Таинственное наследство. Лель Вайолет. Книга 1

Лель заметила, как Гемма успела спрятать ноги под накидку. Она и правда была сейчас в простых летних сандалиях. Одежда Лурнис истрепалась и полиняла, будто её стирали тысячу раз, кое-где виднелись заплатки. Тогда Лель развернулась и решительно двинулась в сторону Геммы. Будь что будет, а издеваться над кем бы то ни было вот так, в открытую, она не позволит!

– Эй, послушай! Постой! – крикнула она ей.

Но Гемма Лурнис уже подхватила полы одеяния и быстро, почти бегом, покинула Мраморный зал.

С того дня Лель принялась искать похожих на неё и Гемму, – таких же одиночек и изгоев, но план провалился. Те студенты, что избегали компаний и ушли в себя, с Лель сближаться не стремились. Теперь о первом дне приезда сюда Лель вспоминала чуть не с ностальгией, ведь со временем всё стало куда хуже. Отныне, где бы она ни появлялась, любые разговоры мгновенно стихали.

Лель стало казаться, что единственный выход – уехать. Она стала плохо себя чувствовать: днём у неё кружилась голова, а ночами одолевала бессонница. Какое-то время она боролась с ней самодельными настойками сон-травы, но в конце концов сдалась, написала домой, и вскоре шкафчик в её комнате заполнился мамиными снадобьями в запечатанных зелёным воском флаконах и пузатыми баночками с домашним мёдом.

Однажды наставник разнотравья отправил Лель за побегами зверолистника в Яхонтовую оранжерею. Спускаясь по лестнице, Лель вдруг услышала возбуждённые голоса и замедлила шаги. Наверху явно спорили, и кто-то звонко крикнул:

– Заткнись! Я тебе не решето, чтобы мне указывать!

– А ведёшь себя как решето! – ответил второй голос с презрительным смешком. – Что за плебейские замашки?

Эхо подхватило эти слова и повторило их несколько раз. Продолжение спора Лель уже не слышала. Поражённая внезапной догадкой, она остановилась как вкопанная. В памяти тут же всплыли картины недавних событий: погружённая в свои переживания, она совсем выпустила их из виду.

По приезде Лель, как и остальные, выбрала себе факультативы. Затрудняясь, она пересматривала список раз за разом.

Лель с детства любила танцевать. На Юге, где она росла, все пели, плясали или играли на музыкальных инструментах – хотя совсем немногие посвящали подобным занятиям жизнь, ведь плясками на хлеб не заработать. Северяне пренебрежительно отзывались о южанах.

– Чересчур легкомысленные! – говорили они.

Однако же учителей танцев и музыки приглашали именно с южной стороны – с Китового Уса или со Светящихся островов.

Поразмыслив, Лель остановила выбор на фетанго. Этот танец был полон изящества; студентки, осваивая его, изучали не просто движения, а пластику самой природы: воды, воздуха, ветра. Танцуя, Лель оказывалась совершенно в своей стихии. Было тут и кое-что ещё: она надеялась обрести здесь, в танцевальном классе, новых подруг. Танцклассы посещали только девушки, юноши же насмешливо отвергали это занятие и считали пустой тратой времени.

На свой первый урок в Солнечном зале Лель опоздала. Ещё один танцевальный зал, Лунный, для ночных занятий, располагался в той самой, восхитившей её в первый день розово-голубой постройке, что находилась во внутреннем дворе Университета. Лель вошла в раздевалку под взгляды сокурсниц. Здесь студенток ласково звали ферришен[6]. Они выглядели такими воздушными и нежными в своих объёмных юбках – и правда, настоящие феечки. Но, увидев Лель, они тут же вышли. Лель нахмурилась, решив не обращать внимания. Она молниеносно натянула трико и кремовую юбку выше колен. В тот же момент три раза мелодично прозвенел колокол: танцы начались! Лель бросила взгляд в зеркало: короткие юбки всегда ей шли. Лель улыбнулась, сжала кулачки на счастье и вышла в просторный зал. Яркий свет софитов тут же ослепил её, и она замерла на пороге, машинально прикрыв глаза ладонью.

