Семейный портрет с колдуном

– Он и правда – рыцарь, – сказал Вирджиль Майсгрейв мне на ухо, словно сообщал страшную тайну. – И ещё – мой преданный вассал. Если бы я приказал ему разрубить вас на кусочки и закопать останки здесь, под плющом, сэр Томас сделал бы это без колебаний. Так что никто вам не защита от меня.

– Даже не знаю, кто большее чудовище в этом лабиринте, – сказала я, постаравшись выразить взглядом, каким мерзавцем считаю Майсгрейва. – Вы со своими бесстыдными выходками, или ваш слуга, бросивший женщину в беде.

Но колдуна только позабавил мой гнев.

– Мне так нравится, когда вы смотрите на меня «мохнатыми» глазами! – заявил он, заливаясь смехом. – Честное слово! В такие моменты ваши милые глазки напоминают двух пушистиков. У вас необыкновенно густые ресницы, леди Валентайн. А вы знаете, что при дворе сейчас модны накладные ресницы? Смешно, но многие дамы приклеивают к векам волосы. Жалкое зрелище, должен признаться.

Я смотрела на него молча, а он просто наслаждался тем, что сейчас я находилась в полной его власти. Если он посмеет прикоснуться ко мне…

И что я тогда сделаю? Закричу? Позову на помощь? Буду кусаться и царапаться?.. Всё одинаково бесполезно.

– Нам пора идти, – сказал вдруг колдун, отбросив дурашливые смешочки. – Или вы предпочитаете, чтобы я унес вас на руках?

– Смотря куда, – ответила я холодно, хотя коленки у меня задрожали от одной только мысли, что он может унести меня куда-то. Например, в свое логово в центре лабиринта.

– Увы, к выходу, – объявил он скорбно, и я поняла, что спектакль одного актера продолжался. – Её величество прислала письмо, что желает видеть вас сегодня вечером. А это значит, вы должны появиться в королевском замке через четыре часа. Идёте? – и не дожидаясь меня, он быстро пошёл по извилистой дорожке между каменных стен.

Только что я собиралась бежать от него прочь, а сейчас подобрала юбку и бросилась следом за колдуном. Я еле успевала за ним, а он ни разу не оглянулся – прекрасно знал, что я никуда от него не денусь. И эта уверенность сердила меня невероятно.

Три минуты быстрым шагом – и мы оказались у арки, увитой розами. По ту сторону, возле коляски, неуверенно топтались Майсгрейвы. Увидев меня и колдуна, леди Икения всплеснула руками, а Аселин так побледнел, словно его обсыпали известкой. Он зло посмотрел на двоюродного дедушку, но тот даже бровью не повел.

– Её величество ждёт нас всех на вечерней службе, – сказал Вирджиль Майсгрейв отрывисто. – Просьба не опаздывать, – он взял Корнелию за локоть и повел к коляске. – Грузитесь, дорогие, грузитесь. И по дороге нигде не задерживайтесь.

Распахнув дверцу, граф не слишком нежно подсадил Корнелию, отправляя её на сиденье, а затем сделал приглашающий жест, глядя на леди Икению.

– Почему такая спешка? – спросила она, не дожидаясь повторного приглашения и забираясь в коляску. – Нам ведь сказали, что королева примет нас через неделю!

– Вот у нее и спросишь, почему всё так переменилось, – Вирджиль Майсгрейв посмотрел на меня. – Четыре часа, Ики, – сказал он, не сводя с меня зелёных глаз-виноградин. – Не уложишься за четыре часа, потом будет поздно. Успейте убраться… то есть собраться за это время.

Аселин подал мне руку, помогая сесть в коляску, и плечом оттеснил дедушку.

– Фу, внучек! – пожурил его граф. – У тебя манеры, как у возчика из Линтон-вилля. Ах, прости, ты же не знаешь, где это. Ты ведь никогда не был в чудесном и захолустном Линтон-вилле.

Меня словно ударило молнией, когда я поняла смысл речей колдуна.

Он говорил не для леди Икении, и не для Аселина. Он говорил для меня – предлагая сбежать. Убраться поскорее, пока мошенницу не разоблачили перед королевой. Только я не была мошенницей, и убегать не собиралась. Я смело ответила колдуну взглядом на взгляд. Да, гораздо проще быть смелой, когда ты не в лабиринте без входа и выхода, и когда рядом находится парочка свидетелей. Вряд ли, конечно, свидетели чем-то бы помогли, но не дрожать же, в самом деле? Тем более, я была уверена, что несмотря на все козни графа, ни настоятельница, ни сестры из пансиона святой Линды не пойдут на клятвопреступление, утверждая, что не знают меня. И в Линтон-вилле, наверняка, найдутся люди, которые подтвердят, что знакомы со мной и с моими родителями. Пусть Вирджиль Майсгрейв сотрет хоть все записи изо всех церковных книг, он не сотрет воспоминания обо мне.

Но леди Икения приняла слова на свой счет.

– Мы же ещё не заказали новые платья! – она схватилась за сердце. – Может, удастся купить что-то из готового и подогнать? Корнелия, ты можешь надеть то золотистое…

– Её величество ждет нас к церковной службе, – сказал граф, дождавшись, пока Аселин и господин Бо заберутся в коляску, а потом сам захлопнул дверцу, не дожидаясь слуг. – Ждет тебя, Аселина и леди Валентайн. Вряд ли на молебен тебе понадобятся шикарные туалеты. Трогай!

Кучер послушно хлестнул лошадей, и коляска покатилась вниз по дороге, прочь с Птичьего холма.

