– Поймите, Анастасия Ивановна! – тряс протоколом задержания опер. – Это уже тянет на срок!
Мать понуро сидела в ментовке и нервно мяла ремешок модной сумочки.
– Сорванная акция «Несмертного полка»! Против кого пошел ваш сын? – не мог успокоиться полицай.
Конечно, с «Полком» они намудрили. Майкл был не против «Полка», ну, идут по площади люди с портретами и воображают себя героями. Но в совете Актива узнали: в Белокаменске пройдут маршем подставные ветераны войны! Такие подробности выдали, что стало обидно за родную державу. Актив решил: наказать! Публично, чтоб другим неповадно было за гроши торговать историей. Ну а то, что доверились молодежи, – это ж особый повод для гордости. Майкл – он же за стариков, если надо, и сумку готов донести, и хлеба батон подарить в магазине. Настоящему ветерану – почет, а вот подставную нечисть нужно штыком и мечом, как чудо-богатыри…
Матушка слушала, слушала всю эту возвышенную агитацию с сайта «Активистов Эрефии», а потом начала реветь, прямо в ментовке, при полицаях. Опозорилась по полной программе.
Накладка вышла, что говорить. Он же готов извиниться, руку деду пожать. Ну, всамделишный он ветеран оказался, а Майкл его красной краской пометил…
Он почувствовал, как горят уши, хорошо хоть, под прической не видно.
Вспоминать, как парадный мундир с орденами побурел от вылитой краски, было стыдно и неприятно. И как побелевший дедок задрожал губами и подбородком, весь затрясся, осел на асфальт, выронив старую фотографию. Снимок Майкл почему-то запомнил: целый отряд по стойке смирно, видимо, однополчане. Все, как один, смотрели на Майкла и истекали брызгами краски, будто он снова убил солдат, расстрелял из трофейного автомата.
– Анастасия Ивановна! – воззвал к матери полицай. – Это можно расценивать, как фашизм и оскорбление памяти, вы меня понимаете?
Разумеется, мать понимала, кивает. И молчит, молчит как зашитая!
– Михаила спасает возраст. И, конечно, Георгий Петрович. Но поймите, ваш муж не всесилен, сколько он сможет его прикрывать? Сын позорит погоны отца…
– Он не отец! – взвился Майкл.
– Сядь! – рявкнула мать.
Полицейский сделал вид, что не слышал. Ну еще бы, погоны отчима и ему сулили блага и медали. Коррумпированные органы правопорядка, так называли их Активисты.
– Мы уедем, – пообещала мать. – Я увезу Михаила из города, отправлю к сестре, в Затишье. Хотя бы на время суда…
– Лучше бы на все лето, – умоляюще сложил руки следак. – Настасья Ивановна, милая, увезите его от греха! Их же используют, как скотину, весь этот дурной молодняк, гонят на минное поле. Провокация, подстрекательство…
Майкл не стерпел и вскочил, затряс побелевшими кулаками.
Даже сейчас вспоминалось с улыбкой, что он высказал продажному следаку. Нашел, сволочь, скотину, как же! Вот тебе за «дурной молодняк»!
Потом снова привиделись фотки Затишья, и от уныния свело зубы.
– У меня годовые контрольные! – буркнул он матери в спину.
– В местной школе напишешь, лучше там, чем в тюрьме, – расщедрилась мать на иронию. – Все равно прогул на прогуле.
Объяснять, что выход на демонстрацию важнее урока по биологии, Майкл благоразумно не стал. Будет она слушать, как же.
Навигатор показывал пятнадцать минут до конца маршрута, а городка все не было видно. Поле, дальний лесок, какой-то холм и река, текущая параллельно дороге.
А потом, посреди пасторали, – сирены, мигалки, блокпост на дороге. Карета скорой, полицейский УАЗик.
Мать притормозила, подчиняясь жезлу, вышла из джипа, тиская папку. Документы, страховка, доверенность. Майкл опустил стекло и высунулся, навострив уши.
Хоть какое-то приключение!
– Откуда едете, цель визита в Затишье? – завел полицай привычную песню, бегло просмотрев документы из папки.
Надо же, дыра дырой, а на въезде – прям как в Шенгенскую зону! Скоро визу затребуют, попрошайки. Установили бы на въезде расценки!
Пока мать распиналась менту про сестру, про то, что сама из Затишья, Майкл осторожно приоткрыл дверцу, выбрался из джипа на воздух и пошел посмотреть, в чем там кипеш. Осторожно шагая по грязной обочине, по весеннему склизкому месиву, подобрался к желтому борту скорой.
– Выживет? – тихо спросил сержант седого водителя скорой.
– Как повезет, – вздохнул водила. – Девочка явно кукухой поехала. Эльфом себя называет!
– Это многие теперь так. Зачем она в заповедник полезла?
– Ну так затем. В эльфов играть. В Тихом Лесу им самое место! Эта спаслась, а двое сгорели.
– На красную гниль проверяли?
– Чисто, но пока в карантин.
Кто-то в синем окликнул водителя. Тот переглянулся с сержантом и поспешил к полицейским, ковырявшимся на берегу. Майкл, поеживаясь от любопытства, едкого, как кислота, заглянул внутрь желтой кареты.
На каталке, привязанная ремнями, лежала странная девушка. Блеклая, как известка, с длинными белыми волосами. И с ладонями в волдырях от ожогов, обмазанными чем-то блестящим. Девушка подняла голову, удивительно ясно посмотрела на Майкла и заплакала, тоненько подвывая. Жалобно и испуганно. Сразу захотелось ее развязать, спрятать в багажнике джипа, вывезти в безопасное место. Однажды Майкл на такое решился, освободил из полицейского бобика товарища по протестной акции…
– Че уставился, гнилушек не видел? – заскрипел за спиной старческий голос. – Пшел отсюда, любопытный какой!
Майкл подпрыгнул от неожиданности, развернулся на каблуках.
Возле скорой стояла бабка, древняя, с деревянной клюкой, и грозила ему скрюченным пальцем. У ног бабки сидел черный кот и тоже смотрел с неодобрением.
– Почему гнилушка? – растерялся Майкл.
– Ну а кто ж? – удивилась бабка. – Ишь как воет, старается! Так что ручонки к ней не тяни, боком выйдет такая забота.
Черный кот с пронзительным мявом прыгнул мимо Майкла в карету. Зыркнул сердитым крапивным глазом, а потом зевнул во всю пасть. Майкл увидел клыки, неожиданно крупные, розово-алое нёбо, язык, даже на вид шершавый. Подивился, как съехали на затылок острые кошачьи уши… А потом его одолела сонливость. Надавила на плечи апатия. Сделалось безразлично, что будет с беловолосой девушкой, и что за карга с клюкой разгуливает в чистом поле, в пяти километрах от города.
Привязанная девушка успокоилась, расслабилась и засопела. Может, подействовало лекарство? Снотворное ей вкололи?
Бабка опять поманила пальцем, и на этот раз Майкл подошел: что проку спорить с бесноватой старухой. Спросил для очистки совести:
– А куда ее?
– Дак в больничку, – заулыбалась старуха, показав гнилые пеньки зубов. – Всех из Тихого Леса туда везут, кого в карантин, кого… того…
Майкл не успел спросить про «того», прибежала ошалевшая мать, схватила за руку, потащила.
– Миша, ну где же ты ходишь! Нам нужно сдать кровь на анализ!
– В смысле? – разом очнулся Майкл, скинув кошачью дрему. – Даже в столице такого нет, что еще за порядки?