Человек из Зазеркалья

Все пять дел объединили в одно. Теперь этим занимался только Демьянов. Работы предстояло много, и Демьянов скрипел зубами от досады под язвительные смешки сослуживцев. Беготня по моргам и бесконечные расспросы родсвенников и санитаров морга не дали никаких результатов.

Родственники утверждали, что никаких особенностей и подозрительных обстоятельств жизни и смерти их родных не отмечали. Все было совершенно обыденно и не вызывало у них никаких подозрений.

Санитары морга только разводили руками, клялись и божились, что ничего не знают и не помнят, чтобы кто-то интересовался пропавшими трупами кроме родственников. Что же касается того, при каких обстоятельствах это могло произойти, они смущенно пожимали плечами, их память отвечала им полной темнотой, исключавшей всякий намек на хотя бы какой-то проблеск.

Следы разных машин и толчея многих ног давно стерли нужные улики, и теперь Демьянов злился и понимал, что остался у разбитого корыта и уже ничего не может найти, что могло бы прояснить ему эту жуткую головоломку или хотя бы дать зацепку.

Зато Гаврилов просто фонтанировал идеями. Он неустанно выдвигал то одну, то другую теорию и тормошил Демьянова, желая услышать от него одобрение.

– Вот я слышал , что есть такие люди, которые впадают в летаргический сон, а потом просыпаются и ничего не помнят. Уснут, словно умерли… Гоголь был такой… Вот и этих могли за трупов принять, а они потом взяли и проснулись. Со страха сбежали…

– И куда же они, по-твоему, сбежали, – ехидничал Демьянов, – в рай что ли? Дома же их нет и нигде нет. И потом. Гаврилов. болезнь эта такая редкая, что о ней не могли не знать . Я про твою гипотезу знаю, такое и с Вольфом Мессингом случилось… Только это редко очень, – добавил он. – А у нас пять трупов. И кто его знает, может, и еще будут… А вот провалы в памяти, что никто ничего не помнит, так это, скорее всего, сильнейший гипноз… Вот только кто он, этот черный маг?..

Еинственное, что объединяло пропажу всех пятерых трупов было то, что они не были вскрыты. Люди,разного возраста, умершие от разных болезней и травм, не попали под нож патологоанатома. Кого просто еще не успели распотрошить, а кого не разрешили родственники. Это была единственная объединяющая всех ниточка.

– Ты, Демьянов, обратись к специалистам, – посоветовал при очередном докладе подполковник Суровцев. Психиатры, гипнотизеры всякие, экстрасенсы… – Да ты не смейся, – он сурово посмотрел на улыбающегося Демьянова. – Не до смеха сейчас. Ведь и правда чертовщиой какой-то отдает! Меня из Главка то и дело тормошат, что да как… И в церковь к местому попу сходи непременно. Поговори, посмотри, что за народ там… В провинции не в столице. Там все на виду… Поспрашивай, может, там что найдешь… Медиков с химиками тоже копни… Что-то мне подсказывает, без них туту не обошлось…

– Думаете, черная трансплантология? Так времени много прошло, не годятся трупы такие для этого…

– Какая к черту транплантология, тут, думаю, похуже дело будет… Может, псих, маньяк какой бесится, а может еще что – секта, например, какая-нибудь… В общем, думай давай и действуй. Вдову профессорскую не забудь. Та еще старушка… Ты только к ней с подходцем. Они такие любят уважение… не торопи, с почтением. Глядищь, бабуля тебе что-нибудь и подскажет…

Демьянов не заставил себя долго ждать. Через два дня он уже был в маленькой деревенской церковке и внимательно слушал рассказ местного батюшки. Это был довольно молодой и совсем не глупый мужчина. Выслушав Демьянова, он широко перекрестился и посмотрел на него умными серыми глаами.

– Спаси и сохрани. – начал он. – Что же тут рассказывать? У нас здесь все на виду. Привезли местного парнишку отпеть и в церкви поставить на ночь. Все как надо… Мы отпели, отчитали, а на ночь в церкви оставили, как всегда… Утром пришли… – батюшка вновь перекрестился, – гроб на месте. А трупа нет… Родне сообщили. Те прибежали. Крик, слезы , вопли… В полицию звонить… Вот так и было…

– А следы какие-нибудь были, обуви или от колес машинных…

– Может и были. Так затоптали все. Суеты было много. Все набежали. Здесь ведь все по-простому, никак в городе. Толпой набежали… Я их было урезонивать начал, да куда там! Бабы кричат, мужики ругаются. Толчея одна…

– А у кого горе случилось, – спросил Демьянов, – у местного кого?

– У местного, конечно, – батюшка кивнул. – По пьянке все это… Выпили, да что-то не поделили, потом за ножи – вот тебе и несчастье! Брыксины это. Тут недалеко живут. Сходите к ним, поговорите. Вдруг что дельное скажут.

– А в церкиви у вас что, по ночам сторожа нет?

– Да какой сторож, – батюшка усмехнулся. – Приход небогатый, не на что сторожа держать. Так прикроем на ночь на замочек – да и все. И воровать здесь нечего. Старины никакой нет, крестов золотых и серебряных тоже… Да и это… – он снова внимательно посмоьтрел на Демьянова. – разве это воровство? Бесовское что-то… не от хорошего… Вы уж разберитесь, помогай вам бог! – Батюшка прекрестил Демьянова. – Не нравится мне все это, ох не нравится!

– Ну, а сами-то Вы что про то думаете, – тихонько спросил Демьянов, стараясь вызвать попа на откровенность.

