Жиличка

Мирон, в знак протеста, пробовал пить. Но, как говорится, хватало, чтоб растревожиться, но не хватало, чтобы успокоиться.

* * *

А ведь по жизни Раиса была совсем не дура. В далёкой молодости она глянулась Мирону женской статью (на голову его выше), весёлым нравом, матрёшкиной чернобровостью, пышущим румянцем.

До сих пор помнит: ехал на работу в маршрутном автобусе. Хмарь, глаза бы никого не видели. Сентябрьские мутные потоки льют по окошкам, от пассажиров воняет мокрой псиной. Все в салоне нахохлившиеся, понурые, качаются сырыми тряпочками под поручнями.

А на одной остановке дверь распахивается и смело лезет блестящий от дождя, огромный, нестерпимо яркий и полосатый, как пляжный зонт. А за ним деваха: крупная, круглая, крепкая, в плаще «болонья». И никак тот зонт не желает складываться, что страшно смешит пассажирку. Прямо солнышко в автобус вкатилось. Крикнула:

– Эй, чего такие дохлые? Хоть бы кто обсушил, обогрел, – и ткнула в бок Мирона – он оказался ближе всех.

Тут же несколько мужчин выразило большое желание согреть красавицу – да Мирон первым очухался, шутя охватил смеющуюся соседку за талию. Талия была богатая – руки не хватило. Никому не отдам! И не отдал.

Что она в нём нашла – удивительно. Такая ведь только подмигни – любой зажмурившись пойдёт. А ей только Миронушка нужен.

И правильно: зажмурившийся-то молодец глаза утром продёрёт, в штаны впрыгнет – и дёру, чтоб не захомутали. А у Мирона серьёзные намерения: штамп в паспорте, свадьба в районной столовке, гладкое золотое кольцо. Хотите верьте, хотите нет – тогда государство обручальные кольца молодожёнам выдавало бесплатно. Холостяцкая квартирка своя, от ЖЭКа – он сантехником работал.

Жестоко страдающий с похмелья бригадир каждое утро хмуро инструктировал: «Носки у всех точно не дырявые? Чистые, постиранные? Смотрите мне. А то хозяйки жалуются: квартиру после вас не выветришь. И чтобы мне выражаться культурно. За мат буду лишать премиальных».

Чистить трубы в прежнее время было легче. Тогда квартиросъёмщик ещё не был сильно грамотен, не знал про жир-убийцу и холестериновые бляшки. Это нынче хозяйки вычерпывают шумовками жир, сливают первый наваристый бульон – и всё куда? В канализацию! Сало, крупитчатая шуга забивает трубы – сантехник замучается чистить.

Вот говорите: сантехник. А это ещё посмотреть, кто важнее: простой сантехник-водопроводчик или начальник? Мирон в отпуск выйдет – его десять раз разыщут, вызовут на аварийные ситуации, оплатят такси. «Миронушка, выручи, без тебя как без рук!».

А начальник по полгода прохлаждается на курортах и липовых больничных – его и в глаза забудут, как выглядит. Пузатый ноль без палочки, пшик – вот и весь начальник.

Сантехник нигде не пропадёт: при любом строе, хоть при коммунистах, хоть при буржуях, жильцы будут выделять дерьмо – выражаясь культурно, продукты жизнедеятельности.

А вот жену в перестройку сократили, она работала поварихой в саду. Садики тогда пустели и проваливались в демографические воронки один за другим. Сунулась в рестораны, кафе – общепитовские и развлекательные точки – тоже едва держались на плаву. Тёмные улицы были пусты и опасны, народ сидел по домам за решётками и крепкими засовами, уткнувшись в «Дикую Розу».

Ну, да Раиса тоже не из таковских, кто лапки кверху. Покупала ножки Буша, вымачивала в специях, шпиговала чесноком. Для глянцевого румянца обжаривала в сахаре, в апельсиновой тёртой шкурке.

Утром переминалась у заводской проходной. В руках – лоток, крытый чистым полотенцем. Мало кто из работяг мог устоять перед фольговым рожком, из которого зазывно торчал благоухающий, поджаристый, в прозрачном кружевце из застывшего желеобразного жирка окорочок.

Днём торговля бойко шла в центре: горячая домашняя курятинка пользовалась спросом у офисного люда. Вечером Раиса выходила на перрон к проходящим поездам: тоже рвали из рук.

Так расторговалась – купила сыну и дочери по городской квартире. Сейчас-то лавочку прикрыли. Ешьте, люди добрые, добела вываренную, мертвенную магазинную гриль-птицу!

* * *

У жилички умерла собака. Перестала вставать, хотя пила и ела с жадностью. Все дела делала под себя, не успевали менять памперсы, пелёнки и одноразовые матрасики. Хорошо, дело было летом – Раиса бы не потерпела в доме грязи и безобразия.

Районного ветеринара вызывали бессчётное количество раз. Мял голое розовое пузо, выслушивал курчавую седую грудь, делал укол. Лупил с жилички кучу денег. Потом, видно, заговорила совесть. Скорбно склонив голову, сказал, что жадный аппетит и неразборчивость в еде – не более чем угасающий старушечий рефлекс, и надо бы собачку усыпить, чтобы не мучилась.

Всяких – разных смертей на своём веку Мирон повидал. Их бригада коммунальщиков в микрорайоне являлась как бы похоронной командой, бюро ритуальных услуг. Дети хоронили отцов, матери детей, братья сестёр. По-разному себя вели: каменели, рыдали, бились в истерике.