Солнечный дождь из черной дыры

Немного посидела, смакуя в мыслях подробности собственной авантюры. Захотелось разделить с кем-то успех, и она вспомнила про дочь. Заодно и чайку захотелось.

– Верка, иди сюда, принеси мне чаю и блинчиков. Блины со сгущёнкой!

Подождала немного:

– Верка!

Вера не ответила.

– Куда она запропастилась, дома нет, что ли?

Настроение у бабки было благостное, и она простила дочери отсутствие в нужный момент. В ожидании гонорара за колдовские услуги бабка задремала в кресле.

* * *

Пока бабка развлекалась с гостьей, Вера наконец-то оказалась предоставлена самой себе. Она взяла сумочку и пошла на электричку.

В свои сорок шесть Вера сохранила девичью стройность. У неё была модная причёска, умелый макияж. На ней прекрасно сидел модный брючный костюм. Но стильная одежда и профессионализм парикмахера не могли скрыть затравленного взгляда, опущенных плеч, тяжести в движениях, когда каждый шаг давался с усилием, будто к ногам привязаны гантели. Из молодой женщины ушла жизнь. Она была как осенний листок, начинающий желтеть, сохранивший свою гладкость, но уже мёртвый.

– Как же я устала, устала, устала, устала, я устала… – в такт своим шагам как мантру повторяла Вера и вздыхала.

Это получалось само собой. Так бывает, когда выполняешь какую-то привычную скучную работу. Голова пуста от забот и мыслей, и ты начинаешь напевать какой-то куплет себе под нос или монотонно качать ногой. А Вера бесконечно повторяла одну фразу: «Я устала, как же я устала…». Она засыпала, ощущая дневную усталость в руках, ногах, в каждой клеточке тела, и просыпалась, выдыхая: «Как я устала…».

На станции она села в вагон, проехала пару станций и вышла в посёлке Горка. Недалеко от станции Вера смело прошла в ворота большой усадьбы. Посреди участка стоял двухэтажный белый дом с большими окнами и колоннами у входа. Вокруг дома был разбит большой сад, пестрели богатством красок клумбы. Ворота и все двери этого дома были открыты, никаких запоров, звонков. Людей видно не было. Только возле клумбы склонилась крупная фигура мужчины. Услышав шаги, он выпрямился. Это был высокий крепкий мужик, с лицом, которое вряд ли забудешь. Его отличала тяжёлая квадратная челюсть, большой нос, узкий лоб и маленькие невыразительные глазки.

– Квазимодо какой-то, – пронеслось в голове у Веры, и она тут же устыдилась своих мыслей и поправилась, – зато человек хороший. Здесь других быть не может.

Она поздоровалась, он промолчал, но вдруг широко улыбнулся во все 32 зуба.

Вера без стука уверенно вошла в дом.

Это был наполненный воздухом и светом совершенно белый дом. Белые стены, белые шёлковые занавеси, белая мебель, белый мраморный пол. На стене в гостиной прямо напротив входной двери висели огромные белые часы с чёрными стрелками и крупными римскими цифрами. Эти чёрные пятна мгновенно приковывали к себе взгляд, и Вера не сразу заметила сидящую под часами, как под иконой, маленькую пожилую женщину в свободной белой пижаме с тюрбаном на седой голове.

Женщина легко встала с дивана и пошла навстречу Вере, протягивая руки и тепло улыбаясь:

– Верочка моя приехала, птичка моя, радость моя, иди скорее ко мне, я тебя обнять хочу!

Вера склонилась к старушке и с готовностью прильнула к ней.

– Здравствуй, Матушка!

– Ну, здравствуй, здравствуй! Тебя почти месяц не было! Я так соскучилась, задыхаюсь без тебя, как будто воздуха меня лишили.

Матушка взяла Верины руки в свои и увлекла её за собой на диван. Она обнимала Веру и гладила по голове, как маленькую.

– Я тебя не упрекаю, что на сердце, то и на языке. Я же понимаю, у тебя семья, забот много. Вот вспомнила меня, приехала, я и рада! Ну, расскажи мне, как живёшь, как твоё здоровье, как твоя семья? Не обижают ли тебя?

– Устала я очень, – привычные слова первыми сорвались с губ. – Всё дома как обычно, уборка, готовка, стирка. Но для меня это не тяжело, я же для родных людей стараюсь. Я всегда так жила. Сейчас даже легче, чем раньше. У нас для всего разная техника есть. На работу больше ходить не надо. Дочка выросла, с ней хлопот совсем никаких. А я дома как в склепе.

– А дочка тебе помогает, наверное?

– Иногда помогает, но она уже работает, утром рано уезжает и возвращается вечером, дома только ночует. У неё своя жизнь. О чём ей со мной разговаривать? Не о кастрюлях же!

– А муж как? Не образумился?

– Ой, Матушка, у него снова любовница. Но я к этому тоже давно привыкла, и душа уже не болит. Только раньше у него одна женщина недолго задерживалась, а с этой он уже два месяца, духи и помада не меняются.

