Тихий омут – индивидуальные черти
Чем дольше Женя говорила, тем больше убеждалась в собственной правоте, и ей казалось, что Люба не может не согласиться с разумными доводами, она не смотрела на Любу, чтобы не сбиться:
– Ведь кроме постели вас больше ничего не связывает, вам и поговорить, простите, не о чем. А постель, в конце концов, приедается, тогда остаются общие увлечения, интересы, привычки. Я бы не желала ни вам, ни Дмитрию разочарования… Думаю, сейчас вам будет не очень тяжело пережить расставание с Димой, ведь вы, насколько я знаю, женщина опытная, не первый раз замужем, – Женя скривилась, фраза прозвучала неприлично.
А Люба в это время переливалась всеми цветами радуги, что было очень хорошо видно на ее белом лице и шее, покраснели даже ноги. Она мало что понимала из Жениных слов и не из-за тупости, а из-за бешенства, в которое ее привела наглость и выражение явного превосходства на Женином лице. Общий смысл сказанного до Любы дошел, и этого было достаточно. Обычный налет детскости и наивности слетел с ее лица, и проявился опыт самообороны. Оказывается, в детстве она не только любовалась полевыми цветами и высоким чистым небом, но и наблюдала незамысловатый быт деревенских скотников и трактористов.
– Это не твое собачье дело, как и с кем я сплю, разговариваю я со своим мужиком при этом или нет!
Женя хотела указать на ошибку Любы в понимании ее слов, но только сейчас заметила, в каком состоянии та находится.
– И чтоб ты знала, – продолжала Люба, – у нас любовь такая, о которой ты даже представления не имеешь! Да и откуда тебе знать, колоша ты старая. У тебя сороковник не за горами, а ты не в курсе, что мужику в постели не про картины какого-нибудь Цискаридзе петь надо, а как минимум, шевелиться и с боку на бок переворачиваться. На эту тему книжку почитай или кино посмотри! Может и на тебя кто-нибудь польститься. А Дима тебя иначе как бревном и не называет, ему о твои кости колоться надоело. Да он только сейчас узнал, что значит женщину любить. Так что давай, двигая отсюда, выход сама найдешь! – уточнив направление движения неприличным жестом, Любовь отвернулась к окну.
Теперь пришла очередь растеряться Жене, не ожидавшей такой грубой отповеди. Ну что тут можно сказать? Из последних сил, стараясь сохранить лицо, она произнесла:
– В принципе чего-то подобного я и ожидала. Извините за отнятое время… А Цискаридзе, вообще-то, танцует балет.
Женя прибавила скорости и последнее слово малодушно прокричала от входной двери:
– Корова!
Люба резко рванула за ней, и со всего маху запустила ей в спину бокал, который до сих пор крутила в руках. Не попала и закричала на всю лестничную клетку:
– Вот и получай оргазмы на его концертах, а я буду от Димки детей рожать, с…!
Женя быстро спускалась по лестнице, сдерживая себя, чтобы не убегать из этого ненавистного дома.
В это время громко захлопнулась дверь одной из соседних квартир.
Женя выскочила из подъезда и побежала к машине.
Люба вернулась в гостиную и упала без сил на свой многострадальный диван. Закрыла глаза и постаралась успокоиться, но как назло перед глазами снова возникала эта костлявая фифа с надменной физиономией.
– Да что ж за день сегодня такой! В кои-то веки решила расслабиться, отдохнуть. А ко мне как в Большой театр толпы народу! Тьфу-ты, опять эти театры. Уже сама с собой разговариваю, как ненормальная. Теперь еще и осколки собирать придется.
Хрустальный бокал разбился вдребезги. Люба достала пылесос, сняла щетку, чтобы можно было собрать все осколки одним разом – для пылесоса это не полезно, зато быстро. В другое время она никогда бы так не сделала! Затолкала пылесос в кладовку, закинула туда же щетку и ногой дверцу с силой пихнула, но та так и осталась открытой, шланг от пылесоса мешал.
