– Принеси воды, сынок, только холодной, нет мочи эту тёплую гадость пить.
– Сейчас, подождите минутку.
Мои руки были заняты очередным судном, лишь приведя его в порядок, я смог их помыть и подумать, где можно взять холодной воды. Уже был конец сентября, но жара стояла невыносимая. Повсюду открывали окна, несмотря на то, что сквозняки часто вызывали у ослабленных ранениями людей простуду.
Я сбежал по лестнице вниз, туда, где находилась кухня, а под ней, в подвальном помещении хранились запасы продуктов и была спасительная прохлада, может быть, там найдётся и вода?
Больничные кухарки всех нас уже хорошо знали: мы ежедневно забирали еду для больных и частенько приходили по их просьбам, с тем или иным поручением. Но мы, учащиеся, обедали в другом корпусе при большой семинарии, и у нас была своя отдельная столовая, где соблюдались постные дни, по всем правилам религиозной жизни.
– Что на этот раз, молодой человек? – полная кухарка подмигнула мне, привычным жестом поправив пышную грудь. Им доставляло особенное удовольствие подшутить над нами.
– Один тяжелораненый просит холодной воды.
– Где ж её взять в такую-то духотень?
– Да! Подумай сам: одному дашь, другие попросят! – розовощёкая помощница, подбоченившись, засмеялась. – Знаем мы вас, богомольцев!..
– Я очень вас прошу, имейте сострадание, этот человек ослеп и лицо его обожжено,
неужели так трудно удовлетворить его маленькую просьбу?
– Удовлетворить, говоришь?! – они снова звонко рассмеялись.
– Ладно, пойдём, милый, со мною, – посудомойка вытерла со лба капельки пота фартуком.
– О, глянь, никак наша Дульсинея проснулась! Ты смотри, мальчонку не попорть, а то, за малолетних-то по головке не погладят, – они прыснули вновь.
Мы спустились по тёмной лестнице вниз.
– Не слушай этих балаболок, парень. Уж больно их распирает, что вы судьбу себе одинокую выбрали.
– Почему ж одинокую? Священник в пастве живёт, людям служит…
– Ну, да ладно, не обижайся, не наше это дело.
Внизу стояла бочка, наполненная колодезной водой, подняв медную крышку, женщина почерпнула кувшином и подала его мне.
– Попей сам сначала, умаялся, поди…
– Спасибо! – я утолил жажду.
Она вновь почерпнула, и мне вспомнилась добрая самаритянка.
– Только и эта вода быстро согреется, так и будешь бегать?
– Буду, если попросят. Им и так тяжело. Если в наших силах хоть чем-то помочь, грешно этого не сделать.
Она провела нежной ладонью по моему лицу.
– Доброе у тебя сердце, мальчик, хороший духовник из тебя получится, ступай с Богом, и если нужно, приходи сколько потребуется.
После крупных поражений у крепости Мец и у Седана, дорога на Париж была теперь открыта. Германские войска осадили столицу. Обстановка накалялась, люди пребывали в подавленном состоянии, ожидая вестей. Раненых становилось всё больше…
Часть 2. Глава 3
«Ангел мой, Хранитель мой, будь всегда со мной!» – красивый девичий голос разносился по залу, все замерли, чуть дыша, чувство было такое, что эта хрупкая девочка в белом платье – сама ангел, спустившийся на землю поддержать изувеченных душой и телом солдат. Бурные овации не заставили себя долго ждать, у многих на глазах появились слёзы. Благотворительный концерт подготовили для нашего госпиталя дети из сиротского приюта при монастыре святой Моники.
– Расскажи, Эдуард, как выглядит та, которая только что пела, – у моего приятеля из невидящего глаза выкатилась крупная слеза и скатилась вниз по небритой щеке.
– Она стройна, на вид лет пятнадцать, тёмные волосы завиваются, белый кружевной платок на голове, платье тоже белое…
– А глаза?
– Я не вижу отсюда, какого они цвета.
– Красивые?
– Вроде бы да, только очень грустные.
– Скажи, Эдуард, только честно, ты никогда не задумывался о том, что став священником, потеряешь возможность создать свою семью…
– Как же мне надоели эти все разговоры! Я ещё нужен Вам или могу идти?
– Не обижайся, мальчик. Просто у тебя ещё есть время подумать. Я – дурак, не успел до войны жениться, а кому теперь слепой да немощный нужен?! А так хочется женской любви и ласки… Разве можно без неё прожить?
– Эй вы, хватит болтать, не даёте послушать! – вечно недовольный человек без ног пригрозил мне костылём.
А Франсуа сжал мою руку и прошептал:
– Подумай, пока не поздно!
Три маленьких девочки лет восьми спели революционную песенку, в их косы были вплетены цветные ленты, символизирующие флаг Франции. У одной – синие, у другой – белые, у третьей – красные.
– Париж хоть и осаждён, но не сдаётся! Да здравствует Республика! – одобрительные возгласы пролетели по залу.
Парижане сформировали двести новых батальонов национальной гвардии и в едином порыве отстаивали рубежи столицы. Защиту города держали в основном простые люди: вооружённые ремесленники, рабочие и торговцы.
Концерт закончился по традиции Марсельезой, и те, кто мог, поднялись с постелей. Я тоже подпевал стоя. Всех нас объединяла любовь к своей Родине, и неважно, кто каких придерживался политических и религиозных взглядов, все мы любили Францию и были готовы умереть за неё.
В ту ночь я долго не мог заснуть, странно, всё время казалось, что до меня доносится запах лаванды. Но откуда же ему тут было взяться, видимо, тоска по Мерлен рисовала в моём воображении присутствие крёстной рядом, а может быть, и правда, душа её приходила меня навещать, и я таким вот причудливым образом ощущал это?! Кто знает?.. По большому счёту, Эдуард Боссе никогда не отличался нормальностью, а был скорее исключением из правил.
Когда, наконец-то, удалось погрузиться в дрёму, я увидел пылающий костёр, на нём горела, но не сгорала привязанная к столбу девушка. Я пытался её освободить, обжигая руки, развязывал верёвки, но никак не получалось хотя бы ослабить их.
Когда я увидел её зелёные глаза, то закричал и очнулся в холодном поту.
– Вечно ты орёшь, как придурошный! – Генрих заворочался и тяжело вздохнул.
А я, сев, дрожащими руками дотянулся до графина с водой, стоявшего на тумбочке, и, налив воды, осушил стакан до дна.