– А мать твоя знает об этом? Ей же дочку, наверное, жалко?

– Мама всегда Вадика поддерживает. Он мужчина, содержит нас всех. И раз уж ему понадобилась другая женщина, значит, я сама виновата, что стала мужу неинтересна.

– Бедная ты моя, – Матушка снова обняла Веру. – Как же у меня сердце о тебе плачет!

– Матушка, я всегда так жила! Привыкла! Не понимаю, почему сейчас невмоготу стало. Жить не хочется.

– Это неправильно. И мы это исправим. Раз ты ко мне пришла, значит, бог не хочет, чтобы ты страдала. Я должна тебе помочь.

– Матушка, у меня нет ничего своего, я завишу от мужа полностью. Я ничем не смогу отблагодарить вас за доброту.

Матушка снова погладила Веру по голове и тихонечко рассмеялась.

– Ох, насмешила ты меня! Посмотри вокруг, разве нам что-то нужно? У нас всё есть. Мы даём людям душевную благодать, а награду нам Вселенная посылает. На это и живём. Ты же видишь, я тебе ничего не внушаю, не требую веры в бога, веры во Вселенную. Эту мудрость постичь простому человеку невозможно. Да и не надо. Вселенная выбрала тебя и прислала ко мне, значит, я должна помочь. Бог очень добрый, он не хочет, чтобы человек страдал, он желает, чтобы человек жил в радости и счастье. Единственное, чего он требует от нас, – чистоты души. Бог, я так его называю сейчас, чтобы тебе было понятно, больше так называть не буду. Буду говорить не бог, а Вселенная. Вселенная одна на всех, а люди пытаются разделить её. Каждый народ хочет понимать её по-своему, ищет какой-то потаённый смысл. А вселенских законов всего три: время даётся единожды, то есть каждая минутка – это твоя жизнь, цени её. Второй закон – закон чистоты сердца, не пачкай душу свою грехом. А третий закон – за всё надо платить. Согрешил – заплати. Соблюдай эти законы, и Вселенная не станет требовать от тебя жертв. Всё очень просто.

– Какая вы мудрая, Матушка! – восхитилась Вера.

– Что ты, детка, – улыбнулась Матушка, – я самая обычная. Такая же сестра, как все женщины, которые захотели здесь жить или которые приходят к нам за помощью. А учит нас отец Эммануил. Вот ему многие тайны открыты. Он всё знает и заботой своей нас оберегает. Он и о тебе знает. Говорил мне. Знает, что душа твоя болеет, и почему болеет, тоже знает. Не в любовнице дело и не в матери твоей. Сама знаешь. Плохо, что молчишь об этом. Боль душевная, как нарыв, прорваться должна, иначе весь организм отравится. Ты давно отравлена. Ещё немножко, и погибнешь, раздавит тебя боль. Спаси себя, детка, расскажи, сними груз с души. Только говори правду, не приукрашивай.

Матушка говорила так мягко и спокойно. Казалось, что она всё знает и любит Веру, несмотря на её грехи. И Вера заговорила. Она рассказала, как родила двойню, как одного ребёнка у неё забрали, как ненавистны ей с тех пор муж и мать. Рассказала о своих снах, о боли, которую носит в себе уже двадцать шесть лет. О том, что не смеет ни с кем заговорить о сыне. О днях рождения дочери, которые не празднуют в семье. А для Веры эти дни рождения, что похороны, так ей горько бывает.

Вера говорила бессвязно, перескакивая с одного на другое и не замечая слёз, которые градом катились из глаз. Матушка не перебивала, не задавала вопросов и остановила только, когда Вера начала захлёбываться в рыданиях и задыхаться. Будто ниоткуда появилась ещё одна сестра со стаканом воды и тут же исчезла.

– Всё, милая, хватит! Хватит! Выпей воды, – Матушка приставила к губам Веры стакан с водой и заставила выпить. Вера пила, зубы стучали о стекло, вода текла по подбородку. Матушка стянула с головы тюрбан, он оказался длинным шёлковым шарфом, и заботливо вытерла Вере лицо.

– Хватит, милая, – повторила Матушка и с небольшим усилием заставила Веру положить голову к себе на колени. – Бедная моя девочка, как же ты долго терпела. Не надо больше, помолчи, полежи, а я с тобой посижу. Теперь всё хорошо будет…

Матушка гладила Веру по голове, и она постепенно успокаивалась, дыхание становилось тише и ровнее. Вера засыпала под тихие слова Матушки и равномерное тиканье часов над головой.

Вера спала несколько часов и просыпалась неторопливо и спокойно. Её разбудил свет, проникающий сквозь веки, был день, и спала она в очень светлой комнате. Этот свет дарил чувство безопасности. В комнате никого не было, под головой у Веры лежала мягкая белая подушка, кто-то заботливо накрыл её пледом. На душе было удивительно спокойно. Нарыв вскрылся.

Матушка проводила её до ворот. Здоровый мужик снова возился возле клумбы. Увидел Веру, опять улыбнулся и долго смотрел вслед.

Вера смутилась, а Матушка добродушно сказала: