КинА не будет

Жгучая шевелюра с выбеленной косой прядью. Бледное, будто театрально напудренное лицо. Страстный взор, который тщатся притушить чёрные девичьи ресницы. И подбородок у него такой… колоритный, тяжёлый. Будто изуродованный, развороченный, изрытый шрамами и воронками. А присмотришься: просто раздвоенный, вернее, растроенный (разделённый на три) глубокими выемками. И при такой колоритной внешности – прозябать в рядовых электриках жэка номер шесть…

Это сейчас я его усмирила и обуздала, он тих и послушен, и смотрит в рот своей богине. А 25 лет назад кипели шекспировские страсти – только держись.

Мама испугалась, когда его увидела: «Посмотри на него – и посмотри на себя. Его же бабы в клочья порвут. А ты будешь сидеть дома и нюнить. Роди от него – красивый ребёнок получится. Но не более».

Однако жених вовсе не собирался поматросить и бросить, и ограничиться донорством спермы. Он хотел марша Мендельсона, золотых колец, кисейной фаты и чёрного фрака, звона бокалов, венчальных свечей.

Наше выяснение отношений произошло в его гараже. Мы сидели в тёплой, чистенькой как горенка, уютно устланной старыми ковриками «пятёрке». Я ему мягко сказала «нет», мотивируя отказ разными малозначительными и многословными причинами. Забалтывала его, как учила мама.

В магнитоле заливалась суперпопулярная Марина Журавлёва. Сегодня она напрочь забыта, а тогда её девчоночий звонкий голос вырывался из каждого окошка:

– На сердце рана у меня,

Твои слова – полынь-трава…

Он щелчком заблокировал дверцы и завёл двигатель. Глухо, мрачно сказал: «Не имеет смысла жить дальше. Если не скажешь „да“ – умрём вместе». Начитался дешёвых глянцевых романов на ночных дежурствах в жэке?

– Полынь-трава, полынь-трава,

Ах, как кружится голова! —

страдала Журавлёва. Салон медленно заполнялся удушливым газом…

Свадьбу назначили на майские праздники – в ближайшее время не было свободных дат. Тогда активно вступало в брак многочисленное поколение семидесятых. Хотя в мае жениться – всю жизнь маяться.

За дефицитным свадебным платьем (тогда всё было дефицитом) мы ездили в дальний райцентр. Там товары продавали на купоны: за сданные ягоды, грибы, лекарственные травы, шкурки диких и домашних животных.

У нас не было купонов, но продавщица рада была избавиться от давно висящего длинного белого платья 44-го размера. Лиф «анжелика» худо-бедно закрывал полиэтиленовый чехол. Зато полутораметровый в диаметре, взбитый в пышную пену маркизетовый кринолин успел пропылиться и порядком пожелтеть. И всё равно в этом наряде я была как Золушка на балу, так что жених от избытка чувств подхватил и закружил меня.

Уже тогда я, тихоня, чувствовала свою власть над ним, и немножко капризничала и вредничала. Не помню, из-за чего в очередной раз выкаблучивалась, но капризно заявила, что свадьба отменяется.

Мы стояли в той же «пятёрке» перед пустынным нерегулируемым железнодорожным переездом. Ни слова не говоря, он въехал на пути и заглушил двигатель. По тому же гаражному сценарию, щёлкнули задвижки. И мы стали ждать поезда.

Ну, как ждать. Я визжала, кусала его руки, пытаясь разблокировать дверцы… Царапала в кровь его лицо, рвала волосы, молотила кулаками куда придётся. Когда послышался дальний перестук колёс и гудок – как миленькая дала страшную клятву стать его женой. В горе и радости, в нужде и достатке, в болезни и здравии.

Он повернул ключ зажигания, а машина… не завелась. Ни со второй попытки, ни с третьей. Я была в полуобмороке, не вылезла из машины и сидела как кукла. Он выскочил и один, вручную стронул и выкатил «пятёрку» вблизи от орущего тепловоза. Вот откуда у него стильная рафинадная прядь в волосах.