И тут снова в дверь позвонили. Люба даже подпрыгнула на месте:
– Да чтоб вас всех разорвало! Кого еще черти несут?!
Она схватила в сердцах попавшую под руку вазу и с нею наперевес решительно направилась к двери. Наученная горьким опытом, теперь она посмотрела в глазок, страдальчески закатила глаза и привалилась спиной к двери. На лестничной площадке с букетом цветов и небольшим черным портфелем в руках топтался ее недавний ухажер Брызгалов. Она уже объяснила ему, что их встреча была ошибкой, они могут быть только друзьями и так далее, но, видимо, Брызгалов еще не утратил надежды на восстановление отношений. Люба хотела не открывать, но потом решила, что лучше уж растолковать ему все это последний раз и наверняка. Тем более вечер все равно уже бесповоротно испорчен. Она распрямила плечи и открыла дверь очередному гостю.
Брызгалов – импозантный мужчина под пятьдесят, прошел в коридор, к стеночке придвинул портфель, вручил цветы Любе и произнес:
– Нежнейшей из женщин нужно дарить только нежные белые розы. Они напоминают мне о тебе.
– Анатолий, ты знаешь, как я люблю розы, – вымученно улыбнулась Люба.
– Давай присядем, я очень волнуюсь, – он взял ее за руку и легонько потянул в гостиную.
– Анатолий, пойми, мы, конечно, можем присесть, но это ничего уже не изменит.
– Не спеши, Люба, даже приговоренный к смерти имеет право на последнее слово.
Они присели на диван, Анатолий не выпуская руки Любы, собрался с духом и произнес:
– Я много думал о нас с тобой, Люба, и понял, что все это время обижал тебя, пользовался твоей молодостью, твоей любовью и не осознавал своего счастья. Конечно, ты не могла терпеть это так долго. Я давно обещал тебе поговорить с женой, рассказать ей о нас, развестись и все время малодушно откладывал на потом. Так вот, прости меня, Люба. Сегодня я ей все рассказал. Это было нелегко.
Он торжественно достал из кармана коробочку:
– Я предлагаю тебе стать моей женой. Я сжег за собой мосты. Расставил точки. Теперь все зависит от тебя.
Любочка безумно испугалась. Она догадалась, что в скромном портфельчике лежит кое-какое бельишко на первое время. И что теперь делать? О том чтобы принять предложение Брызгалова не могло быть и речи, но и выгнать его просто так жалко. Все-таки Люба любила всех своих мужчин. Как все сложно в этой жизни. Она вскочила с дивана, нервно заломила руки.
– Анатолий, ну зачем ты так поторопился! Конечно, я любила тебя и если бы ты месяц назад сделал мне предложение, я не раздумывая, согласилась бы. Но сейчас…сейчас в моей жизни появился другой мужчина. Я уже дала свое согласие ему.
– Но как же? Что же делать? Я же сжег эти… мосты… точки… расставил, – он совершенно растерялся.
– Я был уверен, что ты просто хочешь добиться от меня решительных действий. Я знаю, женщины так делают, – он с надеждой поднял на нее глаза. – И я очень люблю тебя. Как же я без тебя?
Анатолий вгляделся в ее сочувствующее лицо и понял, что совершил ошибку.
– Что же теперь делать?! Я же ушел с вещами, – он огляделся в поисках портфеля, – Томка же меня назад не примет!
Он схватился за сердце. Любочка достала из бара коньяк и рюмку:
– Ты только не волнуйся, мы обязательно что-нибудь придумаем. Давай выпьем по капельке. Все обязательно образуется.