– Опаздываем? Будьте добры, в центр зала! – раздался певучий голос с лёгкой хрипотцой.

Лель прошла туда, где уже стояла невысокая смуглолицая женщина в чёрном трико.

– Мефрау Изограци. – Наставница протянула руку. Рукопожатие было крепким. – Вы, по всей видимости, новенькая? Как ваше имя?

– Лель… Простите! Мефрау Вайолет, – Лель покраснела.

– Вайолет? – мадам переспросила. Она приветливо улыбалась. – Знакомая фамилия. Где я её могла слышать?

Резкий голос рассёк тишину:

– Это внучка Клёйна Уивера, торговца! У них лавчонка старого тряпья!

Та девушка, что выкрикнула эти обидные слова, сверлила Лель раскосыми, как у дикой кошки, глазами. Вокруг головы чёрное облако волос, локоны штопором, на лице улыбка. Но Лель заметила, как презрительно подрагивают уголки пухлых губ, как искрятся презрением янтарные глаза. Темноволосая девушка сделала шаг вперёд, и Лель заметила, что кулаки у неё сжаты, словно она намеревалась драться.

– Мефрау Веридад, вернитесь-ка на место! Впредь попрошу обращаться к вашим соученицам в уважительном тоне! – Лицо наставницы исказилось.

С едва сдерживаемым негодованием мефрау Изограци отвернулась, и над пухом её волос замерцали изумрудные искры.

Услышав приказ, красотка отступила назад. Мефрау Изограци, всё ещё возмущённая, молча указала Лель на место среди остальных, после чего круто развернулась на мысках бальных туфель и прошла в дальний угол, где стоял допотопный музыкальный аппарат. И вдруг в то единственное мгновение, когда наставница отвернулась, чтобы завести граммофон, Веридад кое-что сказала. Короткое слово прозвучало тихо, но разнеслось по всему залу.

Давно уже звучала музыка, и юркая мадам весело подбадривала кружащихся в танце, а в висках Лель ещё пульсировало унизительное «Решето!».

Остаток занятия прошёл словно в тумане. У Лель никак не получалось забыть произошедшее. В ушах отдавалось эхом грязное ругательство. Даже подростки не позволяли себе такое. Ну а уж среди взрослых это слово и вовсе считалось оскорбительным. Его выкрикивали только в самых яростных детских ссорах. Знали – за это могут и побить.

«Папа без году никто – прочь отсюда, решето!» – вопил зарвавшийся мальчишка и сразу опрометью бежал под защиту собственного дома.

«Но чтобы в этих стенах? Дикость какая-то!» – идя по коридорам Университета, думала Лель.

«Решетом», а поначалу «решками», в противовес «драконам» титулованных родов, называли тех выходцев из бедных семей, что разбогатели благодаря собственному упорству и труду. Сначала таких было мало, и их не замечали. Когда же все эти Грейбаттоны, Смолшузы, Реггзы и Пинатсы стали всё чаще появляться на балах, отпрыски старинных родов забили тревогу. Только справиться с нашествием «торгашей и бакалейщиков» они были не в силах. Новые богачи с уверенностью открывали почти любые двери. Они покупали роскошные поместья и земли. Они одевались у лучших стилистов и посещали самых дорогих ювелиров. Элита содрогнулась от такой наглости! Те кланы, гербы которых несли на себе печать легендарного прошлого, не желали терпеть выскочек в своём кругу. Семьи волшебников беднее и проще и за магов не считались. Их уделом было прислуживать: готовить еду, чистить одежду, распахивать дверцу экипажа. Они могли заниматься своим делом, но в лучшем случае речь шла о ресторанчике или обычной лавке. Так было заведено веками. Поэтому-то появление среди аристократов булочников, продавцов и музыкантов так шокировало и напугало колдовское сообщество.

Но шли годы, и вчерашние ремесленники становились по своему положению всё ближе к тем, кому привыкли кланяться. А их дети и внуки росли в достатке, с полагающимися привилегиями. Поэтому Лель, внучка Клёйна Уивера, уважаемого в родном городе, да и на всём полуострове Китового Уса дельца, по праву считалась богатой наследницей и завидной невестой. До сегодняшнего дня ни разу в жизни ей не приходилось слышать имя деда, произнесённое в таком уничижительном тоне.