– Где ты была так долго? – свистящим шепотом спросил меня Аселин.

Корнелия отвернулась, изучая окрестности, господин Бо немедленно задремал, уронив голову на грудь, а леди Икения досадливо махнула платочком на сына:

– Обойдись без упреков, будь добр. Эмилия не по своей воле прогуливалась по лабиринту.

– Куда вы пропали? – спросила я. – Это было какое-то колдовство?

– У дедушки Джиля везде колдовство, – немного нервно усмехнулась леди Икения. – Не знаешь, где оно начинается, где заканчивается – и заканчивается ли. Боже! У нас четыре часа! Около часа на дорогу, остается три, чтобы собраться.

– Что там собираться? – буркнул Аселин, глядя на меня исподлобья.

– Слова мужчины! – фыркнула леди Икения. – Наденешь свой серый костюм, он как раз подойдет. А вы, Эмилия, может быть примете от нас подарок? У Корнелии есть чудное платье, она почти его не носила, и оно прекрасно подойдет для вечера в соборе. Не будет ли это слишком нескромным с нашей стороны?

– Совсем нет, леди Икения, – ответила я, в то время как Аселин буравил меня обиженным взглядом. – Здесь я во всем полагаюсь на ваш вкус. Я представления не имею, в чем мне следует предстать перед королевой.

– В этом сиротском платьице было бы в самый раз, – подала вдруг голос Корнелия. – Чтобы вернее произвести впечатление на её величество.

– Она наденет твоё платье, – осадила дочь леди Икения. – Если тебя не приглашали, не надо злиться.

Корнелия презрительно выпятила нижнюю губу, но ничего не сказала.

Кучер изо всех сил подгонял лошадей, и когда мы подъехали к дому со старыми тисами, бедные животные были все в мыле.

Никогда ещё меня не собирали в такой спешке – три служанки купали меня, мыли и расчесывали мне волосы, выгладили нижнюю рубашку и принесли платье. Оно было скромным, но из великолепной ткани – темно-розового шелка с пепельным оттенком, всё расшитое мелкими розочками. Верхняя юбка была распашной, и из-под нее виднелась нижняя юбка – серая с теплым розоватым оттенком, более плотная и гладкая, безо всякой вышивки.

Платье было в отличном состоянии, но сильно пахло лавандой – как будто долго провисело в шкафу, в окружении ароматических мешочков, чтобы моль не испортила. Значит, Корнелия давно его не надевала.

Я посмотрела на себя в зеркало и мысленно преклонилась перед безупречным чутьем леди Икении. Да, это платье идеально подходило для торжественной встречи, но в то же время было уместно и в церкви.

Мы успели к назначенному сроку, и уже без четверти шесть стояли у ворот, ведущих на Девин холм. Нас проверили по списку и пропустили, но коляску пришлось оставить за воротами.

– По Девину холму верхом может ездить только её величество и королевские курьеры, – объяснила леди Икения. – Это – священное место, сердце Тирона. Большая честь, что мы сюда приглашены.

– Поторопимся, – недовольно сказал Аселин, – скоро зазвонит колокол.

– Да, надо поторопиться, – подхватила леди Икения. – Мы должны ждать её величество перед входом в церковь. Так положено по этикету.

Конечно же, я была взволнована посещением Девина холма. Как бы удивились мои подруги из пансиона, если бы узнали, что я буду представлена королеве! Мы поднимались по Бесконечной лестнице, которая показалась мне и правда бесконечной – петляла и вилась не хуже лабиринта Мэйзи-холла. Наконец, мы очутились возле церкви – старейшей церкви во всем Тироне, где состоялось тысячу лет назад бракосочетание девы-королевы и её мужа-пахаря.

Церковь была не такая яркая и красивая, как собор в Саммюзиль-форде, но выглядела куда внушительнее – из грубо стёсаного серого камня, уходя острым шпилем в вечернее предзакатное небо, и колокольный звон мягкой волной растекся по небесам и земле, навевая мысли о прекрасном и вечном.

Возле собора стояли придворные – совсем немного, человек двадцать. Все они держали в руках молитвословы и смотрели в одну сторону, даже не оглянувшись, когда подошли мы и встали с самого края, чтобы никого не побеспокоить.

Бомм!.. Бомм!..

Колокол звенел, собирая на вечернюю службу, и на десятом ударе толпа придворных почтительно колыхнулась, склонившись навстречу правительнице Тирона – её величеству вдовствующей королеве Гвендолин.

Я посмотрела – и забыла поклониться, открыв рот. Потому что королеве, которой в прошлом году исполнилось шестьдесят пять, и чей юбилей торжественно праздновали по всей стране, на вид можно было дать не больше тридцати. Она была высокой, стройной блондинкой, с правильными чертами лица и огромными светлыми глазами, которые сверкали, как бриллианты. На светлых волосах покоилась низкая золотая корона, украшенная небольшими топазами, а платье из серебристой парчи было нарочито простого кроя – роскошно, но не помпезно. Красиво без вульгарности. Истинно по-королевски.

По левую руку от её величества шла девушка, держа на ладонях бархатную подушечку, на которой лежал простой молитвослов в черном кожаном переплете, а справа…

А справа от королевы вышагивал Вирджиль Майсгрейв. Его пестрый камзол выделялся на фоне придворных, надевших темные одежды, но граф, похоже, не испытывал ни малейшей неловкости по этому поводу и играл ямочками на щеках с таким довольным видом, будто получил полкоролевства в награду за верную службу.