Люба налила ему коньяк, добавила себе вина и они, не чокаясь, выпили. Посидели в тишине, как стародавние друзья, отягощенные общей проблемой. И Люба придумала:
– Толик, давай я позвоню твоей жене и скажу, что ты, негодяй, наобещал мне золотые горы, замуж взять, а сам пришел и объявил, что «наша встреча была ошибкой» и ты понял, что всю жизнь любил только свою жену. Я ей еще и угрожать буду, что если ты меня бросишь, то я с жизнью покончу! Вот! Ну как тебе?
Брызгалов несколько оживился, но с сомнением сказал:
– А ты думаешь, она поверит? Простит?
– Конечно! Мне обязательно поверит! Прямо сейчас и позвоню. Буду требовать, чтобы она мне тебя отдала. Да тут любая от жадности только простит! Давай еще по одной для смелости.
Брызгалов еще сомневался, нервно ходил по комнате и хватался за сердце, но идеи лучше придумать не мог. Поэтому хлопнув еще по рюмашке, Любочка набрала номер незнакомой ей Тамары и наглым голосом сказала:
– Алло! Пригласите Тамару к телефону. Ах, это вы? Я Любовь Голицинская, думаю, ваш муж обо мне говорил! Так вот, я требую, чтобы вы отпустили Анатолия. Он явился ко мне сегодня и сказал, что не хочет иметь со мной никаких отношений, его жена, видите ли, святая женщина, и он все жизнь любил только свою Томочку, но недооценивал глубину своего чувства! Это что еще такое?! Я никому не позволю собой пользоваться! Мне молодой девушке голову морочил? Не на ту напали! Я ему сказала и вам говорю: если он ко мне не придет, я на себя руки наложу. Такие мужчины как Анатолий на дороге не валяются!
Женщина на другом конце провода просто опешила от такого напора. Но тот, кто хочет обманываться, быстро попадается на удочку. И немолодая уже женщина, всю жизнь прожившая с одним мужчиной, любившая его много-много лет, растившая его детей, отреагировала точно так, как предсказывала Люба:
– Так вы чужих мужей шантажом заманиваете! Можете делать с собой что хотите, но я точно знаю, что такие пройдохи как вы, только грозят. Бедный мой Анатолий, он оказался заложником собственной ошибки! Я позвоню ему. А с вами мне разговаривать не о чем.
Однако трубку Томара не бросила, и Люба успела закрепить успех:
– Ну и подавись своим Анатолием! Я такого жмота в жизни не видела, ни в ресторан приличный не поведет, ни колечка не подарит. Только и бормочет: «У меня дети, у меня дети!» Все только Томочке да оглоедам своим, – кривлялась Люба, – ничего хорошего от него не дождаться! Все разговор окончен!
Люба бросила трубку, схватила вино, быстро налила в бокал и залпом выпила.
– Ух, аж колени трясутся от страха! Жди, через полчаса позвонит. Успокоится, подумает и примет правильное решение.
– Люба, ты великая актриса, я тебе по гроб жизни благодарен, – Анатолий схватил ее за руки, расцеловал. – Кольцо прими в знак моей благодарности. И пусть оно напоминает обо мне, хоть иногда.
Он потянулся к ней для поцелуя, но Люба приложила пальчик к его губам и кокетливо рассмеялась:
– Анатолий, не шали, мы теперь только друзья.
Он немного помялся:
– Зря ты меня таким жадным выставила.
– Ты что! – возмутилась Люба, – это же ключевая фраза, она тебя только за одно это простит. Это значит, что ты мною просто пользовался и старался гулять без ущерба для семьи. Так что давай прощаться. А колечко красивое. Если ты настаиваешь, то пусть остается на память. Я тебе желаю счастья. Что-то я устала сегодня, хочется прилечь.
– Прости меня за все, Люба. Но, может быть, еще когда-нибудь увидимся, хотя бы как друзья. Отдыхай, я дверь захлопну.
