Взгляд из-подо льда

Врач встал, обошел кресло справа и приблизился к полкам, похожим на библиотечные. Начав поднимать руку, помедлил:

– За последний год подойдет?

– За три, – ответил Бебель.

Достав три журнала, он подошел к Бебелю и протянул их ему. Бебель тут же жадно хотел было взять журналы, но почувствовал сопротивление. Врач продолжал держать их. Заглянув Бебелю прямо в глаза, он искренне произнес:

– Я вас очень прошу, верните их мне.

– Хорошо, док, – честно пообещал Бебель.

Он направился с добычей домой. Его квартирка-студия находилась на окраине Берлина. Она была настолько мала, что велосипед, которым Франц любил пользоваться летом, размещался на стене. Балкон тоже имелся, но Франц никогда не выходил на него, а курил прямо в квартире возле балкона, приоткрыв дверь. Он боялся высоты. Дома никогда не было еды, но зато стояла кофе-машина и хранился запас сигарет. Когда коллеги смеялись над ним по этому поводу, он говорил: «Зато меня дома ничего не отвлекает, и я могу там работать, а не приходить, чтобы поесть». Самое главное, что было у Бебеля в квартире, – это его рабочий стол, за ним он проводил все свободное время.

Придя домой, он начал искать. Страница за страницей он пролистывал журналы, просматривая имена пациентов. Он просидел до поздней ночи. Из трех журналов ему удалось выделить четыре имени.

Глава 2.

Адриана Мерч родилась в Берлине. В обеспеченной семье. Папа был местным политиком, статным мужчиной пятидесяти лет, мама – необыкновенно красивой, на двадцать лет младше своего супруга женщиной, немного капризной, своенравной, но при этом имела хорошее воспитание и умела держаться на публике, что, безусловно, поддерживало имидж супруга. Они были красивой парой. Он налюбоваться не мог своей прекрасной женой, с удовольствием выполнял ее капризы, желая взамен видеть ее улыбку и горящие глаза. А она отличалась терпением и снисходительностью. У мужа была достаточно нервная работа, поэтому ей часто приходилось его успокаивать, приободрять, выслушивать сквернословия и оставаться в постели по ночам одной, пока муж работал в кабинете.

Адриана появилась на свет прекрасным летним деньком. Младенческий плач раздался в палате и врезался в сердце женщины. Малышку закутали в одеяло и протянули матери. Дрожащими руками она прижала свою крошку, своего маленького ангела к себе. В ней не было того, что отличало многих новорожденных: синеватого оттенка кожи, сморщенного лица и мутноватых глаз. Оказавшись в руках мамы, девочка смотрела на нее ясными глазами темно-синего цвета, личико было ровным и гладким, кожа розовой, и от малышки исходило необыкновенное спокойствие. Молодая мама не могла оторвать взгляда от своей милой доченьки.

Женщина радовалась тому, как супруг начал перераспределять приоритеты, более ответственно подходить к планированию времени и разделять дела по степени важности, экономить и освобождать драгоценные минуты для семьи. Счастливая мама любовалась, глядя, как муж ловко меняет подгузники, утюжит одежду дочери, купает малышку и с каким удовольствием гуляет и занимается с ней. Девочка росла здоровой и счастливой на глазах своих родителей, детство ее было безоблачным. Ей покупались все игрушки, на которые она показывала пальчиком, даже если это была пятая одинаковая кукла.

К трем годам Адриана перестала воспринимать слово «нет». На «нет» у нее срабатывала одна и та же реакция – слезы и устойчивый крик. Она кричала: «Да! Да! Да!», не слушая родителей, притопывая ножками и стуча ручками вдоль туловища. И папа сразу же бежал выполнять любую ее прихоть. Конфеты вместо ужина, просмотр мультиков вместо занятий в школе раннего развития, полный шкаф платьев, которые дочка не успевала надевать, потому что вырастала быстрее. Папа приносил ей домой хомячков, попугайчиков и котят, чтобы порадовать любимую принцессу. А в четыре года у Адрианы появились мобильный телефон, планшет и первые сережки-гвоздики с бриллиантами, которые папа подарил ей на Рождество. Одного похода в детский сад, где Адриане не понравилось, хватило, чтобы они с папой решили: ходить туда незачем… Папа души не чаял в долгожданном ребенке и ни в чем не мог отказать ей. Адриана купалась в роскоши.

Эрих. Май 2016 года.

Когда ей исполнилось тринадцать лет, она влюбилась. Его звали Эрих, и он был на четыре года старше. Высокий, спортивного телосложения, блондин с челкой, спадающей на левый висок, белоснежная улыбка – все это заставляло ее светиться. Эрих заезжал по утрам за ней на стареньком мерине и отвозил в школу, а иногда они ехали к нему домой, и это случалось намного чаще. Эрих был совсем другим, не таким, как парни, что приходили в дом Адрианы со своими родителями, – коллегами или друзьями отца. Он был из неблагополучной семьи. Он не учился в школе, подрабатывал в мастерской по ремонту мотоциклов, проводил время в большой компании друзей, и они «зависали» в кофешопах – заведениях, где продают марихуану. Для Адрианы все, что связано с Эрихом, было новым, интересным, манящим. Она надевала утром школьную форму, складывала в рюкзак джинсовую юбку, колготки в сетку, грубые кожаные ботинки, кроп-топ и обязательно черный карандаш для глаз. Спускаясь из своей комнаты в прихожую, она говорила маме:

– Пока, мамочка!

– До вечера, милая, – мама провожала ее, нежно улыбаясь и закрывая за ней дверь.

Адриана проходила два соседних дома, заворачивала за третий и, прячась там за мусорными баками, переодевалась, подводила глаза черным, распускала волосы и проходила еще квартал, где ее ждал Эрих. «Веселье начинается!» – процеживал он сквозь улыбку, целуя ее в губы. Они ехали на огромной скорости из района, где жила семья Адрианы, с красивыми домами и дорогущими машинами, стоящими возле них, в совершенную противоположность. Она была самая счастливая на свете! Она умела особенно чутко ощущать и пропускать себя через это необыкновенное блаженство. Такой же счастливой она ощущала себя все пять месяцев с Эрихом: во время их первого поцелуя, секса, косяка. Она растворялась. Она любила.

Как ни странно, но Адриане удавалось скрывать все от родителей. Эти переодевания, выдумки на вопрос «Как в школе?» и подозрительно нежная Адриана по вечерам за ужином с родителями не наводили их ни на одну плохую мысль.

Родители узнали о том, что в жизни дочери произошли глобальные перемены только после того, как им домой позвонили из школы. Ужас, который пришлось тогда пережить маме Адрианы, считавшей свою семью эталоном, а затем и папе, готовившему в то время кампанию к выборам обер-бургомистра, можно было бы сравнить с крушением авиалайнера, на котором, как казалось старшим Мерчам, семья направлялась в светлое, прекрасное будущее.

Вернувшись домой после разговора с классным руководителем, уставшая мама Адрианы поднялась по лестнице дома и медленно подошла к закрытой двери, ведущей в комнату дочери. Ее мучила сильная головная боль, в области висков пекло, и она, положив ладонь на ручку двери, сделала глубокий вдох, прежде чем отворить ее. Она ощущала страх внутри себя, страх за то, что все услышанное о ее любимом ребенке подтвердится, что она увидит или найдет то, что уже не сможет развидеть, и ее мир в эту секунду рухнет. Выдох был таким глубоким, что высвободил у женщины место для новых сил, пришедших к ней с новым вздохом, и она фурией ворвалась в комнату. Здесь царил идеальный порядок, вещи все сложены, кровать заправлена, ни одного предмета не на своем месте. Притворный порядок, которому она уже не верила, ища и предполагая, что гниль, отравляющая их жизни, спрятана где-то совсем рядом. Женщина в порыве начала открывать шкафы, вырывать ящики из ниш, вытряхивать сумки дочери, вываливая вещи на пол, крушить и разбивать все, что попадалось на пути.

Неконтролируемая злоба управляла ей, словно кукловод марионеткой! Мысли в голове сменялись с предательских, наполненных дикой яростью к дочери, на горестные, с нотами сожаления о разрушенной картинке их семьи. Стыд, страх – весь этот сумбур будто руководил ее телом, и она испытывала не только душевную, но и физическую боль, ломоту, словно не она крушила все вокруг, а ее тело разбивалось, ударяясь о находящиеся вокруг предметы. Когда ломать и разбивать вокруг было уже нечего, обессиленная мать, как будто очнувшись от кошмара, осмотрелась. Вокруг – сплошной хаос, такой же она сейчас видела и свою жизнь, которую с трепетом всегда хранила. Она опустилась на колени и злость вылилась в бессилие, а непонимание в плач. Позже, когда слез уже не осталось, в раскиданных вещах она нашла пакетик с остатками какого-то вещества, напоминающего траву, вызывающее нижнее белье, которое раньше она не видела у дочери, рваные колготки в сетку, неполную пачку сигарет и самое ценное – личный дневник дочери. В другой ситуации она не прикоснулась бы к чужим записям, но сейчас она, задыхаясь, приступила к чтению. На полях каждой страницы было написано: «Erich». Блокнот в 120 страниц был исписан почти полностью старательным почерком дочери. Она описывала их знакомство, его глаза, губы, руки, то, как впервые пошли гулять… Она описывала все: секс, наркотики, даже запах машинного масла в его мастерской, где они часто занимались сексом, был описан крайне аппетитно. Она любила этот запах, от него всегда пахло именно им – машинным маслом и мазутом. Там было описание вещей, которые даже взрослой женщине были непонятны. Дочь описывала любовь со стороны Эриха к ней, но также и жестокость, и насилие, и боль, а затем снова любовь.

