Кабинет психолога. «Хроника кабинета психолога»

Младшая сестра состоялась в жизни – у неё собственный бизнес, который приносит ей немалый доход – больший, чем у меня. Её дом несоизмерим с моим жильём, и автомобиль больше – класса люкс, и детей больше. Радуюсь – моя школа, и убеждаюсь – именно так надо воспитывать детей. Теперь она меня ругает, что я баловала свою дочь.

Долгие годы я не переставала ждать отца. Он уехал жить в Томск и всё реже стал приезжать к нам. Мы месяцами не виделись. Зайчик перестал передавать мне посылки. Дело дошло до того, что когда в очередной раз он приехал через два-три месяца, мы холодно встретились (раньше всегда прыгала к нему на шею – обнимала, целовала) – я сразу ушла заниматься своими делами. Отец был чем-то недоволен и сказал мне об этом, на что я ответила: «Можешь не приезжать сюда!» Он посмотрел на меня с грустью, виноватым взглядом и ничего не сказал. Так я поняла, что перестала его ждать. После этого его нужность, вернее, наша с отцом нужность друг другу, покинула меня окончательно. Всё случилось само собой – я перестала обращаться к нему за помощью, поняв, что мужчина может уйти от женщины, но уйти от своих детей – это уже предательство. Мой отец ушёл от меня. Моя сестра абсолютно равнодушна к отцу. Её можно понять – отец не вырастил в ней малого корня любви и заботы в свой адрес. У меня этот корень был – он вырастил его во мне, но потом – отрубил…

В этом отношении моя бабушка была моей нерушимой основой: ей я была нужна при любых обстоятельствах. Она была против развода родителей, отчаянно ругала отца и ни в какую не захотела принять его вторую жену. Теперь, когда ко мне приходят замужние/женатые клиенты и говорят о том, что их любовники дарят дорогие подарки их родителям, я не понимаю этого. Как родители могут поддерживать блуд своих детей? Моя бабушка выкинула бы этот подарок за порог, каким бы дорогим он ни был. Своей дочери я никогда не позволю иметь отношения на стороне, хотя она и сама отлично это знает и никогда не скажет мне, если это даже случится.

…С мамой у меня всегда были непростые отношения, с отцом мы были ближе. Я была папина дочь. Мама никогда не говорила, что любит меня, часто унижала и делала это публично. Меня это очень обижало. Я никогда не рассказывала ей о том, что творится в моей душе, и она не знает ни одного моего секрета. Мы можем говорить о ком и о чем угодно, но только не о нас. Я всегда знала, что за моей спиной никто не стоит, в отличие от той моей одноклассницы. Мама дала мне понять это ещё в детстве – к примеру, если я с кем-то дралась, это были мои проблемы. Но при этом она всегда заботилась обо мне – делала завтрак, старательно размешивая сахар в стакане, и очень тонко мазала масло на хлеб – не люблю толстый слой масла, иначе я просто не хотела кушать. С отцом всё было по другому – я могла обозвать его дураком, когда он ставил меня в угол, но маме не могла сказать ничего. Я не любила наш дом на окраине, потому что он был пустым и холодным для меня, когда отец покинул его. Но в то же время, когда уезжала в летний лагерь, очень скучала именно по маме. Мне везде слышался её голос, я всегда спешила к ней. Люблю приходить домой с гостинцами, как и она.

Уже давно мама переехали из дома на окраине – в нём теперь живёт моя сестра. Дом надрос ещё одним этажом, там есть баня и джакузи, но моё отношение к нему не изменилось. Меня по-прежнему не тянет в этот дом. Как-то однажды, приехав погостить у мамы в её квартире, я снова, как и в детстве, услышала от неё слова унижения, мы поругались. Перед этим она накормила меня вкусным завтраком в постели. Когда она вновь оскорбила меня, в тот момент я решила – всё, хватит, ухожу, не нужно мне ничего, настолько мне было обидно. Собрав вещи, для себя я решила, что не хочу больше быть и в этой квартире. Я собиралась улететь в Москву и пошла купить билет на самолёт. На улице я вдруг поняла, что эту дверь нельзя закрывать. Именно эту дверь нельзя закрывать за собой никогда. Я вернулась: мама плакала, вечер был безмолвным. Именно тогда мы выстроили отношения с ней: больше никогда я не слышала от неё обидных слов. Мама обижала меня словесно, но не бросила и не предала никогда.

Узел проблем может затягиваться в жизни любого человека. Одни этот узел затягивают, другие делают попытки ослабить, но я всегда рублю его. С плеча.

С раннего детства я работала. Летом в каникулы на подработках разносила почту, как когда-то моя мама, разве что без коня, работала горничной в гостинице – носила передачи в больнице – и всегда вела активный образ жизни. У меня был велосипед «Подросток», но мечтала я о велосипеде «Салют» – тогда это была самая лучшая модель, такие велики были у моих счастливых сверстников. Стоил он 100 рублей – по тем временам это зарплата взрослого человека. Мама к тому времени работала в гостинице на другом конце города и предложила ездить к ней на работу после школы: она будет собирать в номерах пустые бутылки, а я буду их сдавать – так и заработаю себе на велосипед. Каждый день я сдавала двадцать бутылок и зарабатывала рубль. Почти всю зиму ездила на автобусе с двумя пересадками и сдавала бутылки. Однажды мама пошутила надо мной, она сказала: «По радио объявили, что три года не будет лета, а будет стоять зима!» Тогда по радио говорили только правду. Первое чувство, которое возникло во мне – это потеря чего-то важного. Я очень расстроилась, потому что лето для меня – это велосипед. Когда мне удалось заработать семьдесят пять рублей, одной бабке-горничной стало завидно, что я отбираю у неё деньги, и мой заработок прекратился. Пришла весна, мне нужно было где-то взять ещё двадцать пять рублей. Мне было десять лет, и это была моя проблема – бабушка не открыла сундук и не достала из него нужную мне сумму, отца не было в городе. Недостающую сумму денег мне дала моя тётка, моя крёстная. Я купила себе велосипед и была очень счастлива. Он прослужил мне несколько лет, но в старших классах я потеряла к нему всякий интерес – тогда уже захотела мотоцикл и машину. И это стало моей мечтой.

Я сидела за рулём машины, когда мои ноги ещё не доставали до педалей. Сначала у отца на коленках, а потом сама. «Жигули» первой модели, «копейка», собранный экспериментально для советского автопрома в Италии, в нашем городке у одного из первых появился у моего родного дядьки. Я же купила свою первую машину, когда мне только исполнился двадцать один год. Я познакомилась с начальником ГАИ нашего города. Он спросил меня, чьих я буду, имея в виду мой род, и, узнав мою фамилию, поинтересовался, кто мне Петро, – я отвечала, что это мой родной дядька. Тогда он рассказал, что в 70-е годы, во времена, когда сам он был рядовым инспектором, мой дядька выезжал в город на своей «копейке», и инспекторы специально останавливали его, чтобы осмотреть машину – в точности как сейчас, когда хотят поближе рассмотреть тюнинг. Машина у дядьки всегда была в идеальном состоянии – я помню, потому что в детстве много ездила на ней. Он приезжал на нашу улицу, мы большой оравой девчонок садились к нему в салон, и он нас катал. А с начальником ГАИ нашего города мы стали приятелями. Это был замечательный госавтоинспектор – в 2006 году он погиб как герой России. Светлая память Вячеславу Александровичу…

Про дядю Петю бабушка рассказала жуткую историю, которую помню до сих пор, только имя женщины забыла. Жили они тогда ещё в деревне, куда её сослали. Петя был ребенком, но копал яму под строительство здания вместе со взрослыми. Наравне с десятком мужиков работала и женщина, маленький Петенька копал, как мог, старался и раскопал какую-то грязную тряпочку, поднял её вверх и громко спросил у всех: «Кто потерял красную тряпочку?» Мужики начали громко смеяться, острить и смотреть на женщину. Та молча бросила лопату, вылезла из ямы и ушла. Кругом была глухая тайга, женщина ушла в лес и не вернулась, больше её никто никогда не видел. Она не смогла пережить позор, чувство стыда оказалось сильнее её жизни.

В седьмом классе меня как будто кто-то включил, так однажды выразился мой клиент, – именно кто-то «включил» раздался щелчок над головой. И всё, началась новая жизнь. Я окончательно оправилась от развода родителей, закинула велосипед и начала радоваться жизни. У меня появились друзья-товарищи, мы подружились с модной одноклассницей, с которой ранее никогда не были близки. С ней мы ярко наряжались и ходили на дискотеки. Однажды я перебрала с эксцентричностью, и мама порвала на мне джинсы, которые были расписаны по моде, а ей это показалось неприличным.

В это время в нашу школу набрали новый класс «7Г», это были другие люди, их перевели из разных школ. Эти ребята были из другого района города. Мы смотрели на них, как на инопланетян. Они кардинально отличались от нашего потока семиклассников. Это были хиппи. У девочек были начёсы на голове, яркий макияж, модная одежда, а пацаны в основном лохматые чумазики-коротышки. Сначала мы смеялись над ними и говорили «фу…», просто так на «Г» не назовут. Но прошло совсем немного времени, и все самые яркие хиппи класса «Г» стали моими друзьями-подругами. Мне было интересно с ними, среди них была Буква. В подростковом возрасте меня привлекало всё плохое, всё, что отличалось от нормы. Одноклассники мне надоели со своими правилами хороших манер и белыми бантами. Мне хотелось быть смешной, плохой, даже немного наивной дурочкой, и в какие-то моменты я усиливала это состояние сознательно. Таким образом привлекала к себе внимание по другому не умела. Меня тянуло к плохим ребятам, поступкам, но в итоге у меня всегда были и есть очень хорошие друзья, приятели. Однажды двоюродная старшая сестра меня спросила: «Если бы я не была твоей сестрой, ты бы со мной дружила?», я ответила: «Нет». Это правда. Сейчас мне интересны умные, добрые люди. Доброта на первом месте.

В восьмом классе я встречалась с парнем, его отец был директор пивзавода. В те времена Колпашевский пивзавод славился – на Томскую, Новосибирскую, Кемеровскую области. Пивовар был немец, он варил отменное пиво. Мы начали выпивать, покуривать. Мама била меня за то, что я курю, – моя мама ВДВ, она родилась в день десантника. Мне доставалось от неё, часто было заслуженно. Учуяв от меня запах табака, она быстро ликвидировала мою коллекцию сигарет, а их был у меня не один десяток красивых пачек. Думаю, она неплохо на этом заработала – пачка «Мальборо» по спекулятивной цене стоила десять рублей, а проезд на автобусе – шесть копеек. В то время всякий дефицит приходилось выменивать или покупать. У меня всегда были деньги.

Спиртным я не злоупотребляла, но в компании с удовольствием выпивала. Как у всех подростков, у нас были крайности, и какой-то период времени мы тусовались на городском кладбище, причем часто в темное время суток, потому что в это время кладбище становилось безлюдным, там нам никто не мешал. У нас не было страхов, я могла одна уйти домой. Мы не были никакими эмо или готами, просто большая компания малолеток: жгли костры, пили спиртное и пели песни под гитару. Тогда казалось, что в этом не было ничего непристойного, максимум, что случалось, кто-то мог выпить лишнего. Мы не бросали друг друга. Как-то раз Буква напилась и заснула между могилок, а может даже и на могилке. Когда она выспалась, ей захотелось воды: не было проблем, всё было под руками – я вытащила цветы из банки на соседней могилке и напоила подругу. Мы часто вспоминаем об этом до сих пор: я смеюсь над её жаждой, а она над тем, как мама била меня и гоняла всех, и как они бегали от неё. Она стала бабушкой двух внуков, но так и осталась Буквой.

С отцом мы встречались время от времени. К нам он приезжал редко, и я стала гостьей в их доме, летая к ним даже на выходные. В семье отца меня принимали хорошо – не было ощущений дискомфорта. Дочь жены отца – Татьяна – стала мне очень близким человеком, она старше меня на пару лет. По сути я уже ездила к ней, а не к отцу, и продолжаю ездить. У меня много кровных сестёр, но ни с одной из них я так не близка, как с Таней. Она научила меня многим хорошим вещам. Моя мама с большим уважением относится к ней, хочу думать, что Таня у меня – на всю жизнь. Когда я прилетаю в Томск, она всегда встречает и провожает меня.

…Я закончила восемь классов и решила покинуть школу. Поступила в педагогическое училище, на физкультурное отделение. Туда меня приняли как «кандидата» в студенты, это значит, что меня могли отчислить в любой момент. «Кандидатом» потому что у меня не было высокого спортивного разряда, а у остальных он был. Приоритетом для поступления на этот факультет являлись спортивные достижения. Наш факультет был единственный в области. В училище было две кафедры – школьная и спортивная; сейчас это колледж. Так началась моя новая жизнь – мне было четырнадцать лет.