После его ухода, Люба пересела в кресло, диван сегодня явно не приносил ни удачи, ни отдыха. Настроение у нее заметно улучшилось. Она была довольна своей изобретательностью – прямо добрая волшебница из сказки. Но все-таки она сильно переволновалась. Сердце бешено стучало – слишком много эмоций для одного вечера. Да и бутылку вина она все-таки приговорила. Теперь-то точно можно расслабиться. Все кто могли уже побывали у нее в гостях.
Люба удобно откинулась в кресле и закрыла глаза. Попробовала медитировать, как учили в каком-то пансионате: «Руки расслабляются, ноги расслабляются, я чувствую приятное тепло, оно разливается по моему телу». Но руки и ноги вдруг стали неподъемно тяжелыми и холодными, как глыбы льда, а сердцебиение становилось все сильнее. Люба захотела укрыться пледом, но не смогла ни встать, ни дотянуться до него. Все вокруг потеряло цвет, стало черно-белым, удаленным, каждый предмет, на который она смотрела, будто выплывал из какого-то мутного тягучего тумана. Разум был четким, но тело ему перестало подчиняться.
– Что со мной!?
Животный ужас поднялся откуда-то из груди. Громко, в бешеном ритме, на разрыв, в голове, в животе, в каждом пальце стучало сердце.
– Помогите! Мне страшно! – из последних сил закричала Люба, но губы лишь слегка зашевелились. – Мама!
Страх и отчаянное одиночество – последнее, что она испытала. Комната тонула в темноте.
Если бы Люба знала, от каких мелочей и случайностей зависит теперь ее жизнь…
ГЛАВА 5. Кофе, сигареты и неправильные мысли
Дима вернулся домой, вернее, в квартиру к Любе, около одиннадцати, уставший, с единственной мечтой о постели и теплом, податливом теле любимой женщины. Он открыл дверь своим ключом, включил бра в прихожей, переобулся и аккуратно убрал ботинки в шкаф.
«Люба, наверное, уже в постели, свет нигде не горит, темнота, хоть глаз выколи. Неужели меня не ждет? Придется ее разбудить» – предвкушая, подумал Дима.
Стараясь не шуметь, он заглянул на кухню, перехватил колечко колбасы из холодильника и направился прямо в спальню, но Любы там не нашел.
– Любаша, ты где? – тихонько позвал он. – Заснула прямо в гостиной?
В гостиной в полоске приглушенного света лившегося из коридора Дима не сразу разглядел Любу. Она лежала на полу возле кресла, тонкий шелковый пеньюар распахнулся и ее голый живот соприкасался с холодным каменным полом, голова была неестественно вывернута, правая рука с растопыренными пальцами вытянута вперед. Как будто она ползла к двери и по пути обессилела.
Дима застыл на пороге.
– Любаша, ты что? Люба, ты спишь? – прошептал он, вытягивая шею и пытаясь от двери разглядеть, что с ней случилось.
Потом вздрогнул, как от холода, резко отдернул руки от дверей и попятился к выходу. Он старался ни к чему не прикасаться, так делают в кино, когда обнаруживают труп. Как будто не жил он здесь уже целую неделю. Бежать с места преступления как можно скорей, отвести от себя подозрения – это была первая мысль, пришедшая ему в голову, когда он увидел мертвую Любу. Дима схватил первый, попавшийся под руку пакет, сгреб в него свои принадлежности из ванной, пару трусов, туда же бросил ботинки – хорошо, что не успел перевезти свои вещи – и как был в тапочках, выскочил на улицу, оставив дверь квартиры распахнутой.
Дима был обыкновенным человеком, вовсе не жестоким и не бесчувственным, но с развитым инстинктом самосохранения и мысль у него всегда работала в первую очередь с учетом собственного блага. Поэтому он сразу позвонил Жене:
– Женечка, милая, можно я сейчас к тебе приеду. Я понимаю, что бесконечно виноват перед тобой, но мне очень нужно тебя увидеть. Это не телефонный разговор.
– Хорошо, приезжай, если ненадолго.
