Академия Темных Властелинов

– Пошевеливайся! – полетело из окошка чересчур дотошному местному «водиле».

Колеса заскрипели, меся дворовую грязь, а я поняла: вот он, мой единственный шанс.

– Чего смотришь на меня своими бесстыжими глазами?.. – только и успела сказать матушка.

Карету тряхнуло на очередной выбоине. Я полетела вперед, выставляя локоть. Сил у меня, недокоматозницы, было не больше, чем у кутенка, зато острый локоть, помноженный на массу тела и толчок от ухаба, сделал свое дело. Маман подавилась криком и засипела, ощущая все прелести удушья.

Когда мы учились в школе, нам повезло с обэжешником. А вот ему с нами – не очень. Класс, в котором двадцать три девчонки и четыре пацана. А учитель – человек военный, хоть и в отставке. Ему нам про самооборону вещать, про поведение с террористом, про то, как вести задушевные беседы с маньяком, реши тот напасть, про первую помощь. А мы – двадцать три языкатые заразы. На одном из уроков, помню, плюнул он и в сердцах сказанул со своим дивным украинским акцентом: «Если вас хотят изнасиловать – спросите, возьмет ли этот злыдень писюкавый вас после сделанного в жинки. Насчет намерений – не факт, что передумает, но пара секунд форы, пока он соображает, у вас будет». На вопрос, а как же приемы самообороны, военрук заявил, что самая лучшая женская самооборона – это быстрые и длинные ноги, которыми надо шустро передвигать в противоположном от нападающего направлении. Но все же под конец урока он тогда расщедрился на демонстрацию: захват кисти и залом под углом. То, что могла при определенной удаче повторить любая из школьниц, наберись она смелости.

Помнится, мы тогда смеялись над Пашкой, который после внедрения одноклассницей Любкой теоретических знаний в жизнь стоял враскоряку, оттопырив руку и краснея. До сего момента этот эпизод мне казался забавным кадром из давнего школьного прошлого. Но вот сейчас я подошла к заплесневевшим знаниям с серьезностью Шлимана, раскопавшего-таки одну из стен Трои. А еще – с верой, что все должно получиться.

Обхватила рукой большой палец маман, резко дернула и выгнула назад.

Глаза противницы округлились, зрачки моментально расширились от боли, но крикнуть она не могла: не позволяло сдавленное горло.

Усилила натиск, наблюдая, как лицо напротив из пунцового становится бледным, а потом и вовсе чуть синеватым.

Убрала локоть и освободившейся рукой стянула со своего платья пояс. Кисть из захвата так и не выпустила, справедливо опасаясь, что пока лишь завеса боли не дает родительнице сопротивляться.

Когда вязала узел, стягивая запястья, мои руки ощутимо дрожали. А ведь нужен еще и кляп. Эта полуобморочная скоро оклемается и заголосит на всю карету.

Взгляд зашарил по экипажу, моему платью и одежде матушки в поисках подходящей затычки.

Кружева на шикарном съемном воротнике было жаль: искусная работа. Тонкое, невесомое плетение поражало своей красотой и мастерством рукодельницы, что его плела. Судя по телодвижениям пришедшей в себя маман, ей тоже не понравилось то, что столь изящную вещицу ее туалета использовали по весьма интригующему воображение любителя БДСМ назначению.

Она отчаянно мычала, выражая протест. Но свое время родительница безвозвратно упустила. Оттого ей оставалось жевать кружево, которое было в этом качестве еще и весьма питательным: крахмала прачки не пожалели.

Со связанными руками теперь уже она зыркала на меня злобным взглядом. Я же заприметила холщовую котомку, которая скромно притулилась под скамейкой. То, что надо!

Когда карета остановилась у ворот, я уже была готова. Решительно распахнула дверцу, не дожидаясь возничего, едва увидев, что к экипажу спешит дородная дама в балахоне.

Я лишь склонила голову в знак приветствия, стараясь подражать чопорной леди.

– Лесса Ония! Я так рада, что вы все же решили поместить свою дочь в нашу обитель. Возможно, разум ее уже не спасти, но за душу девушки мы обещаем бороться… – Толстуха скрестила руки на груди, что, наверное, должно было символизировать светлые помыслы и альтруизм по отношению к ближнему.

Я же лишь криво усмехнулась про себя: неприкрытая патока лести и то легче усваивается.

Тем временем то ли монахиня, то ли привратница местной дурки пыталась рассмотреть меня через вуалетку. Предусмотрительно поднятый воротник закрывал нижнюю часть моего лица…

– А… – начала было она.