Я проболталась о случившемся уже после загса – иначе регистрация бы сорвалась, и моя страшная клятва на крови была бы нарушена. Мама рыдала как по покойнику. Подруги крутили пальцем у виска.

Патологическая ревность и расстройство психики! Вторая суицидальная попытка! Преднамеренное покушение на убийство! Нарциссизм в самом жёстком, извращённом его проявлении. Нашему браку предрекали: в лучшем случае развод через месяц, в худшем – смертоубийство.

Мы живём вместе уже четверть века, сыграли серебряную свадьбу. Мой Отелло характером оказался ягнёнок. Как будто те две единичные встряски, эмоциональных взрыва высосали из него всю заложенную энергию. Ни на что сил не осталось – только обожать меня.

А вот ребёнка, о котором мечтала мама и которого жаждала я – нам бог не дал. ЭКО, грязелечебницы, бабки, экстрасенсы – всё напрасно.

Между прочим, учёные доказали, что бездетные пары счастливее семей, где растут дети. Они с двойной – нет, с удесятерённой силой греют тихой, нежной, трогательной заботой друг друга. Не говоря о том, что живут спокойней и дольше.

***

Зато красавица и эгоистка Аэлита ни под каким видом не хотела иметь детей. Нынче полно таких оригиналов – их называют фриками. А тогда это был поступок из ряда вон. Вызов общественному мнению, плевок в лицо социалистическому государству, чуждые, привнесённые с загнивающего запада убеждения. Бабушки таких гневно клеймили «хиппи».

Под свою эпатажную позицию Аэлита подвела убедительную теорию. Не шерше ля фам – а шерше анфам. Ищите ребёнка. Дети – зло. Ради них на земле совершаются и оправдываются самые гнусные злодейства. Все мировые подлости делаются во имя детей – а вовсе не во имя женщины, как ошибочно решили когда-то бабники французы.

Допустим, кто-то хапает, хапает и не может насытиться (прекрасный пример – миллиардеры в России). Им говорят: побойся бога, куда?! У гроба нет карманов. На тот свет деньги не унесёте. Вы как будто две жизни собрались прожить.

Наивные! Не две – а три, пять, десять жизней они собрались жить: продолжаясь в детях, внуках и правнуках. И у гроба есть карманы. Карманы эти называются – дети, – Аэлитины без того большие глаза возмущённо росли на лице.

– Ради своего семени, своей кровинки человек готов потопить в крови земной шар, ободрать ближнего своего до нитки, обречь на голодную смерть половину субсахарной Африки. Да любая мамаша, не моргнув глазом, перегрызёт горло чужому детёнышу ради своего худосочного отпрыска!

И вот после этого прикажете любить этого якобы прелестного, лепечущего ангелочка, внутри которого уже заложен кровожадный, всепожирающий Дьявол?! А я, – вздымала она длинный породистый палец, – сознательно отказываюсь от продолжения рода. Пусть Зло оборвётся на мне. Я не позволю сорняку пустить корни, размножаясь злокачественным семенем!

Так говорила Аэлита, первая в нашей стране чайлдфри, повергая в ужас окружающих.

– Буду предаваться любви, одной только любви, не отягощённой, не омрачённой и не опошлённой появлением головастика, зародыша. Защищённый секс – слышали о таком?

И что? Ирония судьбы: Аэлита забеременела буквально в один из первых беспорядочных контактов. А всё потому, что соорудила вокруг себя многоступенчатые оборонительные рубежи: спираль, презерватив, безопасные дни, прерванные половые акты, лимонные дольки в интересном месте. Она была стопроцентно уверена в собственной безопасности. Первые грозные признаки в виде задержки, тошноты и округлённости талии – приняла за побочные эффекты противозачаточных таблеток.

И была страшно поражена, когда ей поставили пять месяцев, и было поздно избавляться от злокачественного семени и дьявольского отродья.

