20 бесенят и 1 кретинка

– Не злая, а битая жизнью.

* * *

Тридцать взрослых, самых сильных, цветущих лет – кульминация жизни – промелькнули как в тумане, в мороке, в затмении. Вспомнить нечего – будто и не было их. Жизнь обещала, манила – а взамен предательски показывала фигу. Вокруг одни предатели.

Последним Катюху предало здоровье. Пришла старость с болячками – вернее, выпрыгнула. Даже выстрелила. А вы думаете, люди старятся потихоньку, постепенно? Ещё вчера старухи на скамейке осуждали: «Ничо в Катьке не скрипнет. Бегает как лось, здоровая».

Быть здоровой их ровеснице, с точки зрения старух на скамейке, возмутительно, оскорбительно, неприлично, непростительно. Это даже хуже чем быть проституткой – быть здоровой в их годы.

Катюха стала полноценной пенсионеркой. Начала интересоваться ЗОЖ, нетрадиционной и народной медициной. Покупала воду без газа, продукты без ГМО и холестерина. Надписи на упаковках читала с лупой. Возвращала на витрину, качая головой: «Ну, травят народ, ну травят». Стала смотреть по телевизору разоблачительные продуктовые передачи, после которых пила корвалол.

Пришла к неутешительному выводу: человек – это, в сущности, живой фильтр. Фильтр для воды, воздуха, пищи, эмоций. Фильтр для жизни. Поглощает, всасывает, пропускает через себя, выделяет шлаки. Организм по мере эксплуатации загрязняется. Откладывает соли, обрастает жиром, забивается бляшками.

Вот извлеките отслуживший фильтр для воды: страшно в руки взять! Накипь, известковые наросты, ржавчина, слизь, какая-то налипшая бяка. Легче выбросить и купить новый. То же и с человеком.

* * *

И только однажды… И только однажды Катюхе встретилась исключительная женщина, святой человек. Случилось это следующим образом. В магазине Катюха стояла у окошка, бдительно пересчитывала сдачу, сверяясь с чеком. Не обманули, что редкость.

– Женщина! Вижу, улыбаетесь, а улыбка ваша сквозь слёзы. Острый камешек в сердце застрял, боль в душе реченькой плещется, стон в зубах зажимаете.

Скажите эти слова любой российской женщине – и в ста случаях из ста не ошибётесь. Интонация цыганская – а внешность говорившей – из разряда «маленьких блондиночек». Чёрная юбка до пола, пёстренькая блузка, волосы убраны под платочек. Личико постное, глазки грустные, блёкло-голубенькие. И голос не наглый, каркающий, как у вольных дочерей степей – а умиротворённый, будто ручеёк журчит.

– Сколько вражин вокруг – а вы, чистая душа, о том не знаете, в неведении пребываете, в своём дому привечаете, – напевно продолжает женщина. – Знаю, какой поганый человек на вас порчу навёл. Три родинки у него на предплечье. Если иголку в те родинки воткнуть – кровь не пойдёт – ведьмак это, не человек. От сглаза нужно очищаться как можно быстрее – не то умрёте неизбежно, в невыносимых душевных и физических страданиях.

Вот так они стояли в сторонке в магазине и мило беседовали. Незнакомка гостеприимно пригласила Катюху к себе: правда, живёт она за городом. Трамваем до вокзала, девять остановок на электричке, полчаса автобусом и ещё сорок минут пешком.

Но зачем куда-то ехать?! Магазин, где они стояли, находится в том самом доме, где живёт Катюха. Только в лифте подняться на четырнадцатый этаж.

В квартире гостья сразу предупредила, чтобы хозяйка не готовила чай: она заварит свой собственный. Её чай заговорённый: боль-тоску наружу с мочой, слюной и потом выведет, облегчение принесёт. И ну вытаскивать из объёмной сумки коробочки разные, баночки, мешочки, пакетики. Весь стол в кухне завалила, крепким травяным духом наполнила. Щепотью набрала того и этого, и третьего. Пошептала, дунула, плюнула.

Заварили, настояли, сидят ждут результата.

– И, можешь себе представить, – Катюха округляет глаза. – Выпила я чашку, выпила вторую. У меня в горле запершило-защекотало, я захлебнулась, закашлялась, сплюнула в ладошку что-то мохнатое. Разжимаю – а в ней вот такой клуб человеческих волос! Чёрных-пречёрных!

Катюха умолила гостью поселиться у неё: чай продуктивно работал, если только над ним пошептать. А наговорами этими Люся – так звали незнакомку – не могла поделиться под самыми страшными пытками. Их ей ещё бабка передавала, а той её прабабка.

И такая чудесная женщина эта Люся оказалась. Так с ней легко было, с полуслова Катюху понимала, подхватывала, обволакивала словами. Не речи – а бальзам, нектар и мёд на душу.

Просто удивительно по нынешним временам: все вокруг мошенники, все корысть имеют, поживиться норовят за чужой счёт. А Люся за те полгода, что у Катюхи жила, ни копейки за лечение не взяла. Ни ко-пей-ки! Бессребреница.

Кушала, конечно, четыре раза в день – Катюха ей отдельно готовила. Гостья в основном придерживалась телячьей и фруктовой диеты. Зато она волшебного чаю на 28 тысяч рублей Катюхе продала. До последней былинки, даже труху из мешочка щедро вытрясла – теперь на всю жизнь хватит.

Продавала – вздыхала: от сердца отрывает, можно сказать, собственной жизнью рискует. Та трава цветёт на трясинах-болотах в полночь один раз в полвека. И ведь помогает: чем больше пьёт чай Катюха – тем меньше волосяных клубков из неё вылезает. В конце вообще, две-три волосинки.

Ещё пришлось трижды возить Люсю в областной центр на платную томографию. Та ведь бескорыстно весь чай продала, всю лечебную энергию на Катюху потратила – вот иммунитет и дал сбой.

Ну, из бижутерии: бусы там, перстни, браслеты – ей Катюха всякие надарила, только из натурального камня. Стекляшки, дерево, пластмассу Люся с негодованием отвергла. Пустой, высасывающий, мёртвый материал – от него люди икать начинают, шелушиться и чесаться, и болеть онкологией.

На прощание Катюха сшила Люсе, по её просьбе, модные брюки и плащ. А так – ни ко-пей-ки! Святой человек. Правда (Катюха опускает глаза), после Люсиного отъезда из шифоньера исчез золотой гарнитур: рубиновые колечко, серёжки и цепочка с кулоном. Всё перерыла – найти не может.

Но Люся перед отъездом – вот гениальная ясновидящая-то, вот добрая душа! – предупредила Катюху о возможном исчезновении драгоценностей. И наводку дала: чьих рук дело будет. Кого-то из подруг.

Из тех, кто в Катюхин дом вхож, на кого никак не подумаешь, кто иезуитскую улыбочку с губ не спускает. Кожа у вражины липкая и тёмная, волосы чёрные, глаза тоже чёрные, душа чернее чёрного ворона. Катюха той женщине слепо верит, одну в комнате оставляет. А нельзя оставлять, даже в туалет на минутку отлучаться. Люди нынче без стыда, без совести, на ходу подмётки рвут. С виду ангелиц из себя строят, а копни глубже – нос зажмёшь…

Мы с Катюхой одновременно мучительно краснеем, отводим друг от друга налившиеся слезами глаза. У меня, у меня смуглая кожа, чёрные волосы, тёмно-карие глаза!