– Какой ужас! Подонок! Мразь! – вырывалось то и дело у женщины.

Дочитывать до конца сил не было, материнское сердце разрывалось. Волосы у лица стали влажными, прилипая к мокрым от слез скулам. Растрепанная, обессиленная, эмоционально опустошенная, мать опустилась на пол посреди разбитой фарфоровой вазы и раскиданной по всей комнате одежды. Мозг не справлялся с ударом. Она впала в печаль – на ярость и гнев сил больше не осталось, она выдохлась и ощущала лишь боль.

Она позвонила мужу и попросила приехать домой.

На отце Адрианы не было лица. Он не смог сдержать слез, видя, как страдает любимая жена, и от собственного бессилия, охватившего его при осознании того, как он, богатый, успешный, должностное лицо, уважаемый человек на работе, привыкший все держать под контролем, проглядел и допустил, чтобы в жизни его семьи стряслось такое?! Мужчина впервые за долгое время ощутил неважность, отстраненность от уймы вопросов и проблем, с которыми ему приходилось сталкиваться на работе ежедневно, и погрузился в то, чем поделилась с ним супруга. Он недоумевал. Обида, злость на себя за то, как у него под носом, в его собственном доме, мире, который он идеально выстроил, как ему казалось, могло стрястись такое! У него в голове была куча мыслей и домыслов, но он молчал, боясь вступить в диалог с женой и скатиться до обвинений. От возникшего непонимания, невысказанности, неверия, нервозности и молчания в доме повисло напряжение. Ему захотелось остаться наедине со своими мыслями, сбавить градус собственного накала и не свалить все на жену. До вечера он провел время в своем кабинете.

Вечером Адриана робко зашла в дом. Мама накрывала ужин, отец был рядом, за столом. Услышав, что пришла дочь, Мерч сжал до боли кулаки, лежавшие на столе.

– Привет! – улыбаясь, звонко произнесла Адриана, проходя мимо кухни и направляясь к лестнице.

Отец, услышав такой родной, нежный голос дочери, разжал кулаки. В душе у него содрогнулась каждая струна, пройдя словно током от кончиков волос до пят и обратно пробежав холодком, покрыв все тело рябью… Его девочка, его любимая малышка… Как она могла поступить так со всем тем, что он делал для нее?

– Адриана, подойди, пожалуйста, к нам, – строго произнесла мать.

Адриана впервые услышав в голосе мамы такую интонацию, беспрекословно подошла.

Мама встретила ее на пороге тяжелым взглядом, отец так же поднял глаза и уставился на дочь. В воздухе повисло молчание, они пристально, не сговариваясь, смотрели на нее, будто желая заглянуть ей внутрь, сквозь нее. Они хотели понять: почему? Почему?! И не находили ответа…

– Адриана, где ты была? – стальным голосом произнес отец.

– В школе, папа, – уверенно ответила она.

Отец растерялся. Его, его Адриана вот так вот уверенно, не моргнув и глазом, не станет обманывать своего папу.

Мать подошла к Адриане и схватила за школьный пиджак:

– Отвечай нам правду, Адриана! – прокричала она.

Адриана сменилась в лице, такой родители еще ее не видели. Пропало ее привычное детское милое выражение, уголки губ опустились, в глазах не было ни растерянности, ни вины, ни стыда. Ничего. Она, наоборот, остервенела. Мама не ослабляла хватку. А вот отец не верил своим глазам. Что происходит с его малышкой? Разве это она?.. Нет, этого не может быть! Она… его дочь не такая… Мать тряхнула Адриану еще раз:

– Где ты была?

Адриана вырвалась из ее рук и с неимоверной скоростью направилась к двери дома. Она успела выбежать до того, как отец встал из-за стола, хотя его реакция тоже была мгновенной.

Мать выбежала следом, но Адриана скрылась среди домов. К дверям подошел отец. Плечи жены вздрагивали. Он спокойно произнес: «Милая, зайди в дом». Жена замерла на секунду, но он видел – истерика накрывает ее. «Милая?» – вопросительно произнес он. Разведя руки, она обернулась и посмотрела на мужа.

– Зайди в дом! – уверенно и спокойно настоял он.

– Но…

Он оборвал ее возмущенное возражение не своим голосом:

– Я сказал, зайди в дом, сейчас же! – решительно, приказным тоном сказал он.

Она резко перестала реветь и послушно, будто солдат, вошла, закрыв за собой дверь.

– Она не будет себя так с нами вести, и мы не побежим за ней, потакая ее капризам. Хватит, доигрались уже. Мы воспитали себе врага, – уверенно сказал он.

Жена едва заметно мотнула головой, как делает человек, который не расслышал сказанное. Еще бы, в его словах сквозила жестокость по отношению к дочери, которую раньше она не слышала.

– Что ты собираешься делать? – спросила она.

– Узнаешь.