Лель старалась забыть об этой неприятности. Алибау Веридад – та, которая произнесла ругательство, больше в танцевальном зале не появлялась: она сменила фетанго на стрельбу из лука. С тех пор Лель не приходилось сталкиваться и тем более разговаривать с ней, благо Университет предлагал множество занятий. Они не виделись ни на одном уроке. Тогда Лель решила, что Алибау вряд ли будет вредить ей за спиной.

Между тем время шло, а у Лель по-прежнему не было подруг. Вокруг неё словно очертили заколдованный круг. Сокурсники не задирали её, но и общаться никто не хотел. Лель с грустью вспоминала школу и институт, где остались друзья. Учителя здесь, правда, ей благоволили, но любая их похвала словно настраивала остальных ещё сильнее против. Лель долго бы гадала, что за всем этим стоит, но, как это часто бывает, помог случай.

Среди уроков особняком стояли занятия мефрау Гринмаус. Сухонькая мефрау преподавала серпентику. «Наука змей и гадов», как называла это Лель. Занятия предполагали крайне неприятные процедуры: приготовление зелий, мазей и прочих плохо пахнущих снадобий. Как-то раз Лель даже упала в обморок, разделывая тушку водяного щитомордника. Пожилая волшебница старалась помогать ей.

– Это ничего, – говорила она побледневшей Лель, когда та, стиснув зубы, терзала очередную несчастную лягушку. – А вдруг мы именно те, кто отправляет их в Верхние Сады, и тем самым совершаем благо?

Наставница отпускала учениц из аудитории по первой же просьбе. Именно эти прогулки помогли выяснить, кто мешает Лель стать своей в их кругу. Отпросившись, Лель неизменно шла в комнату отдыха. Обстановка в Бойгене отличалась мрачностью, но в этом месте можно было и правда неплохо отдохнуть. Комната для ферришен походила на бескрайний луг, утопавший в высокой траве, в которой не стоило труда затеряться, – мастера искривления пространства постарались на славу. «Повезло, что я не родилась гномой», – думала Лель во время прогулок. Поговаривали, что дамская комната в гномьей гимназии представляет собой разветвлённую на множество рукавов земляную нору. Как выглядит комната отдыха в общежитии у гоблинов, исстари славившихся неряшливостью, даже думать не хотелось.

Однажды Лель брела среди высоких трав, задумчиво проводя ладонью по пушистым верхушкам стеблей. Воздух наполнял густой и нежный аромат цветов, громко стрекотали невидимые кузнечики. Потолка не было. Вместо него в синем небе плыли подсвеченные золотом облака. Над лугом разливалось ровное сияние.

Лель шла и шла, всё дальше отклоняясь от тропы. Голова кружилась от духоты. Монотонная трескотня кузнечиков убаюкивала. Вскоре Лель присела отдохнуть и задремала. Из забытья её выдернул высокий голос.

– Выскочка! Вонючка! – повторял кто-то с ожесточением. – Видеть не могу эту высокомерную рожу. Родственнички разбогатели на продаже старых подстилок. Разве это повод соваться в приличные дома? А тут так вовремя умирает бабка, вот удача! Какой подарок для честолюбивой внученьки!

Голос казался смутно знакомым, но Лель никак не могла вспомнить, где могла его слышать. Зато её вдруг кольнула догадка, о ком идёт речь! А голос захлёбывался желчью – очевидно, его хозяйка была очень раздражена:

– Уси-пуси, мефрау Фиолетовая[7] из Жакаранды! Как романтично!

– Да ладно, фиолетовая. Она же рыжая.

– Серая она, не рыжая. Серая мышь из серой дыры!

Лель не верила ушам.

– Не получи эта дурёха в наследство бабкин фарн, её бы ни в жизнь сюда не приняли! Торчала бы в своём паршивом институте. Казалось бы, ну всё же сделано, чтобы мы учились среди своих. Мы ведь такие деньги отвалили, мы же на край света забрались! Но нет! Всё лезут, как клопы. Думает, раз дед был удачливым спекулянтом, то можно приехать сюда и вести себя как ровня, тролль её дери!

Лель съёжилась.

– Далась она тебе. – Лель узнала голос своей соседки по комнате, Несголлы. – Недолго ей выделываться. До Зимних Игр рукой подать – там и посмотрим, чего она стоит. Наследницей она стала совсем недавно. Вряд ли бабкин дар поможет! Зуб даю, голубушка понятия не имеет, в чём он состоит. Тем более – как им пользоваться. Так что пролетит, как помело над Лысой Горой!

Лель напрягла слух. «Она про фарн? Ведь и правда… Мне бабушка ни слова не сказала».

А Несголла продолжала:

– Фарн – штука важная, но только для тех, кто с ним совладать умеет. А для таких неумёх он как старинная игрушка в руках у карапуза: блестящая и жутко дорогая. Но одно неверное движение – бац, и всё! – Несголла щёлкнула пальцами. – Кстати, где это – Жакаранда? Я на Китовом Усе только Бальсу знаю. Отчим хотел на море нас свозить, да как-то не рискнули. Говорят, там жуткая грязь.

– Ужасная дыра, – та, что была с Несголлой, хмыкнула. – Жакаранда – это такое фиалковое дерево. Там на улицах некуда ступить – везде под ногами фиолетовая шелуха. Что с них взять: древляне, дикари. Все города у себя в честь деревьев поназывали, и сами с деревьев только недавно слезли. У них Жаботикаба[8] есть, прикинь! Как жаль, что эта жаба не оттуда. Было бы смешнее.

Несголла засмеялась. Лель дёрнулась, как от пощёчины.

– Наверное, думает, единорога за хвост поймала. Ей бы перед Играми на родину смотаться – может, метёлка жакаранды на голову и свалится. На счастье. По их поверьям, это удачу приносит на экзаменах. Знаешь, на чём они там передвигаются? Только не падай. На летучих телегах!

Над верхушками кортадерии взвился хохот. Зашуршала трава – говорящие уходили. Лель скользнула следом: ей хотелось во что бы то ни стало выяснить, с кем говорила её соседка. Стараясь остаться незамеченной, она держалась на расстоянии, но всё же достаточно близко, чтобы разглядеть идущих. Высокая Несголла закрывала собой ту, что шла впереди – её оранжевая мантия мелькала, как яркий мотылёк. Уже у выхода Лель наконец поняла, кто это. Буйная шевелюра не оставила сомнений: подругой Несголлы оказалась известная по инциденту в классе танцев Алибау.

Вскоре Лель написала подруге Хельге, с которой они вместе поступали в Элементаль и которая осталась там, в отличие от неё. Лель знала Хель, как три пальца тролля. Ответ она должна была получить быстро. Но погода менялась, и облачная пневмопочта барахлила. Все эти дни Лель держала окно приоткрытым, боясь пропустить послание. Комната стала походить на холодильную камеру, когда, наконец, в створку влетел свиток.

<От кого: Хель Белдэм>

<Кому: Лель Вайолет>

«Привет, Рыж!

Как жизнь в горах? Что, прямо жуть вообще? На тебя, старушка, не похоже. А будешь чахнуть, не найдёшь себе знатного жениха. Шучу. Ты спрашивала про Веридад – ну ты даёшь! Семейка их весь Север в кулаке держит. Про Лигу Льда не слышала? Поищи в Буке, что ли, в летописи (или скоростные летописи слишком современны для стен вашего Универа? Прости за сарказм, детка, хе-хе!). У неё бабка – трольквине[9], ведьма высшего порядка. А дядя – бери выше, в Парламенте сидит. И, между прочим, он глава Совета попечителей вашего дивного Универа. Не переходила бы ты ей дорогу. Девка – огонь, во всех смыслах. Взбалмошная, злопамятная. Про неё такое говорят… И про семейку Веридад тоже. Какая-то мутная история с её отцом – то ли скрывается, то ли в Верхних Садах (в смысле, того… в списках живых не числится). Алибау всецело под покровительством родного дядюшки, а он её отмажет от чего угодно. Ты с ней поосторожней, ладно?

А мы в поход тут ходили старым составом. Место красивущее: скала в лесу, со стороны посмотришь – ни дать ни взять огромная лягушка. Тебя только не хватало. Приедешь на каникулы – устроим пеший тур!

