Прощание с плейбоем

По мнению же Мирославы, таких, как Леонид Сапрыкин, нужно было отправлять на перевоспитание в трудовой лагерь, который расположен на необитаемом острове. Только в таком месте ты или все научишься делать своими руками, или пропадешь.

– Вон она, кухня, – сказал Леонид и потопал прямо.

Оказавшись на кухне, он подошел не к плите и не к шкафчику, чтобы достать кофе, а к холодильнику.

Распахнув его, он спросил:

– Пиво будешь?

– Я не пью пива.

– Это еще почему?

– Как говорил великий Кант: «Пиво – пища дурного вкуса».

– Это еще кто такой? Заместитель вещателя Онищенко?

– Нет, это философ немецкий.

– Не слыхал. Но знаю, что все немцы пиво лакают в два горла.

– Предположим, не все. Но это не важно, – она захлопнула холодильник, – вари быстро кофе. У меня к тебе есть разговор.

– Да что ты ко мне с утра прилипла как банный лист к… – но увидев ее взгляд, он поперхнулся собственной слюной. А, откашлявшись, достал турку, налил воду и поставил ее на огонь. Потом поплелся к шкафчику за кофе, бормоча себе под нос: – Вот зараза, навязалась на мою голову.

– Чего ты там лепечешь? – спросила Мирослава.

– Утреннюю молитву.

– Ну-ну, молись поскорее, а то мне недосуг с тобой прохлаждаться.

– Ясно, что не до них, – «остроумно» пошутил он, не удержавшись, – тебе же кобелей надо.

– Сапрыкин, если ты не угомонишься, я применю к тебе спецмеры.

Он хотел спросить, что за спецмеры, но, вспомнив все статьи в интернете, где писалось о пытках в полиции, решил на всякий случай прикусить язык. Он молча сварил кофе. Налил себе и ей в красивые чашки с фривольными пастушками, грохнул на стол сливки, сахар и вчерашний бисквит.

Мирослава взяла чашку и подержала ее в руках, потом поставила на стол.

– Чего нос воротишь, – обиделся Сапрыкин, – кофе я хорошо варю.

Мирослава кофе не любила, но все-таки решила попробовать. Он и впрямь был хорош.

– Хоть что-то умеешь делать на отлично, – сказала она.

– А то! – Сапрыкин расправил плечи и выпятил грудь.

Когда кофе был допит, а чашки вымыты, Волгина сказала:

– А теперь давай с тобой поговорим о дружке твоем, Константине Шиловском.

– А чего о нем говорить, – фыркнул Сапрыкин, – Коська того, – он картинно сложил руки на груди и закатил глаза, – сыграл в ящик.

– А ты, я вижу, не очень-то о нем и печалишься.

– А чего мне о нем печалится, я ему не мать родная, не отец.

– Друг все же.

– Скажешь тоже друг, – усмехнулся он, – так, отрывались вместе в клубешниках.

– И все-таки живой был человек.

– Вот именно был! Да и сам Коська никого особенно не жалел.

– Вот как?

– А чего удивляешься? Все теперь так! Каждый за себя. Это раньше, вон дед все тарахтит – один за всех. Какой там один за всех, о своей шкуре надо думать.

– Так ты, Леня, и о своей не очень-то думаешь.

– Чего это я не думаю? – ощетинился Сапрыкин.

– Ну, как же, нигде не учишься, не работаешь, ведешь паразитический образ жизни на деньги отца.

– Вот только не надо мне этого ля-ля. Тоже выискалась тут моралистка!

– У тебя даже инстинкт самосохранения отсутствует.

– Какой еще такой инстинкт?!

– Ну и темная же ты личность, Леонид.

– Чего это темная? – обиделся он. – Инстинкт я понимаю. Мой инстинкт хорошо оторваться, выпить, закусить, потрахаться.

– Точно паразит, – констатировала она.

– Но-но! Я свободная личность! И никому не позволю себя оскорблять!

– А что ты будешь делать, когда не станет твоего отца?

– Как это не станет? – искренне удивился Сапрыкин. – Куда же он, по-твоему, денется?

– Твой отец не Кощей бессмертный…

– Это точно, – рассмеялся Сапрыкин, – но если даже папаша склеит ласты, деньги-то его останутся.

– Надолго ли тебе их хватит, – с сомнением проговорила Мирослава.