Я бесцеремонно перебила, памятуя, что проще всего избежать неудобных вопросов, взяв инициативу на себя:

– У вас есть кто-нибудь, кто смог бы забрать мою дочь? Она упорствовала во грехе, оттого сейчас не совсем способна сама идти.

– Конечно-конечно, – засуетилась сутанница, оборачиваясь и взмахом руки подзывая помощника.

Из глубины двора к нам тут же двинулся мужик. «Все-таки не монастырь, а нечто среднее между богадельней и дурдомом, только с духовниками вместо психиатров», – определила для себя. Открыв настежь дверцу кареты, я жестом указала на матушку. Ныне на ней красовалось мое платье, руки все так же были связаны, а на голове значился тот самый холщовый мешок. «Кавказская пленница» мычала, извивалась и норовила лягнуть наугад. Но мужик, похоже, видывал и не такое: вскинул ношу на плечо и без слов пошел обратно.

По тому, как заулыбалась толстуха, поняла, что за «швейцара» тут принято платить отдельно. Потянулась к поясному кошелю. Специально выгребла оттуда все золото и серебро еще перед тем, как приехали. Демонстративно отцепила мешочек с туго стянутой горловиной (зубами затягивала, чтобы сразу не открыть) и подала сестре божественного милосердия.

Та рассыпалась в заверениях, что с моей кровиночкой ничего не случится, она обязательно образумится и поправится. Я же села в карету и бросила кучеру: «На пристань», в последний момент вспомнив: Рей в дневнике писала, что именно туда она с подругами сбежала встречать отряд зачистки. Сейчас я была в замешательстве: морем тут и не пахло, но кто же этот мир знает?

Зато я обладала иным сакральным знанием: подлог скоро обнаружится и начнется погоня.

Экипаж набирал скорость, а душу царапнуло: неужели мать может так относиться к собственной дочери? Может, все же эта ее надменность и желание уязвить – своего рода провокация? Защитная реакция для оправдания себя перед самой собой?

Чтобы дочь ответила резкостью на ее резкость, проявила себя «неугодным и неуправляемым ребенком, которому одна дорога – к специалистам». Тогда бы, вздумай Рей взбунтоваться, она, матушка, уже не ощущала бы вины за то, что решила упрятать дочурку в богадельню.

Но, так или иначе, теперь это уже не мое дело. Мое – гораздо более прозаичное и насущное – процесс удирания.

Дом скорби, как и всякое приличное заведение такого толка, находился за городской чертой. Пока мы ехали сюда, мне было слегка не до любования пейзажем за окном. А вот сейчас, отодвинув шторку, я могла наблюдать, как чахлые деревца, навевающие мысль о болотах, сменяются перелесками, а потом и вовсе полями. И наконец появился город. Точнее, городок. Сначала ветхие лачуги, окольцевавшие более богатый центральный район, подобно ассасинам, измором бравшим Иерусалим. За домами бедноты на холмах виднелись вычурные крыши всех возможных цветов. Парочка даже блестела не хуже церковных куполов, что покрывают сусальным золотом. Но больше всего меня поразило не это: да, морем в той дыре, куда меня занесло, и не пахло (во всех смыслах этого слова), но пирс был. И находился он на самой высокой точке. К нему только что причалил дирижабль. Лопасти здоровенной махины все замедляли ход, готовясь к швартовке.

Неровно сглотнула: в свете пережитого я начала слегка побаиваться высоты. Но оказаться в дурке боялась еще больше. Оттого из городишка, где мою предшественницу довели до самоубийства, надо было делать ноги, а то я их ненароком с такими родственничками протяну.

За окном гомон босоногой детворы с порепанными  пятками перемежался с криками луженых глоток, глухими ударами и женской базарной трескотней.

Вокзал – он везде вокзал. Что железнодорожный, что водный, что вот такой вот – воздушный. Едва вышла из кареты, как меня поглотила суета, ввинчиваясь в мозг воплями, проникая в ноздри диким смешением запахов пряностей и нечистот, толкая под локоть спешащими пассажирами.

Да, городок оказался небольшой, скорее разросшаяся слободка, где многие знают друг друга в лицо, но не по имени. Насколько я успела понять, главной, а может, и единственной его достопримечательностью был вот этот вот порт. Он же и базарная площадь, и место казни, если судить по виселице, что расположилась в одном из углов. Последняя в лучших традициях гранд-дамы, для которой выйти в свет без ювелирных изысков – моветон, гордо демонстрировала в качестве драгоценной подвески висельника. Увы, плебс украшением не впечатлился, в отличие от воронья, с энтузиазмом дегустировавшего «шведский стол».

Кучер, спустившийся с козел, чтобы помочь, как он думал, своей госпоже, уставился на меня с выражением энтомолога, которому в сачок попал птеродактиль. По роли мне следовало бы гаркнуть: «Чего вылупился?» – или что там должна вещать госпожа прислуге? Но груз воспитаний, да и банальная разница в возрасте (как-никак возница оказался старше меня едва ли не втрое), претили такому обращению. Оттого я лишь поджала губы, покрепче вцепившись в узелок, что был у меня в руках, и зашагала мимо застывшего соляной статуей кучера.

Все пожитки, которые удалось выудить из того холщового мешка, что украсил голову матушки, поместились в этот небольшой куль: батистовая сорочка, расческа, пара лент для волос, панталоны и чулки. У самой родительницы удалось разжиться звонкой монетой, которую я, памятуя о ловкости воришек во все времена, положила не в ручную кладь, а в самое надежное из хранилищ, личный сейф, так сказать. Оставила лишь пару медяков в узелке.

Идя к пирсу, больше всего сожалела о дневнике: он был если не окном, то хотя бы форточкой, через которую можно изучить этот мир. А так… я даже толком не представляла, как купить билет на этот самый дирижабль: то ли у капитана, то ли здесь есть что-то вроде кассы.

Сыграть в иностранку, чтобы узнать побольше, не получилось бы по двум причинам: во-первых, меня тут вполне могли узнать, а во-вторых, я просто не представляла, как выглядят здешние «иноземцы». Оставался один выход – изображать потомственную клиническую идиотку. А что, после череды неудачных суицидов – самое то. Вот только, играя роль глупышки, нужно мыслить, как Мата Хари: все запоминать, анализировать и мгновенно реагировать, ибо у всякой дурости должны быть разумные границы, иначе образ становится недостоверным.

Оттого я беззастенчиво глазела по сторонам, прислушивалась к обрывкам разговоров. Наблюдала. Однако мой желудок, в отличие от хозяйки, на роль шпика не подписывался, все громче заявляя о недовольстве диктатурой мозгов над телом, и продвигал свою политическую программу. Суть ее тезисов была проста: жрать! И побольше. Урчание желудка могло посоперничать с брачной серенадой вурдалака, но я крепилась. Крепилась ровно до того момента, пока мимо не продефилировала разносчица с лотком сдобы. То бишь ровно пять минут моей шпионской деятельности.

Тетка, опрятная и честная (пирожки свежие и реанимированные у нее лежали на разных концах лотка и по разной же цене: вчерашние – по медьке, сегодняшние – по две), попалась словоохотливая. Правда, до звона в ушах шумная.

Получив от меня две медные монетки, она на мою полушутку, что такой хорошей сдобой непременно торговать нужно не только в здешнем городе, но и в соседних, рассмеялась.

– А что – махины-то вон, рядом! – Я махнула рукой, показывая на один из дирижаблей. Не знаю, как они тут точно называются. Ляпну что-нибудь не то, и выкручивайся потом. А механическая монстра – это всем и понятно, и суть отображает. Здесь главное – интонация. Игривая, словно старую байку травишь. – Возить-то можно…

– Ну и шутница, но на добром слове спасибо, – выдавила из себя торговка, от смеха хлопая по груди пухлой рукой. – У лоточницы Эйзы и правда пирожки вкусные, все знают, но в соседней Алерте по цельному серебру за них платить никто не будет.

На мое удивленное «по серебрушке?» дородная тетушка пояснила, что капитаны-то и по десять злотней за провоз содрать могут, если до имперской столицы.

На том и расстались: я – жуя пирожок и думая о местных тарифах на провоз, она – довольная похвалой.

Хороший бухгалтер может найти недостачу даже в запятой и сделать так, чтобы бюджет был лично ему должен. Я, увы, пока таких высот не достигла, но из короткого диалога сделала несколько выводов. Во-первых, договариваться о проезде надо непосредственно с капитаном. Во-вторых, суммы, которой я располагала, надолго не хватит.

– Па-а-абергись! – прозвучало откуда-то сбоку.

Крик тут же потонул в грохоте. Я успела повернуть голову и заметить, как канат, что держал бочки, лопнул, и они одна за другой покатились по сходням.