У меня поменялся круг друзей, но Буква тусовалась со мной и в педе, который стал моей большой находкой в жизни. Очевидна была разница между школой и училищем – преподаватели были совсем другого уровня. Я полюбила литературу – этот предмет, как и преподаватель, в училище был потрясающим. Основная часть студентов были приезжие, все сплошь спортсмены – разрядники, кандидаты в мастера спорта, мастера спорта. Из тридцати студентов в нашей группе местных было четверо, мы все быстро сдружились. Я была старостой группы на протяжении всего обучения, мне нравилось заниматься хозяйственными делами, выдавать всем талоны на питание. Тогда вся страна жила по талонам, но многие однокурсники отказывались от талонов, потому что у них не было денег, чтобы выкупать продукты. Я отдавала невостребованные талоны маме, и вся наша родня затаривалась на них.

Учёба давалась мне легко, я никогда не учила уроки, но и не пропускала ни одной пары. Разницу между школьной подготовкой одногруппников я отметила в первые дни учёбы. У меня она была на высоком уровне, поэтому меня быстро перевели из «кандидата» в студентку. Несмотря на мою нелюбовь к школе, в ней меня научили: мыслить/думать, писать, говорить. Преподаватели в училище были сверстниками моих родителей. Они были местные – городские – и знали моего дядьку и отца в молодости. Для них я была особой зоной интересов. Завидев мою фамилию в журнале, первой спрашивали меня, чтобы посмотреть, что из себя представляет продолжение нашего рода в моём лице. Складывалось впечатление, что моя фамилия единственная в журнале. Позже одна из преподавательниц сказала мне об этом, она же рассказала про моего дядьку, он дружил с её братом. Дядька в 70-х годах был, как сейчас принято говорить, метросексуалом, из одежды носил только мужской костюм, белую рубашку и галстук. Он был кудрявый брюнет, каждый день мыл голову, делал укладку, маникюр с педикюром, носил кольца и брошки. Его очень любили женщины, он был дважды женат. По дороге к жене он погиб в автокатастрофе, мне было тогда два года. Похороны состоялись восьмого марта. Бабушка очень горевала по нему, все думали, что она сойдёт с ума от горя. Она хранила все его украшения и всегда говорила: «Мой Сашенька». Когда я подросла, бабушка рассказала, что после смерти Сашенька приходил к ней ночью какое-то время. Он вставал в дверях и, не говоря ни слова, смотрел на неё живым, грустным, заботливым взглядом, а потом уходил. Поначалу бабушка спрашивала его о чём-то, но он всегда молчал. Я верила ей. Несколько человек мне рассказывали, что к ним приходили близкие после смерти. Даже у известной во всем мире русской учёной Натальи Бехтеревой в книге «Магия мозга» есть рассказ о том, как к ней приходил ее умерший муж. Моя бабушка была необразованная, а Наталья Бехтерева академик – нейрофизиолог. У меня нет сомнений, что душа человека бессмертна. После смерти тела душа мается и не находит себе места. Возможно, она находится в параллельном мире – на Земле ей уже нет места, а Бог её ещё не принимает. Даже могила дядьки привлекала внимание прохожих, многие меня спрашивали: «Кто тебе Сан Саныч?» В родительский день, вся наша родня собиралась у бабушки с дедом, мы большой компанией шли к дяде Саше. Взрослые говорили о нём, было много детей, у меня было чувство какого-то праздника, на мне всегда были белые гольфы и бант.

На срочной воинской службе дядя Саша серьёзно заболел (не знаю диагноз). Находясь в госпитале – не мог сам ходить, и перестал – есть и пить, потому что в таком случае надо ходить в туалет, а сил не было. Тогда он стал умирать уже не от болезни, а от чувства стыда ослабляющего тело. Он не мог себе позволить ходить на утку и чтобы за ним убирали. Его комиссовали из армии с болезнью, которая довела его до дистрофии – бабушка выходила больного. Она начала его кормить с половинки варёного яйца в день. За счёт бабушки он ещё пожил. Чувство стыда у людей прошлых поколений было сильнее желания жить и быть здоровым.

От своих отца и дядьки я унаследовала любовь к нарядам и обожаю наряжаться. Когда училась в педучилище, преподаватели ставили меня в пример всем студенткам нашего училища. Меня уважали преподаватели – они были для меня совершенными людьми.

Училище – это то место, куда мне очень хочется вернуться, особенно в большой спортивный зал. Все преподаватели были выдающимися спортсменами, многие мастерами спорта. У нас было по две-три пары физической подготовки в день: гимнастика, волейбол, баскетбол, лёгкая атлетика, спортивные игры, танцы и т.д. Четыре преподавателя одновременно проводили один урок – две женщины и двое мужчин, студенты делились на подгруппы и отрабатывали элементы. Я любила стоять в строю одногруппников в спортивном зале – у меня было ощущение, что идеально чистый и раскрашенный в разные цвета пол блестит от счастья. В ближнем левом углу спортивного зала стояло пианино, на котором, сопровождая почти все предметы, играла красивая пианистка. Мелодия разливалась по залу, и все наши действия казались совершенными, мы бегали и прыгали в ритм и такт музыке. Я не была выдающейся спортсменкой, но, как сказала Анна Фёдоровна: «Пришла в училище ты никакая, а вышла – даже очень ничего». Училище привило мне требовательность к своему телу. В студенческие годы я поняла, что требовательность к себе у человека должна быть во всём.

У нас был классный руководитель – Петрович. Человек, о котором не могу сказать ничего плохого и ничего хорошего. Для меня он был «тёмной лошадкой». Петрович часто говорил мне, что у меня отличный, тонкий юмор. Мне важно звучание слов – обращений, имён, фамилий, кличек. То, как они звучат, как люди представляются, как обозначают своё Я, как обращаются друг к другу. Петрович никогда не называл меня по имени, исключительно по фамилии – при любых обстоятельствах. Из его уст моя фамилия звучала особенно, мне очень нравилось, как у него это получалось. Казалось, что Петрович не знает моего имени, да и не надо ему знать. Бывало, он обращался ко мне дерзко, резко, иногда с иронией, всегда по-разному, но при этом фамилия была каким-то символом взрослости, самодостаточности, признания. За три десятка прошедших лет я встретила единицы людей, умеющих обращаться к собеседнику с неповторимой индивидуальностью, в звучании которой подчёркивается микс значимых качеств, как у Петровича. Он преподал мне один важный урок – этот опыт касался верности своим желаниям и запомнился мне на всю жизнь.

В училище кроме основных уроков каждый студент должен был обязательно посещать факультатив. У нас это были разные спортивные секции два-три раза в неделю. Я мечтала играть в баскетбол, а Петрович курировал в училище женский баскетбол. Он сказал: «Тебе не надо заниматься баскетболом, иди на волейбол». Я послушала его и ходила на волейбол, который люблю смотреть только по телевизору, и то только тогда, когда играет сборная России. Волейбол был для меня каким-то наказанием: я стояла на площадке и, когда на меня летел сильный мяч, уходила от удара, не принимала мяч. Я боялась принимать быстрые мячи – было больно рукам – и не умела ставить блоки. На площадке были профессионалы, они играли сильными атаками. Я была слабым игроком, потому что это была не моя игра, и всю свою жизнь я сожалею о том, что послушала Петровича. Сейчас, когда меня в чём-то убеждают, а я так не хочу, думаю: «Нет, Петрович, будет как я хочу». Баскетбол – моя большая упущенная возможность быть в своей игре. Именно Петрович наделил меня чувством горечи из-за отказа от своего желания. Я поздно это поняла, но поняла основательно: если есть желание, цель, мечта, никто не должен стоять на пути к ней.

Безумно весёлые приключения были на протяжении всего обучения в училище. Каждую осень мы ездили на уборку картофеля и капусты. Бедная капуста с картошкой! По дороге, сидя в автобусе, мы любили построить рожи прохожим на улицах города, приникнув физиономиями к стеклам окон. Получалась весёлая картина: едет колонна автобусов, в это время на остановке стоит много народу – из-за того, что транспорт отправлен на уборку урожая и большинство автобусов сняты с городского маршрута, и вдруг в одном из них у всех пассажиров проблемы с лицом. Это было что-то невероятное! Делали мы это по команде одного из студентов, следящего за народом на улице, и единицы отказывались быть кретином за стеклом. Будучи психологом, я поняла, что те, кто отказывался, уже тогда были лишены внутренней свободы, беспечной радости и дурашливости. А смеялись мы тогда бесконечно. Это было немного неприлично, но ведь кривлялись-то мы по сути друг перед другом, безадресно. У всех были клички, никто никого не называл по имени, были клички и у наших преподавателей.

…Однажды нашу группу отправили на торговую базу. Эта база была шефом нашего училища. Стояла золотая осень, на улице было тепло и солнечно, мы были без верхней одежды. Нам надо было перенести металлические трубы с одного места на другое. Трубы были тонкие в диаметре и очень длинные – одному не справиться, нужно было носить их вдвоём. Трубы долго лежали под открытым небом и покрылись ржавчиной, их была высокая гора. Сначала мы посидели на них всей группой, покурили. Обсудили, с какой трубы лучше начать, – была серьёзная дискуссия на эту тему. Потом решили попробовать и перенесли несколько штук в указанное место. Замарали руки ржавчиной, о перчатках речи не было. Кто-то кому-то намазал лицо ржавыми руками, и понеслось. Мы бегали, орали и мазали друг друга, у всех были «рыжие, ржавые» лица – мы не могли остановиться. Кладовщики сначала смеялись, а потом начали выяснять, точно ли мы из педагогического училища. Похоже, вы, ребята, из психбольницы, из буйного отделения, говорили они. Мы так и не перенесли эти трубы – с базы нас выгнали. Психология толпы сильный инструмент – заведённую толпу невозможно остановить, если она заводится – она становится неуправляемой. Директор базы написал письмо в училище с просьбой никогда больше не присылать нашу группу на его базу. Петрович прочёл нам письмо и сказал, что ему стыдно за нас. Больше нашу группу в приличные места не допускали.

Делая попытки рассмотреть влияние генов на качество жизни, я вспомнила об одном парне из далёкой юности. Его звали Алексей Конев, мы учились в одной группе педучилища. Лёшка был слаб умом, но с чистой душой как ангел. У него нет родителей, он из детского дома. Отношение преподавателей к детдомовским было особенным. В нашей группе таких было трое: два парня и девушка Лера. Все они получили дипломы, их тянули за уши, за ноги, за нос, контролировали каждый шаг. Мне казалось, что миссия преподавателей была «не бросать тех, кого однажды бросили». То, что Лёшка получил диплом, – это заслуга преподавателей. Диплом был его путёвкой во взрослую жизнь, но реально он его не заслужил. Мы всегда смеялись над ним, звали исключительно Лошадяев, а когда возникал вопрос «Кто виноват?» всегда был виноват Лошадяев, даже если его не было рядом. Первое время преподаватели спрашивали: «А кто это?» Я смотрела на него, как на бревно, брусья, перекладину в спортивном зале, – он был для меня неодушевлённым образом, но только до тех пор, пока не скажет: «Ну что вы, девчата!?» – это когда мы над ним смеялись. Как только он произносил «Ну что вы, девчата!?», в нём звучала позиция мужчины, именно мужчины, а мы были девчата. В этот момент он был выше нас, и твёрдо верил в это, именно в этот момент я видела в нём, что-то неравное нам всем. Он был лишён чувства юмора, но был пронизан добротой, всем помогал, никогда не был «шнырём». Лёшка прощал всех своих обидчиков. Его часто били, он ходил с синяками, стал выпивать, курить. Был не ухожен, днями не чесал волосы, была копна на голове. Я не знаю, где он сейчас, и он единственный из моей юности, чья судьба мне интересна как профессиональному психологу. Не могу её спрогнозировать: если Лёшка встретил хорошую девушку, то у него всё хорошо, если стал зависим от спиртного, и с женщиной не повезло, то пропал. Одно знаю точно: у таких, как Лёшка, жизнь – это рулетка и полностью зависит от тех, кто крутит колесо. Доброта бывает от головы – она умеет рассчитать, а у Лёшки доброта – от сердца, она не расчётливая и верит тем, кому порой не стоит. Когда я сожалею, что родители разошлись, а эмоциональная подавленность лишила меня радости, то такие, как Лёшка, никогда не видели, как родители заботливо размешивают сахар в стакане, гладят футболку, чтобы ребёнок одел её тёпленькой, они в прямом смысле берегут тепло, радуют новой покупкой, пусть даже ругают, но дают нужность.