Конечно, Женя согласилась. Разговаривала жестким, равнодушным тоном, а в душе теплом прокатилось удовлетворение и радость. Она неверно оценила панические нотки, прозвучавшие в голосе Димы. Решила, что после ее визита Люба закатила скандал, Дима увидел ее подлинное малопривлекательное лицо, разочаровался и едет к ней, к Жене, просить прощения.
Дима приехал очень быстро, сразу прошел на кухню, трясущимися руками налил полный стакан воды и залпом выпил.
– Женя, ты единственный человек, которому я могу доверять.
Женя удивленно приподняла брови. Конечно, он может ей доверять, но Жене хотелось бы то же самое сказать и о нём. Но Дима перебил готовые вырваться слова.
– Сейчас не до сантиментов. Да, я очень виноват перед тобой. Потом я скажу все, что ты хочешь услышать, попрошу прощения, но, поверь, никто не сможет наказать меня так, как я сам.
– Что же такое ужасное твоя Люба сотворила?
– Что сотворила?! Она умерла! Ее убили! Только и всего! Ты представляешь, что я пережил? – Дима налил еще воды и сразу же выплеснул ее в раковину. – У тебя коньяк есть?
– Подожди, Дима, что значит – умерла? – Женя глупо улыбалась.
– То и значит! – в голосе Дмитрия зазвучали истерические нотки, – я пришел домой, а она в гостиной на полу лежит с вывернутой шеей!
– А врачи, что сказали? – Женя никак не могла осознать, что он говорит правду и эта полная жизненных сил крепкая женщина, которая всего пару часов назад звучно ругалась и швыряла ей вслед посуду, вдруг ни с того ни с сего взяла и умерла.
– Жень, ты дура?! Какие врачи?! Ты не слышишь – ее у-би-ли! Я же теперь первый подозреваемый! Ты слышишь меня?! Естественно, я оттуда быстро уехал. Ей уже все равно не поможешь, а мне неприятности не нужны!
Он схватил ее за плечи и встряхнул, потом резко отпустил и совсем другим, заискивающим голосом торопливо попросил:
– Женечка, родная, скажи, что я весь вечер был у тебя. Меня ведь могут найти и допрашивать в полиции. Ну, за что мне это все? Ведь, в сущности, мы с ней совершенно чужие люди, знакомы всего ничего. Откуда я знаю, что она за человек, чем живет, какие у нее знакомые… Да кто угодно мог ее укокошить!
– Подожди, Дима, ты что, «скорую» не вызвал? А вдруг она жива и ей помощь нужна, вдруг это сердце или еще что-нибудь? С чего ты взял, что она мертва и ее убили, ты же не врач?! – Женя невольно повысила голос.
– Тише, услышит кто-нибудь,– зашипел Дима. – Молодые бабы от сердца не умирают и потом, у нее шея свернута, я видел своими глазами. Ты понимаешь, ЧТО я видел, ЧТО я пережил!
– Прежде всего, нужно вызвать «скорую» на ее адрес. А потом думать об остальном, – твердо сказала Женя и потянулась за телефоном.
– Делай что хочешь, но только обещай, если тебя будут спрашивать, ты скажешь, что я весь вечер был у тебя.
Дима выпил залпом стакан коньяка, потом еще и совсем размяк, у него подозрительно заблестели глаза, показалась скупая мужская слеза. У Жени от жалости защемило сердце:
– Конечно, я все сделаю…
Времени на размышления было мало, ведь Любе действительно могла быть нужна помощь. Риска было меньше, если бы Женя позвонила, например, с переговорного пункта. Жаль, что телефоны-автоматы остались в голливудских или в советских фильмах. Хотя до переговорного пункта было не очень далеко, но если Дима ошибся и Люба все-таки жива, то промедление могло привести к смерти. Поэтому Женя со своего домашнего телефона набрала «03» и, представившись подругой, вызвала «скорую» на адрес Любы Голицинской:
– Понимаете, у нее сердце больное. Я точно знаю, что она дома, а на звонки она не отвечает, не берет ни мобильный, ни стационарный. Я очень беспокоюсь. Помогите, пожалуйста.
