Месть Лауры Майнгрэв

От неожиданности Рой открыл рот. Сравнивать двух женщин – дело неблагодарное, тем более в присутствии одной из них.

– Вас невозможно сравнивать, – увернулся он, – вы слишком разные. Вы разные во всем, как блондинка и брюнетка. Каждая хороша по-своему, все упирается во вкус. Вы худенькая и высокая, она среднего роста, потолще. Вы менее избалованы и самонадеянны, – наконец, сделал он вывод, – а так я бы не стал выделять ни ту, ни другую. Однако, почему это Вас так взволновало? Вы знакомы с ней?

– Нет, Рой. Я не знаю Нэнси Диман. Просто то, что Вы мне рассказали, слишком похоже на то, что случилось со мной много лет назад, благодаря одной женщине подобного типа, и отголоски чего не дают мне покоя до сих пор.

– Это любопытно, оживился Рой, – может быть, Вы расскажете мне эту историю? Даю Вам слово, что я не буду болтать об этом.

– Нет, – возразила Лаура. – Прежде всего, я должна познакомиться с ней самой. И как можно скорее.

– Нет ничего проще, – ответил Рой. – Позвоните Саре, и она все устроит. Я надеюсь, Вы не потребуете моего отсутствия при этом. Впрочем, все равно я приду. Теперь мне чрезвычайно хочется увидеть вас обеих. Я не буду вмешиваться в Ваши дела. Но пропустить такое зрелище выше моих сил. Я предвкушаю бой на арене и жажду зрелища.

В душе Лауры клокотал вулкан, готовый извергнуться прямо сейчас на голову самодовольно ухмыляющегося Роя. В висках стучала кровь, и мысли мелькали одна за другой. Все, что она так четко спланировала и выстроила в нужном порядке, превращалось в хаос из-за какой-то бабешки по имени Нэнси Диман только потому, что она напомнила ей те события, которые поломали жизнь не только ей, но и ее единственному любимому мужчине.

Рой, соскучившись от безделья и пресыщенный светскими интрижками, с удовольствием вникал в дела Лауры. Он ощущал себя читателем захватывающего романа, действие которого разворачивается у него на глазах. Он не сомневался, что ему, наконец, удалось зацепить Лауру за живое, и с нетерпением ожидал развития событий.

Зная любопытство и болтливость Сары, он не сомневался, что она еще больше подольет масла в огонь, когда сведет Лауру и Нэнси вместе. Саре, так же, как и ему, было скучно. И она, без сомнения, поспособствует тому, чтобы неприятие между двумя этими женщинами переросло в ненависть или даже во вражду. Тогда Сара тоже будет в центре всеобщего внимания, но уже в другом, очень выгодном для нее свете миротворца и всетерпения.

– Вы стали кровожадным, – заметила Лаура, – но я постараюсь не стать ничьей жертвой и обойтись без крови. Мне сейчас не до гладиаторских боев, тем более с женщинами. Я предпочитаю тратить силы и деньги на другое.

– Да, – поддакнул Рой, – созидать лучше, чем разрушать. Скажите, какие грехи Вы замаливаете, занимаясь Томми? Ведь Вы никогда не делаете ничего просто так, или я ошибаюсь?

– По-моему, Вам пора восвояси, – бесцеремонно оборвала его Лаура. – Вы суете свой нос в мои дела, как сыщик, ведущий расследование. Я не намерена отвечать на Ваши вопросы и распахивать перед Вами душу. Томми – талантливый мальчишка, и будет просто жаль, если он пропьет свой талант по дешевым кабакам и провинциальным подмосткам. У меня есть деньги, и я сделаю из него звезду, если только он потянет. На днях его послушает профессор Крафт, и если он возьмется за него, будущее Томми обеспечено. Я не пожалею на это средств.

– Похвальное желание, – одобрил Рой, – однако, Томми ленив и распущен и вряд ли у него хватит терпения серьезно и долго учиться. Он любит получать все легко и сразу. А здесь придется много и упорно работать. Боюсь, милая Лаура, Ваши усилия утекут, как вода, в песок, не принеся никаких результатов. Вы просто выбросите деньги на ветер.

