Зеркало чужой души

– Да, – Рейнальдо указал пальцем на невидимый договор в сторону окна с закрытыми шторами.

– Нет, сеньор, – она все еще мялась у двери, она никак не могла подобрать слова, чтобы начать разговор.

Может быть он бы и заметил ее неуверенность, только не сегодня, в этот момент его взгляд остановился на календаре – 22 апреля. Он побледнел, рука потянулась к календарю, но он его не коснулся, сразу же встал, схватил пиджак и быстрым шагом вышел из кабинета, не заметив, что Исабель замерла у двери с открытым ртом, она так и не решилась сказать ему.

Девушка взглянула в окно на закрытое шторами окно в соседнем здании, тяжело вздохнула, опустила голову и закрыла дверь, как будто бы отгородилась. Словно если не смотреть, то и этого окна как бы и не существовало. Достала телефон и набрала номер.

– Матиас, – она прижала мобильный к уху, – я это сделала, – прошептала она, – слышишь? Скоро будет ответ, и ты знаешь, каким он будет, я все тщательно подготовила. Не кричи, – взмолилась она. – Да, да, я сейчас приеду, отпросилась, не ругайся, пожалуйста, мы у тебя поговорим, – попросила она и взяла сумочку, – Сеньор уехал, так что я свободна, и он отпустил меня, – она нахмурилась, слушая собеседника. – Максимилиано еще не знает, но ты же понимаешь, что ничего уже не изменить, – она попыталась улыбнуться, – ты же знаешь меня, если засело, то не остановлюсь. Я вся в дедушку Матиаса, тебя ведь в его честь назвали, – напомнила она, стараясь немного успокоить брата.

Исабель направилась к выходу, задержалась около настенного календаря и передвинула дату с 21 на 22 апреля…

…Ему никогда не нравились календари. Не любил он жить в рамках, ограничивать себя условностями, словно весь мир принадлежал только ему. Мужчина отодвинул бумажный перекидной домик с цифрами, мельком взглянул на папку, взял стеклянный куб с дротиком внутри и повернулся к окну, удобно расположив ноги на подоконнике, закурил сигару. Куб с дротиком держал в руке, смотрел на него своим единственным правым глазом. На месте левого красовалась черная повязка в виде надкусанного яблока.

Мужчина поправил повязку и улыбнулся. Он еще в детстве выбрал именно эту форму, очень она ему понравилась, а надкусанным его сделали мастера, чтобы ему удобнее было носить, так она и прижилась. Ему ни раз супруга предлагала вставить искусственный глаз, но ему нравилась повязка, он ощущал себя пиратом свободных морей. Свобода всегда и во всем. Он вертел куб в руках – свой самый первый трофей в жизни. Его маленькая победа. Столько их потом было, но эта была самая сладкая, самая горькая. Он закурил кубинскую сигару, медленно выдыхал маленькими колечками дым, слегка покачиваясь в кресле, отклонялся назад.

20 лет большой срок, но когда время на исходе, оказалось, что это ничтожно мало, он еще не успел насладиться. Аккуратно поставил куб на стол, смахнул невидимые пылинки, вновь крутанулся к окну, бухнул ноги на подоконник, поднес сигару к губам. Пальцы другой руки барабанили по подлокотнику. Он не видел ее 20 лет, и прекрасно понимал, что перед ним стоял выбор: неизбежная встреча с ней или… он втянул воздух. Размяв шею, вновь сделал затяжку и выпустил дым. Время спешило вперед, оно ни на миг не останавливалось, а он наслаждался сигарой, папка с документами лежала на столе позади него, а он просто смотрел в окно, на самолет, который набирал высоту.

– Сеньор Артуро, ваш чай с мятой, – робкий голос ворвался в его мысли.

– Что, Кармен? – он неохотно повернулся.

Перед ним стояла худенькая девушка в черном костюме, юбка не прикрывала колен, белая блузка слегка разошлась на груди, показывая мягкую округлость. Он смотрел отрешенным взглядом сквозь нее.

– Ваш чай с мятой, как вы просили, – она неловко начала ставить блюдце с чашкой, вздрогнула от его кашля, и несколько капель соскользнули с блюдца, устремились вниз, разбиваясь на стекле куба, под которым красовался простой дротик.

– Что ты наделала? – закричал Артуро и вскочил с кресла.

Он схватил куб и стал тереть его о свои брюки, трясся, словно капли горячего чая могли испортить стекло или навредить дротику.

– Простите, сеньор, – залепетала девушка, – я не специально, так получилось.

– Ты как всегда не расторопна! – Артуро рассматривал куб, вертел его в руках, подставлял под свет.

Он не обратил внимание, что сигара упала на пол, что она все еще дымилась, что на покрытии появился темный след.

– Ваша сигара, – Кармен смотрела на сигару.

Он осматривал стеклянный куб, вытирал уже не существующие капли. Все тер и тер, не в состоянии остановиться.

– Простите, я случайно, я не хотела, сеньор, – мямлила она, присела и подняла его сигару, положила ее в пепельницу.

– Выйди! – рявкнул он. – Сначала научись, – смахнул фарфоровую кружку в мусорное ведро, разливая чай по полу и столу. – Пусть тут все приберут, – распорядился он.

– Хорошо, сеньор, – в ее голосе послышались слезы.

