Вечный пассажир

– Не смей его трогать! И игрушку отдай! – И смотрел прямо в глаза, нахмурив брови, пока Круть не бросил единорога на пол.

Вот тогда Женька и понял, что Даня и есть Терминатор. Только еще лучше. О чем поговоришь с бездушной машиной? А с Данькой можно было обсудить всё. И стала детдомовская жизнь вполне сносной. Даже когда Женька болел и лежал в изоляторе, изнывая от скуки, Даниил залез по водосточной трубе на козырек подъезда, который был как раз под окном изолятора и постучал в окно. Женька открыл шпингалет на окне, Данька спрыгнул на пол. Они говорили и смеялись, пока воспиталка не вытащила друга из изолятора за ухо. Сразу после того, как Даня нарисовал маркером рожицу на подушке со словами: «Теперь ты не один! С тобой я, подушечник!»

А потом случилось совсем неожиданное. Даниила усыновили – тетка с виноватым лицом и высокий мужик. Странно это было потому, что Данька никогда не лез на глаза, не хотел быть усыновленным, а вот Женька – наоборот, всегда пытался понравиться: заглядывал в глаза, рассказывал про свою тяжелую жизнь. Сначала тетка вроде как сомневалась.

– И чего ты, Данечка, такой мрачный всегда? Никогда не улыбаешься.

– Брови хмурит, значит, характер есть, – решил мужик и через пару месяцев Даня уехал к ним жить.

И хотя друг был уверен, что Женька уже настолько сильный, чтобы дать отпор Крутю, у самого Женьки было другое мнение.

– Ну что, уезжает твой защитничек? А мы-то с тобой остаемся! – Ухмыльнулся Круть.

И хотя, обняв на прощание друга, Даня сказал только: «Я буду приезжать, а ты перестань убегать», – в эту самую секунду Женька решил валить из детдома. И в очередной культурный поход, хоть и любил он смотреть, как широко открывают рот певцы и какие мощные звуки извлекают откуда-то изнутри, по пути в филармонию в своей серой курточке и с серым рюкзаком он затерялся в толпе у остановки. Сел в маршрутку, а когда двери захлопнулись, увидел, как завертел головой Круть, как вытянулось его лицо, когда он заметил Женьку в маршрутке. И улыбающийся Женька с огромным удовольствием показал ему средний палец!

Женя добрался до вокзала, но денег на билет не было, и он решил тайком пробраться в вагон и поехать в деревню к тетке. Хотя, конечно, там его никто не ждал. Лишний рот. Но больше податься было некуда.

Пока ехал Женька сильно проголодался, зашел в первый попавшийся магазин, взял пирожок с витрины, когда продавец отвернулся. Но продавец заметил движение краем глаза и громко заорал: «Воришка! Лови его!». Рванул Мультик из магазина, продавец с грузчиком побежали его ловить… Бежал из последних сил, уже задохнулся, выловил из толпы доброе лицо проводницы, спрятался у неё за спиной. Хорошо, что не заметили. Ну что за люди, пирожка им жалко для голодного ребенка! Женька шмыгнул носом, прогоняя обидное воспоминание. Поезд тронулся. Женька выдохнул с облегчением. Авось теперь не выгонят. Проедет хоть полдороги, а там как-нибудь доберется до тетки.

Нина стучит и заходит в купе на повторную проверку билетов.

– Ссадить бы оборвыша надо. – Трогает тетка лет пятидесяти Нину за рукав. И кивает на верхнюю полку.

– Какого оборвыша? – Не понимает, или делает вид, что не понимает, Нина.

– Тут мальчишка крутился подозрительный, но он ушел, – говорит женщина с дредами.

– А, ну поищем. – Обещает Нина рассеянно.

Нина переходит во второе купе. Женщина с дредами закрывает за ней дверь на замок.

– Ну, что вам мальчишка плохого сделал?

– Я и хочу ему помочь. Не нужно ему одному путешествовать.

– Тут разобраться надо, как лучше сделать. Вы же видели у него синяки!

– Вот пусть соответствующие органы и разбираются. Да и врать я не люблю.

– Вас никто и не просит, просто промолчите.

– Да и безбилетника покрывать не хорошо.

– Подождите вы, я сейчас ему на сайте билет куплю и со следующей станции он не будет уже «зайцем». – Женщина активно ковыряется в мобильнике. – Малой, тебе до какой станции ехать?

Женька поднимает голову из сумки.

– Мне до Воронежа, у меня тетка в Воронеже.

– Сколько тебе лет?

– Семь.

– Черт, тут только с десяти лет можно одному в поезде ехать. – Бросает женщина мобильник на стол.

– Не поминай нечистого, – крестится тётка.

– Да чушь это все, ваш бог. Если он есть, почему вон малой весь побитый, а? И еще тысячи таких по России? Слезай, пацан, накормлю. Заодно расскажешь, откуда синяки по всему телу.

Женщина вынимает из сумки «тормозок». Женька ловко слезает с верхней полки. Тетка грозит ему пальцем.

– Только мою полку не трогай, у тебя вши или чесотка могут быть, мне такого счастья не надо.

– Добрая вы тётечка, как я погляжу, меня Катя зовут, – улыбается женщина Жене.

– Лера. – Представилась и тётка.

– Женя.

Женька откусывает бутер, прожевывает и начинает свой жалобный рассказ.

– Синяки – это с детдома. Ребята бьют.

– За что?

– Не нравлюсь я им, Круть говорит, что я слабый, как девчонка.

– Разве за это бьют?

– Ну ещё за то, что я жалуюсь, стукачом называют и бьют.

– Какие-то тюремные порядки. Ужас. – Возмущается Катя. – А как ты в детдом попал?

– Мамка моя пила, хату спалила. Мамка добрая была, все мне покупала с зарплаты, только зарплата была у нее не часто, а на третий день после зарплаты денег уже и не было. Мать умерла от водки. Я тетку просил, возьми к себе, а она ни в какую, у самой трое деток, говорит. Ну и отправили меня в детдом… Это уже второй мой побег из детдома. А в первый свой побег я певцом был уличным. Стоял у метро и пел или внутри.

– А что ты пел, Женя? – Спрашивает Катя с улыбкой.

– Разное, Кать. Вот, например, «Разлука ты, разлука, чужая сторона, никто нас не разлучит, лишь мать сыра земля». – Поёт Женька звонким голосом.

– Где ж ты эту песню взял? – Улыбается Валерия.

– Мамка по пьяни пела… И вот так кепку протягиваю. Подавали много. Только часто старшие ребята всё отбирали, оставляли только на еду.

Женька встает с места, показывает, как он ходил с кепкой по вагону. Тётка роется в пакете, пока она роется, Женька осторожно засовывает руку в ее сумку, стоящую на столе у окна, достает из нее кошелек и кладет к себе в задний карман штанов. Валерия достает из пакета яблоко, дает Женьке.

– Спасибо вам, вы все-таки добрая женщина.

– Кушай на здоровье. Какой же ты худенький.