На творческом конкурсе училища мы поставили сказку «Репка». Все роли в пьесе исполняли парни – мои одногруппники, весь реквизит я принесла из дома. Я была режиссером постановки и выступила в роли рассказчицы. Репка в нашей сказке была незаурядной – толи сумасшедшая, толи несчастная, она была очень сильным персонажем. Дед, напротив, был самым обычным стариком, разбитым параличом, бабка – парень в старушечьей одежде – из серии «на всё готова», а внучка – модницей в короткой юбке, на высоких каблуках и с магнитофоном, который на полную катушку проигрывал «Модерн Токинг». Внучка была знатной тунеядкой и помогать старикам вовсе не планировала, старики же собирались продать Репку и купить ей на вырученные деньги новый наряд. Внучкой был стройный парень в парике, юбке, на каблуках и ярком мейкапе, он ходил вокруг всей компании и ругал стариков за их немощность. Жучка была собака как собака, кот – мартовский, а мышка размером более двух метров – в этом был смысл нашей сказки, что всё неслучайно. По ходу действия все увлеченно импровизировали, и весь зрительный зал покатывался со смеху – наши сказки всегда имели успех. Репка была не единственной.

Это было самое прекрасное время, в котором можно было позволить себе любую шалость, и ничего за это не было. Каждый день я ходила в кино. Вечером мы с друзьями собирались в фойе кинотеатра дурачились, потом смотрели фильм. Кино всегда занимало особое место в моей жизни, я люблю кинематограф. Теперь моя мечта написать сценарий волшебного фильма.

После киносеанса, всегда поздно вечером возвращалась в дом на окраине по пустой тёмной улице – на ней никогда не было уличного освещения. Вокруг была сплошная темень, лаяли собаки и только звёзды и свет из окон соседей освещали мне дорогу. Я знала всех жителей нашей улицы. Глядя на окна соседских домов, всегда выделяла одно, для меня особенное – окно Инны Степановны. Преподавательница русского языка и литературы в моём училище, она уже несколько лет как ушла на пенсию, когда я поступила туда, но язык не поворачивался назвать эту женщину старой. Инна Степановна жила в своё удовольствие: утром выпивала чашку кофе, выкуривала сигарету и шла украшать свой мир – в ограде её дома было бесконечное множество красивых цветов и благородных деревьев. Интеллигентная и деловая, практичная во всём, она сыграла большую роль в моей жизни. Инна Степановна договорилась, чтобы в первый класс я, как и моя одноклассница-соседка, попала к лучшему учителю на планете. Подходя к её дому и завидя огонёк ночника в окне её спальни, я ужасно хотела заглянуть на страницы её вечернего романа я – знала, что она читает книгу. В детстве я была частым гостем у неё в доме и очень хотела бы оказаться там взрослой – посидеть в её маленькой уютной кухне, поговорить за бокалом красного вина – Инна Степановна была потрясающей собеседницей… Когда я повзрослела и переехала из дома на окраине, мы редко виделись, но когда мы встречались, она обращалась ко мне с неизменной улыбкой на лице и исключительно по имени-отчеству. К сожалению, уже давно свет в её окне погас, сад опустел, самой Инны Степановны много лет нет в живых, а в её доме живёт странный человек, которому ничего не надо в этой жизни. Мне хочется думать, что она обязательно похвалила бы меня за то, кем я стала.

Следующим было окно моей одноклассницы – в её спальне всегда горел тусклый ночник за красивыми шторами. Я знала, что в её комнате идеальная чистота, сама она лежит в накрахмаленной постели и мечтает о принце на белом коне. Утром она проснётся, выпьет стакан горячего молока или какао, съест пирог с пылу с жару и пойдёт в школу. Окна моего дома были тёмные – все спали. Я тихонько открывала дверь, шла на кухню и выпивала стакан воды из-под крана – отличное завершение моего дня, всю дорогу домой я мечтала только о нём…

…В училище после второго курса нужно было ехать на неделю в спортивный лагерь – сдавать туризм и плаванье. Это был палаточный лагерь на берегу реки Обь, в пяти километрах от города на противоположном берегу. Мы были изолированы от внешнего мира, видели только проходящие по реке корабли и лодки рыбаков. Когда-то давно на этом месте был действующий пионерский лагерь, лагерные корпуса снесли и осталась большая поляна, которая постепенно зарастала деревьями и кустами. В нашей группе было около тридцати человек: десять девчонок, остальные – парни и два супер-преподавателя.

Когда мы прибыли в лагерь, рядом с нами отдыхала компания молодых людей. Их костёр догорал, они уже собирались уезжать. На берегу реки волны качали их пришвартованные моторные лодки. Мне сразу понравился один парень, но на шее у него висла девица из их компании. Парень отправил девушку на лодке в путь по реке, я видела, что он ищет повод познакомиться с нами. Некоторое время спустя он принёс кассету и дал мне послушать – у меня был с собой легендарный магнитофон «Романтик», а потом начал приглашать меня с одногруппницами вечером покататься на лодке. Настал вечер, но покидать лагерь нам было категорически запрещено. Тогда мы с избранными мной девочками под видом вечернего туалета покинули лагерь. Ушли в лесок, спустились к реке и… оказались в лодке. Прокатились. Вернулись в лагерь и были наказаны преподавателями. Больше мы не катались, но парни вечерами приезжали к нам в гости.

В лагере нужно было сдавать все виды плаванья. Плавали наши мальчики, плавали и… нашли в реке ящик пива, закопанный на дне, – ни много ни мало двадцать бутылок. Не помню, кто выпил это пиво, но оно было, факт. Все ребята успешно сдали плаванье. Я, единственная из всей группы, плаванье не сдавала: вода в реке была холодная и тёмная, мне было некомфортно, и в силу своего характера я могла зайти в воду только по колено. С туризмом было проще – нужно было вязать узлы и лазать по канатным дорогам, его я сдала на «отлично». Мы по очереди готовили еду на костре. Кто-то из товарищей постоянно воровал банки со сгущёнкой из полевой кухни, никогда не любила сгущёнку. Днём мы мучились от жары – спрятаться от палящего солнца было некуда. Вечером наступала прохлада, и вместе с ней прилетали комары. Прошла неделя, мы выполнили все нормативы и вернулись в город, опалённые солнцем и объеденные комарами. Лес есть лес.