Однако она сдержалась, пока не вышла из кабинета, и только там расплакалась.

– Серхио, – тихим голосом обратилась она к мужчине, стоявшему около кофе машины, – вызови Мартину.

Мужчина не спросил ее, почему она плакала, словно не замечал ее слез. Девушка метнулась в сторону туалета. Серхио посмотрел на приоткрытую дверь, пожал плечами, словно вся эта ситуация для него была привычным делом. Он увидел сеньора, но тот даже не заметил его.

Ему было все равно, что бумаги в папке намокли, что чашка разбилась. Только куб интересовал его и бумажный домик-календарь, который он всего лишь несколько минут назад небрежно отодвинул в сторону. Неделя. У него неделя, его загоняли в рамки, Артуро поставил куб на полку в шкаф и закрыл дверцу. Ему бы хотелось выбросить календарь в мусорное ведро, но пальцы просто сжимались, сминая твердый бумажный домик…

…бумажный скрученный шарик, направленный четкой рукой, коснулся центра, слегка отпружинил и устремился вниз. Одно и тоже движение уже много лет подряд. Это стало ее единственным развлечением, порой ей казалось, что она сходила с ума, но мысли, словно ее проклятие оставались ясными и четкими. Она помнила многое, что хотелось бы забыть и не вспоминать.

Когда-то она очень любила дартс, вместе играли с братом, собирались участвовать в соревнованиях. Оливия подтянула ноги и обняла колени руками, спиной уперлась в холодную стену. Все, что у нее осталось – это только воспоминания. Воспоминания о том, какой ее была жизнь до той черты, когда она впервые ее переступила. Тогда она и не думала, что в последний раз держала в руках дротик.

Артуро приболел, и отец хотел оставить его дома, чтобы ехать с ней одной на ее первые несостоявшиеся соревнования, мама уже тогда умерла. Оливия поняла, что почти не помнила, как выглядела мама, да и образ отца становился блеклым, тусклым. В ее воспоминаниях он всегда был серьезным, практически угрюмым. Он с каким-то укором смотрел на своих детей после смерти жены.

Она уже не помнила из-за чего разгорелась у нее с братом ссора, но очень четко помнила то, что случилось потом, когда она со злости кинула в него обычный дротик. Оливия клялась, что она не хотела, что просто так получилось, что она не специально, но отец словно не слышал. Артуро рыдал и бился в истерике, он был весь в крови. Вместо того, чтобы вести ее на соревнования, ее оставили дома с няней. Отец уехал с Артуро в больницу… назад они вернулись спустя неделю. Артуро смотрел на нее одним глазом, второго глаза у него больше не было и в этом была ее вина, так он ей и сказал. Черное яблоко с надкусанным боком – странная повязка на лице брата стала ее проклятием, ее живым напоминанием в том, что она искалечила своего родного брата простым обычным дротиком, попала прямо в цель, в яблочко…

– Возьми яблочко, наверняка еще не обедала, а уже скоро ужин, – молодой человек протянул ей тарелку с фруктами.

– Я не люблю яблоки, – отказалась она и присела в удобное кресло. – У тебя сегодня были клиенты? – спросила Исабель.

Матиас покачал головой.

– Что будем делать? Скоро срок аренды, – напомнила она, – а у нас с тобой нет денег.

– Не уходи от разговора. Денег нет, и ты потеряешь свою хорошую работу из-за того, что сделала, – он подкатил второе кресло и сел напротив нее.

Исабель качала головой, словно соглашалась с ним, и в то же время внутри нее поднималась буря протеста:

– Ты понимаешь, что, – она не договорила.

– Это ты понимаешь, что сделала? – перебил он ее. – Ты понимаешь, что возможно разрушила свою карьеру, свою жизнь? Что скажет Макс, когда узнает?

– Что я узнаю? – услышали они веселый голос, и в салон вошел высокий статный молодой человек с волнистыми волосами, взлохмаченными легким ветерком. Он снял темные очки и широко улыбнулся. – Так что я не знаю или должен узнать? – спросил он.

Исабель побледнела. Матиас качнул головой и улыбнулся.

– Она пораньше ушла с работы, а теперь переживает, что скажет твой отец, когда обнаружит это, – на одном дыхании выдохнул Матиас, спасая ситуацию. – Привет, – он встал с кресла и протянул ему руку.

– Не переживай, папа занят делами, даже не заметит, – отмахнулся Максимилиано, – тем более его нет на работе, так что даже не волнуйся.

Он шагнул к девушке, наклонился и поцеловал ее макушку:

– Как же ты вкусно пахнешь, – прошептал он.

– А тебе пора подстричься, – она смотрела на него снизу наверх, румянец окрасил ее щеки.

– Поэтому я и пришел сюда, а тут ты, – он смотрел в ее глаза.

– Я вам не мешаю? – напомнил о себе Матиас

Исабель и Максимилиано засмеялись. Макс отвернулся от нее, и Исабель выдохнула. Она не была готова признаться ему в том, что сделала. Не сегодня, у нее еще было время, или не было. Она поджала губу, смотря как Макс усаживался в кресло, а Матиас брал в руки ножницы.

– Не грусти, – заметил ее озабоченный вид Макс, – сейчас Матиас поколдует, и мы все вместе пойдем ужинать.