатлениях, так что учти, в понедельник я тебя спрошу! Кто, что, как… В общем, в подробностях.

Энн почувствовала себя, словно в школе, и невольно улыбнулась.

– Ладно…

Она сунула приглашение в потрепанную сумку, которую приобрела за полцены на уличном лотке, и встала.

– Пожалуй, действительно пора домой.

Когда Энн выходила из бара, ее догнал Мориц.

– Можно, я тебя провожу?

– Немного. – Она слишком устала, чтобы спорить с настойчивым поклонником. Сегодня утром Энн дописывала статью для «Мечты рыболова», чтобы успеть сдать ее вовремя, и в результате не выспалась. – Только до автобуса.

Апрельский утренний воздух был прохладным и пах умопомрачительно – чистым городом, качественно умытым коротким дождиком, и свежей выпечкой – кафе на углу скоро откроется. Энн медленно пошла к остановке, Мориц шел рядом, о чем-то говорил, но девушка не прислушивалась. Ей нравилось просто идти по утреннему городу, который еще толком не проснулся, под светлым рассветным небом, оставляя позади жемчужное высотное здание, где располагался бар.

Энн с Морицем вовремя подошли к остановке: к ней как раз подкатил автобус и с сердитым шипением открыл первую дверь. Энн вскочила на подножку, помахала рукой Морицу, который явно рассчитывал на большее – например, на дружеский поцелуй в щеку. Но Энн слишком устала, чтобы заниматься благотворительностью.

Дома Энн приняла душ, задернула плотные шторы и расстелила постель. Вспомнив о приглашении, достала его из сумки и изучала некоторое время. Представление начинается в 19.00, следовательно, нужно там быть хотя бы за полчаса, чтобы спокойно отыскать свое место и сесть. До Берлина ходит ICE – скоростной поезд… кажется, ехать около трех часов. Подумав, Энн позвонила в справочную службу и уточнила расписание и время в пути. Потом со стоном взглянула на часы: чтобы оказаться в Берлине вовремя, ей нужно было встать через пять часов. Как несправедлива жизнь! Бертольд над ней издевается. Энн поставила будильник на одиннадцать и заснула, едва опустив голову на подушку.

Глава 3

Энн проснулась от пронзительного писка будильника, потянулась, чтобы выключить его, и конечно же уронила на пол. Ругаясь сквозь зубы, девушка свесилась с кровати, нашла ускакавшего под нее пронзительно верещащего мучителя и заставила его замолчать. Потом посмотрела на стрелки: одиннадцать.

– Как же хочется спать… – пробормотала Энн, но все же встала и поплелась в ванную. Черт ее дернул дать Бертольду обещание! Хитрый старик выманил его у уставшей девушки, а она теперь должна ехать к черту на кулички, чтобы посмотреть какой-то мюзикл, о котором ничего не знает!

Но по мере возвращения к жизни настроение Энн улучшалось. Она вообще не умела долго грустить и впадать в депрессию, потому что не видела в ней никакого практического смысла.

Поезд оказался переполненным. Ни одного свободного местечка. В соседнее с Энн кресло плюхнулся толстяк, раскрыл ноутбук и погрузился в какую-то игру-стрелялку, страшные монстры так и прыгали по экрану туда-сюда и палили из немыслимых орудий. Как люди могут тратить свою жизнь на такие глупости? Энн тихо вздохнула и отвела взгляд от монитора чужого ноутбука. Утром она решила, что поводов для депрессии нет, но сейчас что-то взгрустнулось. Чем она отличается от этого толстяка-игромана? Он тратит жизнь на стрелялки, а она – на пивные кружки и сосиски. Прошло уже несколько месяцев, но она ни на йоту не приблизилась к исполнению своей мечты. Стоило ли переезжать в Германию, чтобы работать в баре? Пусть дорогом и престижном, но все же баре? Статьи для рыболовного журнала тоже совсем не то, о чем мечталось. И на личном фронте без перемен… Если подвести итоги, здраво рассудить, то станет ясно, что кругом полный провал. Абсолютный, бесповоротный и окончательный. От возвращения домой Энн удерживала только гордость. Представить себя возвращающейся к маме и папе, без гроша за душой, без солидного багажа публикаций – и все так же без шансов поступить в университет на отделение журналистики… Нет, это абсолютно исключено! Но что же делать? Обойти второй раз все редакции? А что изменилось с прошлого раза? «Здравствуйте, я к вам уже заходила, но с тех пор я стала классным специалистом. Я все знаю о пиве, сосисках и работе официанткой». Любой редактор рассмеется ей прямо в лицо и будет прав. Неужели все так окончательно плохо? И все мечты о журналистике останутся только мечтами? Энн еще раз горестно вздохнула. Кажется, она зашла в тупик. Пусть говорят, что безвыходных положений не бывает, но тупик – это такое место, где возможен только путь назад.