А помнишь Вигмара со старшего курса? Высокий такой блондин-херувимчик из породы «бабка-с-эльфом-согрешила». Он выпал на год – говорят, родители с временно́й петлёй намудрили, когда ездили в отпуск. Короче, теперь этот милый юноша у нас в группе, и все барышни впали в романтическую горячку. Кроме твоей покорной слуги, конечно, ахахаха! Ладно, не кисни. Привет тебе от наших!

Пиши!!!

Лель едва продралась через «покорную слугу» и «романтическую горячку». «Ну и слог – вообще не Гелькин стиль. Наверное, комплексует, что я здесь, а она там. И зря». Лель последовала совету Хель. «Слава Волхвам, в этой глуши есть локутория!»[10] – думала она, несясь в западное крыло. Там, рядом с трапезной, располагалось единственное место в Универе с выходом на федеральную летопись – Буку, как её чаще называли. Местная библиотека была обширной и богатой, но спасала не всегда. В Бойгене одобряли старые методы: долгое корпение над фолиантами почиталось с незапамятных времён. Но, когда сроки поджимали, Лель предпочитала ускоренные способы поиска информации.

В локутории, где находилась летопись, к счастью Лель, никого не было. Это давало шанс найти то, ради чего она пришла, без помех. Локутория представляла собой небольшое помещение – абсолютно пустое, не считая пары скамеек вдоль стен. Но, как правило, сюда не приходили посидеть. Лель повела руками над одним из камней в стене, произнесла имя клана Веридад, назвала временной отрезок в десять последних лет, и перед ней в воздухе высветился текст. Лель так и не дочитала до конца: войны, распри, кровь и грязь. История семейства Веридад уходила в далёкие времена Большого Раскола, и предки Алибау далеко не всегда принимали белую сторону. Так или иначе, гобелен наконец соткался. Так вот кто плёл против неё интриги!

Род Веридад, как подсказала Бука, принадлежал к династии Саблезубых Волков, герб которой с изображением вздыбленного зверя висел в галерее Доблести, здесь, в Северном Университете. Многие мужчины рода Веридад, включая без вести пропавшего отца Алибау, были здешними выпускниками. Дядя Алибау и в самом деле являлся главным попечителем заведения.

Лель побуклила и свою соседку – Несголлу. Фамилия у той была язык сломаешь: Халлькатла. Эта задавака носила гордое имя Алых Лилий, их герб висел рядом с изображением чудища семейства Веридад.

Лель вспомнила герб своей семьи, с серебристыми ножницами и длинной иглой – верными спутниками любого ткача. Дедушка не стал мудрить: изображение было точной копией вывески цеха, где главенствовал его отец Бартоломью Уивер. Их род прославился лишь тем, что прадед изготавливал и продавал великолепно сотканные, выдерживающие до восьми часов пути ковры. На чём и разбогател, а позже дело перешло по наследству сыну. Так из уличного аршинника дед превратился в представителя богатого сословия – нувомага, как их назвали позже. Таких, как он, и окрестили «выскочками». Но это было так давно, и Лель не придавала этому значения. В её окружении подобным взглядам не было места – они считались постыдными.

– Вылечу отсюда как помело? Вот и прекрасно! – говорила теперь Лель сама себе.

И в самом деле: тогда можно будет вернуться в родной институт. Но всё-таки… Всё-таки было ужасно обидно. Как можно ненавидеть за непохожесть? За то, что ты родился на Юге, не на Севере? За то, что твой дом – современная постройка, а не старинный замок?

И в тот момент, когда из глаз готовы уже были покатиться слёзы, Лель вдруг вспомнила, чему учили её с детства и бабушка, и родители. Главное для мастера – достоинство. Пусть она пока ещё не выбрала, чем будет заниматься, но непременно станет мастером. И лучшим. И пусть хоть целая орда здесь вставляет палки в колёса её летающей телеги! Да, Небесные Ткачи всегда старались избегать конфликтов. Но, если речь заходит о защите чести, они своих позиций не сдают.

Теперь Лель знала, что намерена делать. Она принимает вызов!