Отчего-то те, кто колобродил ночами, были людьми одинокими, никто не собирался их хоронить, никто не подавал иски в ратушу. Они просто мёрзли в алюминиевых ящиках, пока профессор искал лекарство от зародившегося зомби-вируса. Двенадцать жителей Альхенгофа, старые и молодые, больные, здоровые, всевозможных профессий, живущие в разных районах. Никакой логической связи.
И вот: у Соны под боком жертва магического преступления, а она эту жертву спать уложила! Тринадцатого постояльца!
Хорошо хоть дар у неё небольшой, а то дознаватели учуют магию и, чего доброго, арестуют. Как потом объясняться с мамой?
Соне припомнился дедушка Алек: вот он склонился над внучкой и тихо поёт колыбельную. Настоящее волшебство музыки, а не те ошмётки, что ей достались.
– Соната, – пел знаменитый дедушка. – В твоём голосе собрана магия всей замечательной семьи Ландер. Когда запоёшь, покоришь весь мир! Твоя гортань – инструмент, созданный творить чудеса!
Милый дедушка. Ты позабыл, что любой инструмент можно сломать. Где-то теперь дирижируешь?
Потемневшие глаза, краткий взмах руки…
За спиной послышался шорох.
– Сона! – позвала сестра Маргарита. – Как у тебя дела?
– Всё спокойно, – от души потянулась Сона.
– Старичку одному не спится. Поможешь?
Маргарита протянула больничный халат. И белую косынку с крестом на лбу. Сона снова переоделась, на этот раз в сестру милосердия.
– Идём, ему очень плохо, а он бредит и хочет кого-то искать!
В палате три пациента, двое спали, как положено, выпив лекарство, а старичок в полосатой пижаме стоял у окна и смотрел на луну.
– Вот недавно у него день рождения был! – сказал старичок неизвестно кому, открывая оконную створку. – Я ему лучшей еды купил, самой дорогой, что была в магазине. И всё хорошо, он довольный лёг спать. А после взял и ушёл. Навсегда.
Старичок повернулся к Соне, строго посмотрел на неё и спросил:
– Чувствуешь, какое страшное слово? Навсегда. Как приговор!
Сона торопливо кивнула и сделала шаг к пациенту.
Он махнул на неё рукой и вновь отвернулся к окну:
– Не желаю быть приговорённым. Из меня будто всю радость забрали. Воздух выдавили из лёгких. Всё болит, и ноет, и плакать хочется. Я должен его найти!
– Генрих Карлович! – закричала сестра Маргарита, когда старичок, кряхтя и пыхтя, решительно полез на подоконник.
И Сона узнала в нём архивариуса, хранителя истории Альхенгофа.
– Кого найти, господин хранитель? – спросила она старичка. – Я помогу, честное слово! Вы только скажите, каким он был?
– Самым красивым, – вздохнул Генрих Карлович, растеряв силы в борьбе с подоконником. Сестра Маргарита подхватила его и повела обратно в кровать. – Самым добрым и ласковым, вот каким. Так и запомни: Помпадур был самым!
– Помпадур? – не поняла Соната.
– Возьми, девочка, – архивариус сунул ей в руки пачку листов. – Когда-то я был силён в истории, со мной была магия знаний. А сейчас я забываю слова. В голове какие-то даты, события, всё вперемешку, клубком. И ничего не хочется. Жизнь сделалась неинтересна, что уж говорить об истории.
– Вам нужно поспать, Генрих Карлович! – строго сказала сестра Маргарита. И выжидающе взглянула на Сону.
– Спи-спи-спи! – приказала Соната, а сама всё смотрела на пачку листов с фотооттиском важной кошачьей морды.
Архивариус обмяк на кровати и засопел, шевеля усами, сам словно серый потрёпанный кот.
– Ужас что творится, – сказала сестра, когда они вышли из печальной палаты. – Все с ума посходили! Тут недавно лечилась Пелагея Никитична, помнишь такую, Сона? Пирожки пекла на углу Цветочной? Так просто рыдала по кошечке!
Соната помнила смешливую женщину, всегда угощавшую детвору. Ей нравились ватрушки с малиной: начинки Пелагея никогда не жалела. Но её пекарня на углу Цветочной была уже месяц закрыта.
– А куда она пропала, сестра? Неужели уехала из Альхенгофа?
– Какое там, – Маргарита вздохнула. – Внизу она, в холодильнике. Спать тебе не даёт по ночам.
– Ой, – огорчилась Сона. – Рыжая дама в светлой рубашке? Так она умерла от горя?
Маргарита не успела ответить.
На первом этаже раздался шум, кто-то охнул, споткнувшись о гроб, торопливо пробежал через церковку, отпер дверь в помещение морга.
А потом по всей сонной больнице разлетелся звонкий крик петуха.
3. Переполох в холодильнике
Петух голосил во всю глотку, старательно выводил каждую ноту!
Сона родилась в музыкальной семье, уж она-то чуяла прирождённый талант. Петух в долгое «ку-ка-рее-кууу!» вкладывал всю птичью душу.
– Откуда петух в больнице? – удивилась сестра Маргарита, но тут же ей стало не до вопросов: изо всех палат стали выглядывать заспанные пациенты, и все как один полезли с претензией, что в лечебном корпусе развели зоопарк.
– Сона, утихомирь петуха! – жалобно попросила сестра.
К ним спешили санитары и дежурный врач, загоняли пациентов обратно, уговаривали и успокаивали, а петух всё кукарекал, как проклятый, и Сону пугало другое: пернатый разбойник надрывался в морге!
Она побежала по лестнице вниз, навстречу ей нёсся разбуженный сторож с выпученными, как у рыбы, глазами.
– Они там! – орал сторож. – Идут, идут! Монстры в Альхенгофе, спасите!
– Спи, – отмахнулась Соната, и сторож свалился, второй раз за ночь.
Сона спустилась на первый этаж и замерла на пороге церквушки. Кто сюда проник и зачем? А если в морг прокрался убийца, чтобы забрать новичка?
В холодильнике вновь стоял стон и скрежет, дверь была распахнута настежь. Чья-то тень металась по стенам.
– Мамочки, – шептал слабый голос. – И зачем же вас так много страшенных? Дядя, дядечка, где же ты?
Из морга выбрался паренёк, прижимавший к себе петуха. Чёрный кочет смотрел с недовольным видом, будто его прервали на самом эффектном пассаже!