Мысли Энн перескочили на личную жизнь, но тут же вернулись к журналистике. Ведь личной жизни не было как факта. Мориц не в счет. Говорят, что в журналистике, как и в кино, можно пробиться, если вступить в связь с редактором. Но чтобы приблизиться к редактору, надо прежде стать журналисткой. Не набрасываться же на него в темном переулке с требованием немедленно вступить в сексуальные отношения и принять ее в штат издания. От абсурдности представшей перед ее мысленным взором картинки Энн даже рассмеялась. Толстяк-сосед оторвался от экрана ноутбука и подозрительно на нее уставился. Энн решила не реагировать, и он вернулся к своим занятиям. Несмотря на приступ веселости, тоска навалилась на девушку с новой силой. Тупик, темный, беспросветный тупик. С одной стороны, жизнь как-то наладилась, есть деньги, можно переехать в квартиру получше, Бертольд щедро платит, работа ей даже нравится, коллеги – приятные люди… Но это ведь совсем не то, о чем Энн мечтала. А отказываться от своей мечты она не собиралась. Но и пути к ее осуществлению не видела.

От горестных раздумий ее отвлек Берлин, пролетавший за окном скоростного поезда. Город сливался в бесконечный хоровод, танцевал завораживающий танец. Лучи заходящего солнца окрашивали все в неисчислимое количество оттенков золотого и красного.

Потсдаммер Платц в Берлине живо напомнила Энн уже ставший почти родным Франкфурт: такие же высотные здания вокруг, словно хрустальные башни зачарованных принцесс. Во множестве окон отражалось заходящее солнце – даже больно было смотреть. Благодаря собственной предусмотрительности, Энн приехала достаточно рано, поэтому можно было побродить по улицам и полюбоваться местными видами. В Берлине она была в третий раз, и сюда пока не добиралась.

Девушка забрела в торговый центр «Аркаден», там обнаружился киоск, торгующий итальянским мороженым, и Энн с удовольствием съела два шарика – лимонный и манговый, а потом выпила на удивление хороший кофе. Теперь можно было отправляться наслаждаться искусством.

В «Берлинале Палас» было полно народу. Мюзикл числился среди достаточно популярных, и субботним вечером оказалось много желающих его посмотреть. Энн порадовалась, что оделась прилично: черные широкие струящиеся брюки, белая блузка, кремовый жакет и туфли на низком каблуке. Легкое пальто, купленное с прошлой зарплаты, Энн сдала в гардероб. Благодаря глобальному потеплению, весна выдалась на редкость теплая, даже робкие одуванчики уже проклюнулись кое-где. Скоро можно будет бегать в джинсах и футболке.

Зал в итоге оказался битком набит. Место Энн досталось очень приличное: посередине, в четвертом ряду партера. Усевшись, девушка развернула программку и углубилась в ее изучение. Судя по промо-фотографиям, мюзикл был красочным зрелищем с участием достаточно известных звезд. Прожив в Германии полгода, Энн теперь смутно припоминала, что имена главных исполнителей встречались ей на страницах немецкой прессы. В той же «Франкфурт Цайтунг», которую девушка штудировала с завидным упорством, не теряя надежды перейти туда из «Мечты рыболова», недавно была большая статья о Матиасе Реннере – исполнителе роли Робин Гуда. Энн смутно помнила фотографию звезды. В программке было фото побольше, но грим делает с людьми странные вещи…

Свет погас, занавес медленно раздвинулся, являя зрителям декорации Шервудского леса, и грянула музыка. Живой симфонический оркестр – это прекрасно, подумала Энн, а потом она думать уже не могла, только смотреть.

Мюзикл не зря был популярен. Прекрасные мелодии, легко запоминающиеся, отличное либретто и постановка. Сюжет не отличался большими отступлениями от канонов: знакомые Энн с детства легенды о Робин Гуде были красиво сплетены, создатели явно читали все английские баллады, повествующие о приключениях храброго разбойника. И исполнители оказались на высоте.