На следующий день в назначенное время вся наша группа собралась в малом спортивном зале, чтобы узнать свои результаты и получить зачёты. Шуточки и прибауточки были хороши, пока не «пошутили» преподаватели. Оценки были выставлены по результатам наших способностей: мы с Татьяной зачёта не получили. Я – за то, что устроила вечернюю лодочную прогулку по реке и не сдала плаванье, Таня – за то, что напилась пьяная и ночью пошла «топиться». Наверное, она выпила найденное на дне реки пиво. Никакой реакции с нашей стороны не последовало, и, выдержав паузу, преподаватели сказали, что это шутка. Шутка была неудачной. Ничего никому не сказав, поняла, что у меня проблемы – мне грозит отчисление. Я действительно не выполнила требований сборов, Таня же все дисциплины сдала, но её ночной «заплыв», когда Дядя Фёдор, преподаватель, в одежде бросился в реку спасать её, вызвал большой переполох. Она решила освежиться и поплавать по лунной дорожке. Татьяна была кандидатом в мастера спорта по лыжам, и если бы в ближайшее время дала хорошие результаты на соревнованиях, то получила бы мастера спорта. К сожалению, Таня так и не закончила училище и не стала мастером спорта. В нашей группе она оказалась, когда её оставили на второй год на втором курсе, а уже на третьем её отчислили – за пропуски. Спасали нашу Таню, спасали, но так и не спасли – утопила Таня все свои заслуги и достижения толи в реке, толи в бутылке. Мы звали её Ходулина Ивановна, у неё ноги были прямые и длинные, как ходули, Ивановна – для солидности, у неё такое же отчество, как у меня. Ходулина Ивановна виртуозно владела искусством пантомимы, но её никто не воспринимал всерьёз. При одной мысли о ней на моём лице всегда появлялась улыбка. Мне было жаль, что её отчислили, её не хватало, мы с ней дружили ещё какое- то время. Она была томичка, когда я была в Томске мы тусовались вместе.

Шутка преподавателей заставила меня задуматься. Нам поставили зачёт, но всё было на грани. Тогда я поняла, что в жизни есть требования, которые могут быть не по силам. А у меня действительно были психологические проблемы – я не могла зайти в грязную и холодную воду.

После зачёта мы получили распределение на летнюю практику. Мне нужно было ехать в посёлок городского типа – в детский дом – и месяц там жить и работать. Путёвки туда мы получили с моей одногруппницей Лерой. Я собрала вещи и приехала в аэропорт – билет был у меня на руках. Когда объявили посадку, мне стало совершенно ясно, что лететь я не могу: боюсь. Я жутко боюсь оказаться в каком-нибудь старом доме, где всё убого и куча приведений. Приведения были в моей голове – я испугалась неопределённости. Билет я порвала и никуда не полетела, я была не уверена в себе: испугалась детдомовских детей, не верила, что справлюсь с ними, – мне тогда было шестнадцать лет.

В этой ситуации была и ещё одна сторона: по возвращению из лагеря в город я продолжала встречаться с тем парнем – влюбилась, не хотела с ним расставаться. Он был из деревни и старше меня на пять лет. Моя мама вышла замуж, я ушла жить из дома на окраине к бабушке – в центр города. Дед умер, когда мне было пятнадцать лет. Неделю поболел и тихо умер, так же, как и жил. Когда я переехала к бабушке, наши отношения с ней изменились: она была против моей дружбы с этим парнем, он видела его насквозь, сказала, что он мне не пара. Тогда, видимо, настал кризис, конфликт поколений. Мы с ней отдалились друг от друга, и мне стало некомфортно в её доме. Я жила в комнате деда, спала на его кровати, и у меня было только одно положение – горизонтальное. Я лежала и много читала, вечером допоздна в моём окне всегда горел свет.

Летнюю практику я прошла в детском садике, через дорогу от дома бабушки. Это был большой комбинат, два часа в день я там работала. Утром проводила детям зарядку, а после завтрака – ЛФК, лечебную физкультуру. Парень был моим хвостиком, везде со мной – пока я была на практике, мог сидеть и ждать меня на скамейке в детском саду. У него был спортивный мотоцикл «Ява», и мы прокатались на нём всё лето. Я научилась водить мотоцикл, наше лето пролетело с ветерком. Осенью родители купили ему машину, и мы пересели в автомобиль. Он сделал мне предложение, я согласилась. Тогда я уже училась на последнем курсе, и передо мной встал выбор – уехать и работать по распределению или распределиться по месту жительства мужа. Ситуация с распределением пугала меня: я уже делала попытку уехать из города, понимала, что не должна жить с мамой, ведь у неё теперь своя жизнь, но и жить с бабушкой у нас тоже не получалось. Мне некуда было деться. Быть может, я бы оттянула своё замужество, но дурацкие обстоятельства оказались сильнее – мы поженились.

Свадьба у нас была шикарная – столы ломились от изысканных блюд и напитков, два дня на ней отплясывали около ста пятидесяти гостей – вся моя группа гуляла на нашей свадьбе. Как на всех приличных свадьбах, была на ней и драка – моих одногруппников побили деревенские дружки моего мужа, все они были старше нас. Одногруппники жили впроголодь в общежитии и в конце свадьбы прихватили с собой еды со столов. Моя свекровь увидела эту кражу, и всё у них отобрала, пожалела еды. Мои родители подарили нам много денег, а родители мужа – машину. В его деревне нам дали маленькую квартирку, на подаренные деньги мы купили в дом всю обстановку и бытовую технику.

Муж очень хотел электронные часы «Монтана». Они играли мелодию каждый час. В комиссионном магазине мы купили эти весёлые часики. Счастливый, он надел их на руку и всё время ждал, поглядывая на циферблат, когда заиграет мелодия, но часы молчали. Тогда он закатил мне истерику, заявив, что без музыки они ему не нужны. Он упрекал меня, что купила ему плохие часы и он разойдётся со мной. Потом Вася снял плёнку под задней крышкой и они заиграли. Он был счастлив и больше не хотел разводиться, но я задумалась. И не зря: после свадьбы муж стал совсем другим человеком.

Закончив училище, я получила диплом по профессии «преподаватель физической культуры – спортивный тренер». В семнадцать лет у меня была профессия и муж. Я была в прекрасной физической форме, рано повзрослела.

Когда мне было восемнадцать лет, бабушка открыла свой сундук и подарила мне полторы тысячи рублей – с расчётом, что я положу их в сберкассу на пять лет. Бабушке виделось, что через пять лет я сниму эти деньги и куплю себе новый автомобиль. Мы тогда жили по принципу «всё – впереди, всё – потом-потом». Я так и сделала – доверила деньги сберегательной кассе. Прошло уже двадцать пять лет, деньги до сих пор лежат в этой кассе, а я сменила десяток машин. Инфляция превратила хранящиеся в бабушкином сундуке больше тридцати тысяч рублей в простые бумажки, фантики. На эти тридцать тысяч я купила ей цветной телевизор – выяснилось, что всю жизнь она работала на телевизор. Вот были у бабушки деньги, а знаний – зачем они? – не было. В результате, финансовая безграмотность обошлась ей потерей всего состояния, которое она зарабатывала больше полвека.