Растерянная, деморализованная, поверженная в прах Аэлита даже не могла указать на предполагаемых отцов. Они, как пчёлы, вволю и всласть повозились в её цветке. Утолив голод, взмывали и уносились прочь, сытенько втягивая похотливый хоботок и потирая перепачканные в нектаре лапки. Перепадало и мухам, и бабочкам, и комарам… Разве помнит прекрасный, щедрый, неразборчивый цветок всех полакомившихся его соком насекомых? Слава богу, хоть венеру не подхватила.

В полной задумчивости («в прострации», – говорила она) Аэлита проходила всю беременность. Она как бы прислушивалась к происходящим в ней странным процессам. И даже в момент потуг сосредоточенно, с мучительным выражением супила брови: дескать, как же это меня угораздило?!

Встречали её из роддома с большой помпой, с цветами и тортами, Люда и я с мужем. Так как мамаша и после родов всё ходила и недоумевала, маленький Серёжка оказался совершено заброшен. И запаршивел бы, и захирел, если бы мы не сделали его сыном полка.

Со временем Аэлита оправилась от удара, нанесённого ей коварной судьбой. Даже стала кое-как принимать участие в воспитании сына. С божьей и нашей помощью дотянули до школы.

Помню, оба не любили и старались оттянуть до последнего процесс проверки домашних заданий. Я не раз была свидетельницей оного. От тетрадки к тетрадке мамаша закипала как чайник, брызгала кипящей слюной, заводилась, лицо сердито краснело. Тут тройка, там нет домашней работы. А соединения, а помарки, а загнутые уголки и дурацкие рисуночки на полях?!

Дело заканчивалось тем, что Аэлита швыряла и даже рвала пополам тетрадь, и орала как ненормальная.

Класса с четвертого, к обоюдному облегчению, сын был отпущен с готовкой уроков в свободное плавание. И лишь в восьмом классе, по просьбе классной («Пожалейте со своим сыном учителей, почерк как курица лапой»), Аэлита заглянула в тетрадь. Лучше бы не заглядывала – домашкой там и не пахло.

Зато следовали откровения о какой- то Соньке в новых джинсах. Джинсам, исходя из повествования, очень даже было что туго обтянуть. Сын остался с этой Сонькой, скорее всего, прошедшей огонь, воду и медные трубы, наедине (боже мой, когда, где, у кого?!). Описывалось, как она, точно в сладкой пытке, нестерпимо долго снимала через голову майку… Потом, заломив руки и как- то особенно очаровательно вывернув их в локтях, расстёгивала лифчик…

В конце сын сетовал, что ничего с этой Сонькой не выгорело. Пока она напряжённо хихикала, а он тщетно пытался расстегнуть её и свои джинсы (эти современные пояса целомудрия), его рабочий инструмент повёл себя некорректно по отношению к даме. Сонька зло сказала: «Импотент», – и ушла, задёргивая на ходу «молнию».

Аэлита ещё долго, похолодев, соляным столбом стояла с тетрадкой в руках. Не знала, что ей делать теперь, как жить дальше, как им смотреть друг другу в глаза? Встретить его в этой вот окаменелой, горестной позе? Или сделать вид, что ничего не произошло?

Но Серёжка ведь сразу поймёт, поймает её за отталкивающие руки, заставит говорить правду. Ворчливо, скажет: «Ну что опять у нас приключилось? Я же вижу, ты сама не своя».

В Аэлите боролись два человека. Здравый и рассудительный убеждал: «Вспомни толстовскую Долли: как она пришла в отчаяние, застав маленьких детей, занимающихся в малиннике гадким. Ей тоже казалось, что всё померкло, пропало, что испорченных детей, маленьких рецидивистов, уже не исправишь.

На самом же деле это обычное взросление и познание своего и чужого тела».

За ужином (время и место их выяснения отношений и примирений) она кротко заметила:

– Я так и не поняла. Так как у вас развивались дальнейшие отношения с Софией?