Когда на сцене появился Реннер, зал взорвался аплодисментами. Актеру, если Энн правильно помнила, было уже под сорок, однако в красивом зеленом костюме, в ярком свете софитов он смотрелся почти мальчишкой. Мягкие золотистые волосы убраны под лихую шапочку с пером, взгляд темных глаз – веселый и беззаботный. А уж когда он запел… У Реннера был божественный тенор, и Энн глубоко вздохнула вместе со всем залом. Сидевшие рядом девушки даже, кажется, дышать перестали от восторга.

– Скорей, веселые друзья,
Будь, Джон, и ты готов;
Иду в зеленые леса
Искать моих стрелков.

Актерский ансамбль работал слаженно и профессионально. Хор веселых лесных стрелков заставил Энн смеяться до слез, тем более что стрелки эти еще и танцевали, – хореограф постарался и поставил им отличную пляску. Малютка Джон, распевавший забавную песню густым басом, вызвал у зрителей настоящую смеховую истерику.

Но когда на сцену вышел Альберт Кершнер, исполнитель роли шерифа Ноттингемского, Энн поняла, что самое интересное только начинается.

Кершнер был высок, отлично сложен и красив, как греческий бог. Черты его лица казались высеченными из мрамора, тщательно уложенные черные волосы блестели, а взгляд из-под нахмуренных бровей сражал наповал. Шериф запел, и его баритон, казалось, заполнил все уголки души Энн. Она потрясенно смотрела на Кершнера, не понимая ни слова из того, что он поет. Ей будто явился из сказки прекрасный принц, как она себе его представляла. Еще в детстве, играя с куклой, Энн придумывала ей принца: у него обязательно будут черные волосы и синие глаза. И белый конь. Коня не было, но… И черт с ним!

И вот этот человек стоял на сцене…

Энн не ожидала, что с ней случится подобное. Она хотела просто посмотреть спектакль и в понедельник рассказать об этом Бертольду. Она не рассчитывала, что увидит человека, за которым ей вдруг захочется пойти куда угодно, хоть в ад. Это было подобно удару молнии.

– Я хочу, чтобы он был моим, – прошептала Энн. Кершнер ушел со сцены, солдаты и вольные стрелки затянули хоровую арию, но девушке было не до них. Она смотрела на сцену остекленевшим взглядом и бормотала: – Моим. Моим.

Энн никогда не была особо легкомысленной. Безалаберной – да, самонадеянной – возможно, но легкомыслием не страдала. Наоборот, редкая практичность и упрямство заставляли ее держаться на выбранном пути, хоть он и сделал петлю по дороге к цели. Однако сейчас она не понимала, что с нею творится. Она почти не слышала, как пел Реннер – звезда этого мюзикла, рассеянно слушала их дуэт с Сиси Нотбек, исполнительницей роли Марианны, для нее софиты вспыхивали только тогда, когда на сцену выходил Кершнер. Его магнетизм заставлял Энн трепетать, словно осиновый листок на осеннем ветру.

В антракте Энн вышла из театра и, попросив у кого-то сигарету, поднесла ее ко рту дрожащей рукой. Энн курила редко, но сейчас не могла без этого обойтись. Что произошло, почему она так отреагировала на появление совершенно незнакомого человека? Да, она влюблялась и раньше ненадолго в некоторых звезд, над ее кроватью до сих пор висел плакат Робби Уильямса, но чтобы так… В какой-то момент Энн почувствовала себя законченной идиоткой, но тут же прогнала эту мысль. Так вот она какая, любовь с первого взгляда! Или это не любовь, а просто весна и гормоны? Ну и пусть гормоны! Пусть весна. Вполне возможно, что Энн никогда не станет блестящей журналисткой. Вероятно, все же будет когда-нибудь счастлива. Но вот такого мужчину она не встретит больше никогда в жизни! И никогда не простит себе, если хотя бы не попробует заполучить этого сказочного принца!

Она вернулась обратно в зал, чтобы сесть и успокоиться, но успокоиться не получалось. Сейчас пройдет второй акт, Энн снова увидит Кершнера, а потом… что будет потом?