За это время Дмитрий осилил половину бутылки коньяка.
– Может все и обойдется, – заплетающимся языком рассуждал он.
– Может и обойдется, – согласилась Женя, – может она просто упала, обо что-то ударилась и потеряла сознание. Врачи ей помогут и все будет хорошо.
Но Дима ее не слышал и продолжал:
– Меня там никто не знает, я с соседями не знакомился. Мало ли кто к ней в гости ходит. Я, конечно, мог там что-то из вещей забыть, но я не единственный мужчина на свете, а Люба не монашка. У нее ведь и муж совсем недавно умер, могут подумать, что это его вещи. А если меня, все-таки найдут, ты мне поможешь, Жень? Поможешь? Да?
– Дим, ложись спать. Что-то тебя совсем развезло.
Женя помогла ему добраться до дивана и раздеться. Он мгновенно заснул. Другого спального места в этой квартире не было. Но лечь рядом с Димой Женя не смогла. «Как будто чужой человек спит и не было этих пяти лет почти семейной жизни», – думать так было не правильно, она как любящая женщина должна его утешать. Было очень жаль Любу и стыдно за то, что слала ей проклятья на голову, а они вдруг материализовались. Женя убрала со стола на кухне, потом повесила вещи Дмитрия на вешалку и заметила в прихожей черный продуктовый пакет брошенный Димой. Она заглянула в него и увидела наспех брошенные трусы, бритву, крем для бритья, дорогой одеколон и уличные ботинки. Одеколон пролился, грязь с обуви потекла и все содержимое пакета было перепачкано и чрезмерно пахло одеколоном. Нужно бы разобрать пакет, но Женя с трудом подавила рвотный позыв. Она туго завязала пакет, чтобы не вонял и оставила его на прежнем месте. Что-то слишком часто Дима стал вызывать у нее тошноту. Это не правильно, с этим надо что-то делать. Так Женя и просидела на кухне до самого утра с неправильными мыслями, растворимым кофе и сигаретой.
ГЛАВА 6. Синий чулок, серая мышь, бледная поганка
– Синий чулок, серая мышь, бледная поганка, – Альбина раздраженно отворачивалась от зеркала, на лице появлялось выражение скуки и даже брезгливости. Скромность на грани самоуничижения, самокритичность въелись ей в душу и сознание, как ржавчина. Время от времени кто-то из знакомых пытался раскрыть ей глаза на собственную привлекательность, но именно по поводу своей внешности, обычно неуверенная ни в чем, бесхребетная Альбина была незыблема, как скала – она неприметная дурнушка и точка. Однако, например, прохожие, которые могли судить непредвзято, видели молодую симпатичную девушку, сероглазую с красивыми пепельными волосами, несколько бледную и грустную, но может быть у нее просто сегодня плохое настроение.
Плохое настроение у Альбины случалось довольно часто. Вернее, случалось хорошее, а плохое было всегда. В юности она решила, что задумчивая грусть, тихая меланхолия – это проявление богатого внутреннего мира. Раз уж природа не наградила ее яркой внешностью, значит, она будет презирать простые земные радости. Она самоотверженно подавляла всяческие подростковые гормональные всплески, когда весело и смешно, и внутри щекотно, потому что солнце яркое, ветер волосы треплет и песня в наушниках классная. И весьма в этом преуспела, богатый внутренний мир был очень внутренним, сверстники им не интересовались и Альбину не замечали.
Несмотря на повышенную одухотворенность, замуж Альбина вышла довольно рано и быстро. Скромную, милую, начитанную девушку по достоинству оценил и полюбил Гена Голицинский. Гена – полная противоположность своей невесте – высокий синеглазый блондин с игривым взглядом, широкими жестами, когда «хочешь, я подарю тебе эту звезду…» – наркотик для женщин. К незаурядным внешним данным прилагалась состоятельная профессорская семья и неотвратимая блестящая карьера в будущем.