– Что же тут думать? – Было видно, что разговор этот ему неприятен. – Наше дело церковное. Нехорошо это все. Время сейчас очень дерзкое и люди дерзкие. Ничего и никого не боятся, выше всех себя провозгласили, с богом тягаться стали… – Батюшка снова перекрестился. – Дерзко, без оглядки… Детей в пробирках делают, чипы вставляют, в геном влезли… Божье творение правят… А какого оно будет, ежели… он осекся. – Так вы сходите к Брыксиным, а я что… Третий дом на пригорке…

«Божье творение правят…» – эхом пронеслось в мозгу Демьянова, и что-то противно и нудно заныло внутри. Он быстро поднимался на пригорок, где стоял небольшой домик Брыксиных. Дворовая калитка со скрипом отворилась и со двора послышался лай собаки.

– Хозяева дома? – Зычно крикнул Демьянов.

Из приоткрытой двери террасы послышался кашель, и скрипучий дедовский голос глухо произнес.

– Дома, заходи, мил человек.

Еще было тепло, хотя сентябрь уже был в полном разгаре. Палисадник и маленький садик утопали в желтых листьях. На ветках еще висела уже поспевшая ярко желтая антоновка и красными боками отливал штрифель.

– Заходи, чего там, – снова просипел дед. – Каким ветром занесло.

Дед в суконной поддевочке и старых подшитых валенках , сухонький и шустрый, внимательно смотрел на гостя.

– Я к вам по поводу… – начал было Демьянов и осекся.

–– По Гришкину душу, значит, – оборвал его дед. – Так уже были ваши. Участковый наш был, еще приезжали… Все пытали и выпытывали, будто я что еще знаю или утаил от них. А я все сказал. Здесь у нас сам видишь что… развлечений никаких особенных. Водка одна… Поразъехались все, а кто остался, как Гришка наш, так и пьет… Я ему ведь говорил, не дружки это, а он разве слушал… Вот беда и приключилась…

– А из-за чего приключилась-то? – Не унимался Демьянов. – Не поделили что?

– Да пес их зхнает. Так, не из-за чего. По пьянке… Один что-то сказал, другому не понравилось. Вот и все… Гришке ножик в бок, а дружку его – пять лет на отсидку. Мать уж больно убивалась. А как Гришка исчез и совсем с ума сошла. Молчит, как истукан, слова из нее не вытянешь. Ни Гришки, ни могилки его… Так-то, мил человек…

– А что сами про то думаете?

– А что нам думать? Это ты думай! Вам в органах ваших за то деньги платят. А мы что думать могем? Наше дело телячье… Нам бы Гришку схоронить, помянуть за упокой души, поплакать да и жить дальше. А теперь что? Ни жив, ни мертв. Куда делся? ..Вот ты и думай, а мать Гришкину не тревожь. Она и так не в себе. Тронется еще совсем…А я старый…

Демьянов разозлился. Ему было досадно, что потеряно столько времени, а дело не сдвинулось ни на шаг. Пустые разговоры, пустые визиты, какие-то недомолвки… В Москву ему ехать не хотелось. Что он скажет начальству, он не знал. Съездил, а толку нет. Все коту под хвост. И хотя бы что-нибудь, хотя бы самую малость… Он злился, что его опять будет пилить жена, что его вечно нет дома, укоризненно смотреть Суровцев и выдвигать свои новые глупые теории Гаврилов. А он, следователь по особо важным делам Демьянов, будет сопеть и молчать, потому что ему до сих пор нечего сказать…

Не только Демьянов, но и сам подполковник Суровцев был не в духе. Еще бы, приближался срок следующего звания, а у него в отделе было немало висяков. Мелочовка еще куда ни шло, но дело с пропавшими трупами оборачивалось для него крупнымми неприятностями и даже выговором начальства. В Главке, как всегда торопили и требовали, а его лучший старший следователь по-прежнему не мог сказать ничего толкового.

– Трясите вдову, – сурово наставлял он Демьянова и Гаврилова. Не мсожет быть, чтобы бабка не знала чего-нибудь такого, что дало бы нам хотя бы малую зацепку. Жены обычно знают про мужей даже такое, о чем они сами не знают. Ублажайте старуху галантностью, вежливостью, постарайтесь разговорить и расслабить ее память, глядишь, она и выдаст что-нибудь такое, что даст нам ключик к этому делу. Короче, Демьянов. Не мне тебя учить… Но спрошу я с тебя строго, да и с меня стружку снимут удь здоров какую, – добавил он.

Конечно, можно было бы вызвать старушку к себе, но это был бы офицальный визит, и она не была бы так откровенна, как в родных стенах. Полиция есть полиция… А домашняя обстановка располагает к взаимному доверию и рождает многие подробные воспоминания.

«Завтра же и схожу, – подумал Демьянов, направляясь в свой кабинет. – куплю вдове цветочки, и там, за чаем, заведу с ней душевный разговор. Гаврилова оставлю здесь. Сунется еще к ней с каким-нибудь глупым вопросом и испортит все дело. А тогда…»

Едва только он тронул ручку двери кабинета, как раздался звонок дежурного.

– Тут гражданочка Вас поджидает, товарищ подполковник, – отчеканил дежурный, – прямо требует Вас. Говорит срочное дело у нее по поводу пропавшего профессора. Чуть трубку из рук не рвет…

Демьянов услышал приглушенный голос старухи.

– Очень срочное дело, очень. И жду я уже давно…

– Упертая бабуля, – продолжал дежурный. – Хуже, чем в первый раз…

– Это ты что ли, Воронин, – спросил Демьянов.

– Я, товарищ подполковник. – Весь мозг мне вынесла…

– Пропусти, – коротко ответил Демьянов. – И не груби ей! Эта гражданочка нам очень полезной может быть, ты ее не зли и не расстраивай.