После окончания училища я переехала из города жить в деревню мужа, в нашу квартиру. В этой квартире в моё отсутствие частой гостей была крыса из подпола и женщины моего супруга. Что для меня было одним и тем же. Позже поняла, что на самом деле крысой в моей жизни был сам муж. У меня были странные чувства к этой квартире – находясь там, я ощущала, что это не мой дом, жила тем, что всё это временно и скоро уеду отсюда, уговаривала себя, что нужно немного потерпеть. В деревне я устроилась в детский сад воспитателем и преподавателем физкультуры, но на работу ходила, потому что нечем было заняться. Не любила эту работу. Тогда я и решила, что никогда не буду работать на кого-то. Да и деревенская жизнь была не по мне – при малейшей возможности я всегда уезжала в город. Каждый день разочаровывал меня в своём замужестве, но надеялась, что всё будет хорошо. Думала, вот родится ребёнок и всё наладится.

…Через полтора года у нас родилась дочь. Но ничего не ладилось. С таким, как мой муж, можно дружить, и расставаться на пике, только так можно было сохранить нормальные отношения. По природе своей он не мог быть хорошим мужем и отцом, ему хотелось постоянно гулять и ничего не делать. Он стал меня обижать. Тогда я оставила мужу всё наше имущество и переехала в город к маме, потом к бабушке. Муж поболтался ещё какое-то время и переехал ко мне вместе со всем нашим имуществом. Он устроился работать в милицию, откуда через неделю его с треском выгнали: начальник ГАИ вытащил его за волосы из милицейской машины совершенно пьяного, он был за рулём в компании весёлых женщин. Каждый день рядом с этим человеком делал меня несчастной. Я смотрела на него и думала, что с ним точно не получится прожить долгую жизнь, потому что умру молодой от горя. Муж был предателем, который предаст и продаст любого. Через три года я развелась с ним, с треском выгнала из своей жизни. Бывший супруг забрал у меня всё, что у нас было, так же, как его мать забирала еду у одногруппников на нашей свадьбе. Явившись всем семейством, они погрузили наше семейное барахло в грузовик, сели в машину, которую подарили на свадьбу, и уехали в свою деревню – оставили мне только ребёнка. На следующий день вернулись – забыли чайник и ваучер. Мне стало очень хорошо в пустой комнате, в которой не было его духа. Мама встала на мою сторону, упрекая меня в моём бездействии, спрашивала, какое право они имели всё у меня забрать, и почему я не позвонила ей – она бы обязательно приехала и не позволила им так поступить. Но у меня и мысли не было звонить ей. «Они на нас ещё заработали!» – возмущалась она, я говорила, что мне ничего не надо – не стану я держаться за шкафы, диваны, холодильники. Для себя я тогда решила, что разменивать свою жизнь на таких паразитов – преступление. Нужно было выдержать отношения временем, и они бы обязательно дали трещину. Ребёнок мужу не был нужен, впрочем, как и последующие его дети, которых ему нарожали другие женщины. У них он тоже всё забрал, его дети не уважают его. Семьи у него нет – он просто не способен кого-то сделать счастливым.

Мои бабушка и отец были категорически против моего замужества. Бабушка сказала: «Он не мужчина для жизни. Он сорвал тебя, как нерасцветший цветочек!». Отец говорил: «Гуляй, не торопись замуж, одна не останешься. Если бы мать не забеременела тобой, я бы не женился». Отцу было двадцать четыре года, когда я родилась. К тому времени мой отец перестал быть для меня авторитетом и не имел власти надо мной. Я никого не слушала – мне казалось, что люблю своего избранника, для меня было важно выйти замуж за любимого и состоятельного человека. Так и получилось – у нас было всё: своя квартира, машина, деньги, но муж растоптал мои чувства. От природы я стабильна во всём, жила бы семьёй и была счастлива, но семейное счастье – дело двоих. Помню, как его отец убеждал его в моём присутствии: «Не пара ты ей, она городская, а ты – деревня, посмотри, какие у неё замашки!» Он имел в виду «деревню» в смысле неравенства в культуре. Оказалось, все были правы: мои бабушка и отец, и его отец, но я доверяла только своим чувствам, а кроме всего прочего, боялась ссылки по распределению. Распределение тогда было обязательным – нужно было отрабатывать бесплатное обучение, к тому же я получала стипендию. Из своего неудавшегося замужества я сделала вывод: лучше быть одной в доме с привидениями, чем рядом с таким подлецом, как мой муж.

После развода мы остались с дочерью вдвоём. Дочка для меня была чем-то божественным, я испытывала к ней фанатичную любовь – она была моей госпожой, а я её слугой. Для неё маленькой я делала всё, выполняла все её прихоти, думала, когда станет большой, все будет иначе. Мы часто меняли школы, потому что ей всё не нравилось. Я была слишком молода и тщеславна, чтобы опуститься на землю и подумать о последствиях. Дочь манипулировала мной, я же делала для неё всё, чего так и не дождалась от собственной матери и чего у меня самой не было в детстве, холила и лелеяла её. Кто бы знал, как права была моя мама, что была строга со мной, она никогда не тряслась надо мной. Сейчас я понимаю, что это была моя «со зависимость», от дочери, она усложняет жизнь, потому со зависимый человек носит розовые очки и не отдаёт отчёт своему поведению в отношениях. Зависимость может проявляться в чем угодно: в алкоголе, наркотиках, еде, когда ребёнок пухнет, а родители толкают ему в рот очередную котлету – это и есть со зависимость от зависимого человека. Моя дочь была избалована, а я исполняла все прихоти.

В двадцать один год у меня нет работы, нет дохода – есть ребёнок. Отсутствие мужа не пугало меня, вот работа и деньги – это серьёзно. Всю жизнь бегать со свистком на шее я не планировала, и вопрос денег решила быстро. Была у меня одна приятельница – значительно старше меня, с богатым прошлым и своим бизнесом, состоявшаяся и состоятельная дама. С ней мы быстро организовали небольшой банковский бизнес: у одних брали деньги под проценты и другим отдавали – разница от процентов была нашим доходом. Оборот был очень большой – деньги мы носили сумками, большими пакетами. Очень быстро наш бизнес стал востребован мошенниками. Это были известные люди в городе, впрочем, как и мы. Через три-четыре месяца оборот упал, потому что деньги нам никто возвращать не собирался. Наши кредиторы требовали деньги. Мыльный пузырь лопнул – я ничего не заработала, кроме долгов. Своей партнерше по бизнесу я отдала машину, больше у меня ничего не было. Она в одиночку решила вопрос наших займов, рассчиталась со всеми, у кого мы брали деньги, и выставила мне счёт. Так я попала в кабалу: денег у меня не было, долг, как топор, висел над моей головой. Права пословица: «Где порок – там деньги не впрок»…

После нашей бурной деятельности ситуация обострилась. Мне двадцать один год, работы нет, дохода нет, есть огромный долг, при котором сто лет будешь ходить на работу наёмным сотрудником и не отработаешь. Тогда первый раз в жизни у меня случилась паническая атака – меня охватил дикий ужас от сложившегося положения. Атака длилась секунды, но я успела принять важное решение: надо получить серьёзное образование для жизни. Мой дядька всегда говорил: «Ты должна стать прокурором города!» Я думала об этом. Как-то в пятом классе прочла повесть «Запах Шипра», книга настолько впечатлила меня, что я решила стать следователем. Долгие годы планировала поступать на юридический факультет, но когда стала старше, не видела в этом своё счастье. Это останавливало меня. Таня – дочь жены моего отца – после школы не поступила в институт и работала в суде секретарём. Я часто ждала её, присутствуя на судебных заседаниях, судебный процесс казался мне неинтересным, ничего скучнее не переживала в жизни. Я ставила себя на место то судьи, то прокурора, то адвоката, то следователя, и… мне не хотелось быть никем из них. В училище же мне очень нравилась педагогика, литература, история, психология… Решила стать психологом.

Моё одиночество долго не продлилось – на пике краха нашего «банковского» бизнеса я стала жить с молодым человеком. Тогда я снимала квартиру, он переехал ко мне – всё случилось быстро. Он был городским парнем из интеллигентной семьи, но уже с опытом тюремной жизни. Он вернулся из колонии поселения в которой провёл полтора года. Авария – погибла женщина под колёсами его автомобиля. Когда я спросила его: «Как ты живёшь с сознанием того, что убил человека?» Он ответил: «Я не убивал, за рулём был не я, была девушка». Я посмотрела ему в глаза, надеясь увидеть в них как было на самом деле, но ничего не увидела. Больше мы никогда об этом не говорили.

Когда мои дела стали плохи, мы съехали со съёмной квартиры к моей маме, потому что бабушка категорически не приняла его. Она называла его тюремщиком, хотя никто ей не говорил, что он вернулся из колонии поселения. Сейчас я понимаю её, и сама вижу прошлое человека. Потом мы поселились в квартире моего отца, которая располагалась на самой окраине города (мамина квартира была в хорошем районе города, в конце улицы). После развода с мамой отцу дали маленькую квартирку, в ней он появлялся изредка – когда приезжал в город. После всех скитаний небольшая отцовская квартирка стала моим первым счастливым домом, моим раем на земле. Именно там я поняла, что такое «свой дом» и полноценная семейная жизнь. Мой второй муж был хорошим хозяином, а я – хозяйкой так себе. Первое время у нас не было денег, но мы были очень счастливы. У него была дорогая музыкальная труба, красивая в красивом футляре, он с детства играл на ней, два года в армии служил в музыкальном оркестре. Он продал трубу, и мы жили на эти деньги какое-то время. Практически сразу мы начали заниматься бизнесом – купи-продай, стали обрастать совместными вещами: приобрели машину, два телевизора, микроволновку, музыкальный центр. Покупали и были счастливы, как малые дети. Это было как в моём детстве, когда мы распаковывали коробки и радовались. Я влюбилась в него безумно – когда смотрела на него, моя душа трепетала от того, что он мой. Он раскрывал меня как женщину, рядом с ним я ощущала тихое счастье. Он был моим мужчиной, а я была рядом с ним и за его спиной, на своём месте. Он был замечательный муж и отец – моя дочь называла его папой. Идиллии мешало одно обстоятельство: моё душевное беспокойство – мой долг всегда висел надо мной. Но мой муж даже слышать ничего не хотел о моих долгах, говоря: «Ты ничего никому не должна». Но я то, знала, что должна вернуть деньги – рано или поздно.

С моим вторым мужем мы жили не расписываясь – гражданским браком. После первого замужества я поняла, в каком случае надо выходить замуж, это стало для меня очень ответственным моментом в жизни. Через какое-то время я начала замечать, что с мужем творится что-то не то. Возвращаясь домой со смены – он тогда работал сутки через трое в аэропорту, в подразделении своего отца, он спал сутками весь мокрый. Оказалось, мой любимый мужчина наркоман. Он сидел на игле и делал себе уколы, когда уходил на работу. Находясь в заключении, он начал принимать наркотики, чтобы облегчить тюремную жизнь. В то время ни проблема наркомании, ни сами наркомы мне были не знакомы. Сначала я не до конца понимала печаль своего положения, но каждый день стала жить в страхе, каким он придёт домой. Наркоманы хитрые, он обманывал меня, а я ненавидела его, когда он был под дозой, и тогда я ощущала, что от любви до ненависти один шаг. Никогда не смирюсь с тем, что мой мужчина наркоман, мы ругались. Но в каком бы состоянии он ни был, он никогда не обижал меня. Моё сердце разрывалось на части от горя. Мы прожили с ним почти три года, я боролась, но не смогла победить – оказалась слабее наркотиков. Мы расстались, я выгнала его. Всё нажитое имущество мы разделили по-честному – пополам. Он ушёл, ушёл глубоко на иглу, и за пару последующих недель стал совсем другим. Наше расставание увеличило его дозу. Он высох и почернел. Меня не было в городе эти пару недель, но каждую минуту я думала только о нём. Когда вернулась в город, он сразу приехал ко мне. Не могла жить без него, мы сошлись, и тогда я первый раз увидела его настоящую ломку. Он не мог перебороть себя – наркотик, как всегда, оказался сильнее – ему нужна была доза, он собрался идти за ней. Я сказала: «Если уйдёшь, моя дверь закроется для тебя навсегда». Он ушёл. Я закрыла за ним дверь, моя жизнь остановилась, каждый его шаг вниз по лестнице был ударом в моё сердце. В глазах помутнело, воздуха не хватало, я скатилась по стене на пол. У меня не было сил плакать, я поняла – это конец, конец нашей жизни. Я была разрушена.