Лаура выслушала его спокойно. Она понимала, что берется за трудное и неблагодарное дело обучения такого оболтуса, как Томми. Но она знала, что справится с ним. Она чувствовала, что время еще не упущено, и мальчишка еще не безнадежен.

– Не беспокойтесь, Рой, – ответила она, – пусть это Вас не волнует. Я не из тех, кто сорит деньгами. Время покажет, кто из нас прав, а пока прошу Вас уехать. Мне необходимо отдохнуть и привести себя в порядок. Завтра у меня трудный насыщенный день. Не обижайтесь, – она мягко дотронулась до его руки, – может быть, потом я буду с Вами откровеннее, но не сейчас. Всему свое время.

4

Томми, как всегда опаздывал. Он никак не мог решить, что ему надеть. Сегодня у него прослушивание и не у кого-нибудь, а у профессора консерватории. «Все-таки эти богатые с придурью, – думал он. Если они чего-то захотят, взбаламутят всех. К примеру, эта тетка. Богата, не дурна собой, разодета в пух и прах, еще не старуха, ну, чего еще? Живи в свое удовольствие. Так нет. Ищут себе проблемы и мешают жить другим. Если бы денежки были у меня в кармане, я бы показал этим выскочкам и прощелыгам, как нужно их тратить! Я превратил бы все в сплошной праздник! В жизни столько наслаждений, которые могут дать деньги, а эти богатые идиоты вместо того, чтобы предаться вечному веселью и радости, скучают и занимаются черт знает чем!».

Томми перерыл свой гардероб, но так и не нашел ничего подходящего.

– Черт с ним, – ожесточенно выругался он, – пойду, как есть. В конце концов, я не манекен. Меня зовут петь, так пусть слушают, а не рассматривают, как витрину.

Натянув футболку и джинсы, он остался собой доволен и даже подмигнул себе в зеркало. Волнения никакого не было. Терять здесь нечего, рассуждал он. В худшем случае, он останется при своем интересе, а в лучшем… Вот что будет в лучшем, Томми не представлял. Все размывалось в его мыслях и складывалось в какое-то смутное видение, колыхавшееся перед его глазами.

В комнате был жуткий беспорядок. Грязные тарелки с остатками еды, пустые бутылки из-под виски и колы, какие-то пакеты и старые газеты, рубашки с майками, разбросанные по стульям и дивану. Томми поморщился. Здесь давно следовало бы убраться, но как всегда было лень и, наспех пошвыряв все в мусоропровод, он выскочил на улицу.

Его старенькая машина, чихнув пару раз, сдвинулась с места. Томми нажал на газ.

– Давай, старуха, – буркнул он машине, – выручай!

Часы неумолимо тикали. Он опаздывал уже на значительное количество времени. Томми присвистнул. Наверстать упущенное на его колымаге невозможно.

– Черт с ним, – повторил он. – Приеду, как приеду.

Он оправдывал себя тем, что они сунулись к нему, а не он. А, следовательно, пусть терпят, если он заинтересовал их настолько, что они даже готовы платить за него свои денежки. К тому же он решил сразу дать понять, что он не намерен плясать под их дудку и смотреть им в рот. Пусть считаются с ним, черт возьми, с его привычками, капризами, слабостями. И пусть знают, что он самостоятельный, свободный человек и никому не позволит помыкать собой.

Наверняка, он дорого стоит, думалось ему, если эта тетка так вцепилась в него. И сколько денег он сможет ей принести, когда начнет петь после всех этих консерваторских штучек! Томми решил, что нужно держать ухо в остро и поменьше болтать, а посему создать впечатление весьма сведущего в музыке доки.

Прослушивание было намечено на квартире профессора. Лаура уже ожидала его. Подкатив свою машину прямо к дому, Томми выпорхнул навстречу своей матроне и торопливо начал извиняться, на ходу привирая всякие оправдания.

Лаура нисколько не была возмущена ни его опозданием, ни его очевидным враньем и, только холодно посмотрела на него своими змеиными глазами. Томми смутился и тут же замолчал, предоставив действовать ей самой. Лаура, одетая строго, но со вкусом, бегло окинула его ледяным взглядом, и Томми понял, что она не поверила ни одному его слову и осталась им не довольна. Она пошла вперед, жестом приказав следовать за ней, и Томми подчинился безропотно и обреченно, как заяц, ползущий в пасть удава.