Да ничего, подсказал внутренний голос, который, в отличие от Энн, оставался в ясном уме и твердой памяти. Потом надо успеть на ICE, чтобы добраться домой вовремя. От вокзала придется брать такси. Энн вернется в свою крошечную квартирку, завтра отправится за продуктами, потому что маленький холодильник пуст, в понедельник нужно заглянуть в редакцию «Мечты рыболова» и договориться о сроках сдачи материала, потом ее ждет Бертольд и интересная, но все равно не слишком любимая работа в баре… Собственная жизнь вдруг показалась Энн отвратительной и невыносимой.

Но тут грянули скрипки, и она не успела додумать.

Второе действие было еще масштабнее первого. Больше хоровых сцен, напряжение все нарастало. Противостояние двух сильных личностей обычно гипнотизирует – и Реннер с Кершнером, оба обладатели яркой харизмы, загипнотизировали зал. Зрители с огромным интересом следили за ходом событий и ждали, чем же все кончится. Энн смутно помнила, что согласно легендам Робин Гуд скончался в каком-то монастыре из-за предательства настоятельницы, которая пустила ему кровь, а остановить забыла. Но здесь, конечно, так печально все закончиться не могло. Безжалостный шериф Ноттингемский был повержен (Энн расплакалась), а Робин и Марианна поженились под хоровое пение вольных стрелков и мирных горожан. Отзвучала финальная ария, занавес закрылся, потом открылся снова – актеры вышли на поклон.

Энн аплодировала стоя, глядя на Альберта Кершнера. Она жалела, что не купила цветов: тогда можно было бы подойти и подарить букет, и… Что еще можно было бы сделать, Энн понимала слабо. Однако когда толпа двинулась к выходу, девушка поняла, что не может так вот просто уйти. Она протолкалась к гардеробу, забрала пальто и выскользнула на улицу.

Глава 4

Было уже темно, в апрельских сумерках акварельными кляксами расплывались огни фонарей. Энн зашла за угол театра и остановилась в нерешительности: у служебного входа собралась немаленькая толпа. Люди ждали, пока исполнители покинут театр, чтобы попросить автографы. Однако актеры не спешили выходить на улицу. Энн смутно помнила, что на приглашении было написано «Закрытие мюзикла», поэтому сейчас в здании театра наверняка устроен фуршет «для своих». Энн бросила взгляд на часы: до поезда есть время, но совсем немного. Как же попасть внутрь?

В том, что ей нужно оказаться за кулисами, девушка даже не сомневалась. Она не знала, что будет делать, когда туда попадет, она просто испытывала потребность сделать это. Уже давно она не совершала безумных поступков, последним был переезд в Германию, и здесь Энн снова позволила себе погрузиться в вялую аквариумную жизнь. Плыла по течению, мечтала о великой цели, а толку? Теперь желание что-то резко изменить трансформировалось в конкретную задачу: попасть в служебные помещения «Берлинале Палас».

Энн подошла к служебному входу и оценила обстановку. У дверей маячил охранник, и поклонниц с улицы он явно не пропускал. Приличного вида женщину вежливо отстранил, а плюгавого дядьку с фотосумкой пустил без разговоров.

Журналисты! – догадалась Энн. Они пропускают журналистов.

Она горько пожалела, что оставила свое журналистское удостоверение в другой сумочке – не думала, что оно ей понадобится нынче вечером. Конечно, «Мечта рыболова» – не бог весть какая газетенка, в которой культуре уделяется крохотный клочок на последней полосе, но все-таки можно было бы махнуть удостоверением и прошествовать мимо секьюрити. Наверняка он не стал бы придирчиво проверять, есть ли у Энн персональное приглашение или аккредитация. В век рекламы на такие мелочи не размениваются, мюзиклу нужна любая информация, которая проскользнет в прессе. Пишут – значит, помнят.

Полюбовавшись на толпу и окончательно убедившись, что проникнуть через служебный вход не удастся, Энн отошла на некоторое расстояние и задумалась. Потом медленно пошла вдоль здания, внимательно глядя по сторонам. В любом театре не один служебный вход, а уж в таком большом, как «Берлинале Палас», их наверняка немало. Может, где-нибудь охрана не такая бдительная?

Когда Энн увидела приоткрытое окно, она глазам своим не поверила. Окошко выходило на задворки театра и было беспечно оставлено незакрытым – будто специально для журналистки из «Мечты рыболова»! Забраться в него для спортивной Энн не составляло труда. Она огляделась, быстро сбросила пальто, прислушалась – из-за окна не доносилось ни звука. Энн подпрыгнула, закинула ногу на подоконник и через секунду оказалась в комнате.