Конфетно-букетная стадия у молодых пролетела стремительно. Альбине очень льстило внимание такого парня, как Гена. Она нисколько не сомневалась в искренности и долговечности его чувств к ней – раз уж он сумел увидеть и понять красоту ее души, для него не важна внешность, значит, это самая настоящая любовь. Родители жениха и невесты в один голос сказали: он (она) именно то, что ей (ему) нужно. Особенно убедительно одобрял и всячески способствовал этому браку старший брат Геннадия – Антон Голицинский. Он был почти на двадцать лет старше брата, много добился в жизни и пользовался в семье большим авторитетом.
И вот в девятнадцать лет Альбина оказалась замужем. Вот оно – заслуженное долгожданное счастье! Наконец-то завистливо шепчутся те, кто никогда не замечал серую мышку. Теперь она студентка престижного университета, муж красавец – аспирант, будущий кандидат наук, квартира пятикомнатная, свекры в молодых души не чают, готовы в лепешку расшибиться для их блага, Альбину на занятия и в женскую консультацию водитель на машине возит…
***
10 февраля 2007 года
У меня ощущение будто я всегда жила в этой семье. Это люди высокого интеллекта, разносторонних интересов, тонкого вкуса! Мне повезло оказаться среди них. Хотя… наверное, это закономерно. Я для них родственная душа, они при первом же знакомстве почувствовали это. Свекровь сказала, что мечтала именно о такой жене для своего сына.
У меня замечательная свекровь, самая лучшая! Она прекрасный собеседник, так много знает, так увлеченно говорит. Конечно, я ей немного подыгрываю. Я же вижу, как ей приятны мои вопросы, как нравится разговаривать со мной на самые разные темы, блистать эрудицией. Многое из того, о чём она мне рассказывает я давно знаю, но зачем лишать пожилую женщину удовольствия.
***
5 марта 2007 года
Зачем она так со мной! Я так старалась ей понравиться! Я старалась и мне казалось, что небезуспешно. Тем обидней, тем обидней… Я подслушала разговор моей милой и симпатичной свекрови с подружкой, вернее с коллегой, как она называет Нину Львовну. Они знакомы со студенческих лет, но говорить «подружка» не могут, они же «не деревенские бабы». Подслушивать, конечно, некрасиво, но это вышло случайно. Когда я поняла, что говорят обо мне, не смогла закрыть уши и уйти. Мне немножко стыдно, но зато теперь я знаю, что моя свекровь двуличная дрянь. Подслушанное я запишу дословно, чтобы не забыть и больше не попасть под её обаяние. Не хочу больше быть угодливой дурой!
Вот, что свекровь говорила обо мне:
«Как это тяжело терпеть в своем доме чужого человека! У нас свой давно устоявшийся порядок, мы все очень занятые люди. И главное чего мы теперь лишены – это спокойствия в собственном доме. Она все время путается под ногами, надоедает, что-то спрашивает, что-то просит, нудно рассуждает о малопонятных ей вещах, а я вынуждена слушать. Совершенно невыносимая обстановка.
Все-таки сын поторопился с женитьбой. Ему совсем не такая жена нужна. У него светлая голова, блестящее будущее! Ему нужна заботливая, любящая женщина, которая оградит его от всех бытовых проблем, будет поддерживать и даже в чем-то направлять. А эта эгоистка сама постоянно требует внимания, капризная, ленивая. Ну что он в ней нашёл? Не понимаю! Хотя бы красавицей была, так ведь посмотреть не на что. А у него такие яркие девочки были. Если уж о муже не заботится, так хоть людям показать можно было бы. И тут не повезло. Нет, она ему совсем не пара!»
