– Ведь это я забрал тебя из твоего захолустья, научил всему, что знал сам, дал тебе кров и еду, – часто повторял Кюри. – Ты должен быть благодарен мне за это, мальчик, и не просить большего, чем я могу тебе дать!
3
Однажды, когда Бертрану исполнилось девятнадцать, его тело вытянулось вверх и возмужало, волосы закудрявились, над его губой начал пробиваться темный пушок, а его умения заметно превысили умения Кюри, мессир взял его с собой расписывать стены нововозведённой капеллы в центре города.
Работы в соборе было очень много, а Кюри не хотел лишаться других заказов. Учитель подолгу оставлял ученика одного, всецело ему доверяя и радуясь почти бесплатному работнику. За несколько лет учёбы Бертран так усовершенствовал своё мастерство, что почти все работы Кюри были сделаны руками юного мастера.
В тот день молодой художник заканчивал вырисовывать ангелов на сводах церкви. Их лица Бертран срисовал с мальчиков-хористов и был очень доволен проделанной работой.
В храме, как всегда, было безлюдно. Утром заходил священник, чуть позже Доменико принес Бертрану приготовленный матерью горячий суп.
Только художник закончил трапезу и принялся за работу, как в одетой в леса церкви появился неожиданный посетитель в богатых одеждах. Он обвел свод церкви рассеянным взглядом и чуть заметно улыбнулся, растягивая свои гладковыбритые пухлые щёки и поправляя рыжеватые волосы, что выбились из-под украшенной драгоценными камнями шапки. Бертрану показалось, что он впервые видит этого господина в их городе.
– Говорят, эту церковь расписывает мессер Кюри, – обратился незваный гость к Бертрану. Говорил он на безупречном французском с чуть заметным акцентом.
– Я его ученик, – выпрямился Бертран, взирая на мужчину с высоты лесов. – А у вас есть какое-то дело к мессеру Кюри?
– Да, я пришел убедится в том, что он остался таким же бездарным художником, каким я знал его лет десять назад.
Бертран негодующе свёл свои густые брови:
– Если вы пришли сюда унижать моего учителя, то лучше вам пойти в другое место.
– Ты слишком дерзкий мальчик, – без злости ответил мсье, будто невзначай поправляя тяжелый бархатный плащ, подбитый куницей. – А ведь я только хотел восхитится фресками этой церкви. Они на диво хороши!
Бертран смерил незнакомца хмурым взглядом. Недоверие к критику смешалось с интересом к нему.
А господин тем временем продолжал:
– Скажи-ка, юноша… Только честно скажи – ты расписывал всю церковь сам?
– Сам, мсье, – гордо поднял голову Бертран. – Но под руководством мессера Кюри, конечно же, – тут же спохватился он.
– Слышал ли ты о Флоренции? – хитро сощурил свои маленькие глазки рыжий мсье. – О столице искусства, где правит гордый и мудрый Лоренцо Медичи?
– Конечно, – согласно кивнул Бертран, не понимая, к чему клонит гость.
Сколько прекрасного о Флоренции и о других итальянских городах-республиках ему рассказывали Джулия и Доменико! И самые смелые мечты не раз уже уносили его в палаццо Лоренцо ди Медичи, где собраны лучшие произведения искусства, античные статуи и знаменитые полотна…
– Конечно, слышал, – повторил он.
– Когда будешь во Флоренции, зайди в мастерскую к Перуджино. Слышал о таком?
– О да, это прославленный итальянский мастер, – кивнул Бертран, всё ещё не понимая подвоха.
– Подойди к самому Перуджино и проси взять тебя в подмастерья, – мессер откашлялся и продолжил: – Как ученик, ты уже давно опередил своего учителя. Чтобы стать настоящим художником, тебе пора учится у более умелых мастеров.
Незнакомец развернулся и уже направился к выходу, как Бертран спохватился и крикнул ему вдогонку:
– Но разве он меня возьмет?
Тучный господин лишь улыбнулся и подмигнул юноше.
– А ты рискни! – вместо прощания сказал он. – Перуджино любит отчаянных.
Вернувшись домой, Бертран не удержался и рассказал Джулии о странном госте. О том, как на две головы перерос своего учителя, и как хочется ему стать воистину великим живописцем, чтобы приносить в этот мир красоту искусства.
– Езжай в Италию, – тут же ответила юноше Джулия, измучено улыбаясь. – Будешь дарить красоту в столице искусств! А затем – станешь великим мастером, купишь дом и когда-нибудь заберёшь нас к себе.