Квартира профессора напоминала музей. Книги, картины по стенам, тяжелые бронзовые подсвечники и статуи, изображающие не то богов, не то античных героев, и добротная старая мебель, громоздкая, тяжелая, со всякими завитушками и вензелями.

Профессор тоже был под стать этой квартире. Маленький, седенький, сухой старичок, еще бодрый и чрезвычайно смешливый. Увидев Лауру, он пошел ей навстречу, раскрыв объятия, словно любящий отец к единственной долгожданной дочери.

– Здравствуйте, дорогуша, – произнес он и обнял ее за плечи. – Давно Вас жду. Вы, видимо, задержались из-за этого отпрыска, – он указал на Томми, – современные молодые люди не очень ценят чужое время, а таким старикам, как я, уже нельзя быть столь расточительными. Да, голубчик, – он обратился к Томми, – нельзя! Вы поймете это сами, когда станете постарше, а сейчас… – он досадливо махнул в его сторону рукой. – Сейчас быстренько к роялю. У меня нет времени на любезности к Вам, – уже жестче добавил профессор, обращаясь к Томми, – так что соблаговолите петь и отвечать на все мои вопросы кратко и четко.

Он молча указал Лауре на кресло, а сам подвел Томми к роялю и заставил широко открыть рот.

– Глотка в порядке, – ни на кого не обращая внимания, сам себе проговорил он. – Пойте.

– Что петь? – Оробевшим голосом спросил Томми.

– Все, что угодно, – благосклонно разрешил профессор, – все, что сможете.

Томми спел пару своих шлягеров, которые пользовались неизменным успехом в его среде и, как казалось ему, прекрасно ложились на его голос. Но старик даже бровью не повел в его сторону. Он сидел, нахохлившись, как воробей, и смотрел в пол, отрешенный от всего.

В комнате воцарилась неловкая пауза. Лаура осторожно обратилась к нему с вопросом, желая вывести его из оцепенения.

– Что Вы скажете, профессор? – Как можно мягче начала она. – Каково Ваше мнение относительно способностей этого молодого человека?

– Не то, – резко выкрикнул он и подскочил к Томми. – Не то, мой милый! Это не пение, это – жалкая пародия на пение! Вы не умеете петь! Давайте гаммы, проверим Ваш диапазон: верхний регистр, нижний регистр. Выжимайте из себя все, что сможете, все, слышите, все!

Томми широко разинул рот и заголосил:

– До-ре-ми-фа-соль-ля –си-до…

Профессор, усевшись за рояль, одной рукой бил по клавишам, а другой дирижировал, заставляя Томми брать ноты то выше, то ниже.

Томми орал во все горло, что было мочи. Он жалобно смотрел на Лауру, а она только тихо улыбалась ему в ответ.

Наконец, профессор остановил его.

– Глотка хорошая, – произнес он, обращаясь к Лауре, – три полные октавы. Весьма неплохо, дорогуша, весьма! – Старик совершенно не обращал на Томми внимание. – Но репертуар…Все эти Ваши «попы» и шлягеры придется бросить. Классика, классика и еще раз классика. Если Вы хотите, чтобы он запел, ему придется умереть, отрешиться от всего хотя бы на год и работать, работать, как лошадь, долго, упорно, трудно. Придется лишиться многого, но зато через год, – старик поднял вверх палец, – Вы положите на лопатки всех Ваших «поп-див». Я даю Вам слово!

– Простите, дорогой профессор, вмешалась Лаура, – она была очень довольна, что не ошиблась в Томми, – каков его голос – тенор, баритон?

– Три октавы, – профессор оттопырил три пальца, – понимаете, три! Он должен работать. Только потом голос определится окончательно, пока рано, рано!

Томми слушал, как завороженный. Его берут, он будет серьезно учиться петь. Это не паршивый ансамбль, в котором он подвизается, и не разовые подачки по просьбе его богатеньких дружков на телеэкране, это ступенька наверх, в тот мир, где на Олимпе сверкают настоящие яркие звезды, где слава согревает их своими лучами, где роскошь, много денег, красивые женщины и весь мир у твоих ног.

Глаза Томми лихорадочно блестели. Он уже наяву видел себя в оглушительном шквале аплодисментов и цветах, но старик вернул его с небес на землю.