Ожог от северного сияния

– Ух ты какая! – восхитилась Грешница и прижалась носом к стеклу.

– Нравится? Серьезно, что ли? – без особенного интереса спросил Антон, раздумывая над своей фатальной невезучестью. Какая по счету кандидатка? И снова мимо.

– Не то чтобы нравится… Она и мертвая, и в то же время устрашающе живая. Не оторваться.

Глаз не оторвать, вот тут прям в яблочко. Только от его чуднОй знакомой, с которой он расстанется минут через… скажем, минут через пятнадцать. И пойдет в свою мужскую берлогу думу думать, как же быть дальше. Он прогулялся по залу, чего только не понатащили сюда: как внутри кастрюли с ухой, даже затошнило. А она залипала около каждой рыбехи. Чего она в них нашла?

Рыба-пила с часами вместо брюха в стиле стимпанк.

Камбала, сложенная из кусочков разбитой тарелки.

Бронзовая статуэтка дельфина-подсвечника.

Янтарная щучка-кольцо.

Железный уродец с плавниками на четырех лапах.

Валяные тапочки с морскими гребешками.

Стая рыб-деревяшек с неестественно длинными плавниками.

Бисерные брошки-мальки.

Чеканка по металлу – агрессивное существо с фонариком, глубинный удильщик.

Сомик с зонтиком и судак с дудочкой на нарисованной набережной.

Челюсти из приоткрытой консервной банки с надписью «Шпроты».

Рыбий хвост из сиденья стула.

Искусство, нЕчего сказать. Повысить художественную ценность этих рыб смогут только ценники с кучей нулей, иначе никто не позарится на такие «произведения».

Антон начинал закипать, мало того, что лопухнулся, так еще и время тратит черт знает на что. Ну ладно, бывает, ошибся. Так зачем на выставку тащиться-то было? Знакомая его настроения совершенно не разделяла.

– Смотри, вот ей одиноко. – Она показала на рыбку из папье-маше, покрытую песком и мелкой галькой. – А эта испытывает страх оказаться не такой, как все. – Она посмотрела на того металлического уродца на ножках.

– Занятные наблюдения. Сама придумала?

Грешница смутилась и замолчала.

– Ну, а с этой что? – Антон ткнул пальцем в камбалу из керамических кусочков.

– С этой?.. Разбитое вдребезги сердце.

Да, в фантазии новой знакомой не откажешь. Интересно, это ее работа так развивает креативность? К каждому клиенту – особый подход. Или врожденное? Направить бы ее фантазии в нужное ему русло… Про всякий экспонат у нее было что сказать. Понемногу Антон втянулся в игру и даже неплохо провел время. Нескучно, во всяком случае. Дальше Карельский и сам не понял, как так получилось, но он пригласил ее в кафе.

Грешница задумалась, прикусила губу, сняла с плеча свой старенький джинсовый рюкзачок и принялась в нем копаться.

Неужели откажется? – мелькнуло в голове Антона, и его кольнуло легкое разочарование:

– Ну же, всего лишь чашка кофе.

Карельский не понимал происходящего. Как нашептывала интуиция, против его природного обаяния (которым он пользовался без зазрения совести) она не устояла. Тогда в чем дело? Цену себе набивает? Ломается? Непохоже. Набивают и ломаются обычно с другим выражением лица, самодовольным.

Она залезла в карманы джинсов и вытащила смятые купюры, согласилась:

– Если только кофе.

Кафешка нашлось рядом, за углом.

По привычке галантно отодвинул стул перед дамой, хотел было помочь с верхней одеждой. Но Грешница намертво вцепилась в свою куцую курточку, замотала головой. Пожал плечами: как хочешь, красавица.

– Будешь лазанью? – небрежно спросил, просматривая меню.

– Лазанью? – переспросила она, заглядывая через его плечо в папку, поданную официантом.

Тот зажег свечку и создал совсем неуместную романтическую обстановку.

– Телячью отбивную? Жюльен?

И тут он заметил, что ее взгляд скользит по столбику с ценами. Все просто, она ограничена в средствах.

– Я пригласил, мне и угощать. Не стесняйся.

– Нет, я сама… я могу заплатить. Спасибо. Мне тоже лазанью и кофе, – она улыбнулась официанту, и ее лицо моментально преобразилось.

Да она ничего, когда улыбается, отметил Антон. Надо ее почаще веселить. Почаще? Видишь ее в первый и последний раз в жизни, накинулся он на себя.

– Кстати, почему Тина? Это же псевдоним? – поинтересовался Карельский (в парке она, смущаясь, назвала свое имя), а про себя подумал: как Роксана, Клеопатра или как там еще величают себя жрицы любви.

– Моя имя Антонина. Но мне оно ужасно не нравится, как и все, что с ним связано. Поэтому для знакомых и друзей я – Тина.

Принесли заказ. Дальше разговор поддерживал Антон, потому что Тина набросилась на еду. Ела она быстро и с удовольствием. Напоминала голодную кошку, которой наконец-то перепало что-то вкусненькое, только что не урчала от удовольствия. Дед всегда говорил: посмотри, как человек ест, все о нем и поймешь. Антон о ней ровным счетом ничего не понимал, только изумлялся, сколько в нее входило. Поймав на себе удивленный взгляд, ответила просто:

– С утра ничего не ела. И на работе некогда было…

А разве тебя там не кормят? Клиент нынче жадный пошел, прижимистый? – чуть было не ляпнул Антон, но потом осекся: не его ума дело.

– Как тебе выставка? – спросил он просто так, чтобы поддержать беседу, не то чтобы его сильно интересовало мнение Грешницы. Не жевать же в тишине.

Он ожидал ответа из ряда «Креативно», «Свежо», на худой конец, «Прикольно» и прочие расхожие фразы, но Тина снова его удивила:

– Каждая рыбка – внутреннее состояние ее творца. О чем человек думает, что его беспокоит, о чем мечтает.

– Да? И какой была бы твоя рыба на этой выставке? – подключился к игре Антон.

– Бумажной, оригами, – сразу ответила она. – Это как видимость оболочки, а на самом деле ничего нет. А твоя?