– Вы и вправду думаете, что нужно ехать?
– Нужно! Засиделся ты тут уже, Бертран, – Джулия потрепала его по волосам. – Ты, главное, не бойся!
Целый месяц молодой художник вынашивал мысль, как сказать о своём решении Кюри и попросить немного заработанных им за годы работы денег. Но когда он наконец решился и сообщил мессеру о своём решении, тот не только не дал ему ни экю, но тут же выставил за порог, обозвав неблагодарным и не разрешив ни собрать свои вещи, ни даже попрощаться с Джулией и Доменико.
Бертран не нашел ничего лучшего, как отправится в Италию пешком.
4
Сперва Бертран думал поехать домой в Прованс, проведать родных да занять у них денег на дорогу. Но, поразмыслив немножко, представив насмешливые улыбки на лице брата и бывших друзей, разочарованные лица родителей, когда он без гроша в кармане придёт к ним просить подаяния, он решил не делать крюк и отправится из Лиона прямиком в Италию. Конец мая давал юноше надежду на теплую погоду, и он смело вышел за ворота города, наивно надеясь прокормиться придорожными травами, прошлогодними орехами и грибами-вешенками.
В самые дерзкие мечты Бертрана, раззадоренные розовощеким незнакомцем в церкви и Джулией, входило прославится, обзавестись собственной мастерской или, хотя бы, собственной комнатой, а потом приехать домой на упряжке лошадей, раздаривая всем диковинные подарки. Но больше всего ему хотелось творить. Создавать картины, поражающие воображения, расписывать своды костёлов и стены палаццо. Преображать мир красотой живописи.
Пока Бертран шел, предаваясь мечтаниям, он изрядно устал. Домик мессера Кюри остался далеко позади, а перед Бертраном простиралась пыльная дорога, обрамлённая полями зелёной пшеницы. Изредка на ней показывались одинокие всадники, проскакивали груженые повозки и экипажи с завешенными занавесками окнами. Леса, который должен был дать молодому мечтателю пищу, по дороге не случалось – Бертрану хотелось есть. А ещё больше его мучила жажда. Только теперь он начал осознавать всю безумность своего плана. Просить подаяния у встречных путников? «Ну уж нет, пусть лучше я умру от голода, чем попрошу милостыню!» – думал Бертран, собираясь с последними силами.
Наконец остановившись, он устало опустился под сень придорожного дуба и незаметно для себя уснул, совсем не думая об осторожности. Да и что ему было терять? Все равно в сапогах уже отваливались подошвы, шапка изрядно выцвела, а за душой не было ни гроша.
Проснулся Бертран от громких разговоров. Начинался новый день, и вышедшие в поле крестьяне переговаривались между собой, не обращая никакого внимания на лежащего под деревом юношу. Такие беззаботные в своей рутине, что даже завидно становилось. Может, ещё не поздно повернуть назад?
Попросив у крестьян пару глотков воды и съев пучок горькой редьки, которая только разжигала чувство голода, Бертран отбросил предательские мысли и отправился дальше. Шел от так целый день, не останавливаясь, лишь изредка отходя с дороге по нужде или набирая пригоршни воды из придорожных колодцев.
Под вечер дорога привела совсем обессиленного юношу в небольшую деревню. Сперва он хотел пройти её и заночевать в стогу сена на окраине, и уже собирался это сделать, как его окликнула высокая худощавая женщина в ярком зелёном платье, сборчатом переднике и платке.
– Эй, с тобой всё хорошо?
– Со мной? – Бертран повернул к ней бледное лицо, и жалостливая женщина ахнула от неожиданности.
– Да ты на ногах еле стоишь, мальчик! Ты, наверное, не ел уже несколько дней!
– Всего лишь со вчерашнего утра, мадам.
– Зайди в дом, накормлю тебя похлебкой. Чем богаты – тем и рады.
– Но вы же меня не знаете, – удивился Бертран. – Вдруг я вор или разбойник какой-нибудь…
– Ты точно не здешний. Одежда у тебя хоть и не новая, но слишком уж хорошая, городская, шита по тебе. Значит, с чужого плеча её не снимал, – принялась размышлять вслух женщина, ласково улыбаясь. – На поясе нет ни кошелька, ни даже сумки дорожной на плече. Ни плаща, ни капюшона – или в дорогу ты отправился необдуманно, сбежал из дому по молодости, или на большой дороге проходимцы тебя обобрали.
Пока женщина говорила, Бертран опустился на траву и пораженно выслушивал её простые житейские доводы.